Визуальная эмбиент сюита «Замечательные кривые» (часть 2)
Ось Аппликат (02мин. 00сек.)
Как-то приятно на слух скрипят деревянные ступеньки под тяжестью неторопливых шагов. Кажется порог дома непрочным, кажется, что в любой момент переломятся толстые перекладины, отчего вообще развалится дом до самого своего основания. И кажется хлипким каждый угол, пропитанный запахами свежей обработанной древесины. И тяжесть блуждающих по объемному пространству шагов - отличная проверка дома на прочность.
1. Клотоида: a² = rc × ls (10мин. 00сек.)
Прячется дом где-то в непроходимой глуши, представая перед путником в самом конце извилистой клотоиды, что проходит сквозь нагромождение гор, каменных глыб и завалов, через самую чащобу расчерченную руслами рек, куда не пробиться лучам солнца. И на самом деле труден к дому путь. Как будто нет не то, что ожиданий, но даже подозрений оказаться, наконец, перед домом лицом к лицу, тет-а-тет, без сторонних глаз и ушей, что смогли бы стать свидетелями этой судьбоносной во всех смыслах и степенях встречи.
Дом начинается в точке начала клотоиды. Достаточно только лишь ступить на нее. И тогда голос дома звучит в голове сам собой. И наплевать на расстояние, наплевать на время, которое придеться потратить на пути к нему, наплевать на скорость, с которой дом будет приближаться с каждым шагом. И пусть нельзя увидеть его до того момента пока он не предстанет перед глазами во всем своем великолепии, во всем своем домашнем могуществе, в своем подлинном смысле. Один лишь голос его означает верность направления к нему. И нельзя ошибиться в подлинности дома, в том, что именно он предназначен для конкретного его обитателя, желающего поселиться в его стенах.
Изобилует клотоида спусками и подъемами вплоть до самых стен, ожидающих своего хозяина, до самого их порога. Изобилует клотоида опасностями и идиллией на всем своем протяжении. И нет от начала до конечной ее точки ровного и гладкого асфальта, гладкое движение по которому способно усыпить. Полна клотоида поворотов, от еле заметных, до невероятно крутых, закрученных в целую спираль так, что нельзя предугадать то, что будет дальше. Оттого требует клотоида максимальной аккуратности и концентрации во время следования, четкого контроля каждого своего шага. Даже за каждым своим словом, за каждым своим намерением, за каждой своей мыслью.
Многие пали на пути к их дому, ступая по клотоиде шаг за шагом. И вроде темп держали, и вроде даже просчитывали все наперед, позволяя себе делать смелые прогнозы последствий, вроде мастерски владели языком и не лезли за словом в карман, вроде старались сохранять хладнокровие в мыслях. Хотя, возможно, так и должно было с ними случиться, и дом их ждал их поражения? Возможно, именно таким их дом и был изначально, приглашая своих если не хозяев, то гостей на погибель?
Шаг за шагом обертывает клотоида каждого путника подобно лепесткам какого-то цветка, или же обнимает подобно крыльям гигантской птицы. А может быть вообще проглатывает не разжевывая, загоняя тело и дух в нерушимые стены предстоящего в конечной точке ее дома. Мелькает дом где-то глубоко в сознании некими сомнениями и ожиданием неудач наряду с уверенностью в успехах. Не нужно оглядываться назад (и этого дом хочет от каждого, кто решился ступить на извилистую клотоиду), а если уж не оглянуться невозможно (и даже и не бесполезно), то стоит обратить внимание на собственные неровные следы, чья цепочка подобна еще одной клотоиде, блуждающая из стороны в сторону. Но каждый след на своем месте, каждый шаг имеет значение, и этого тоже хочет дом. Предполагает он границы, обозначенные стенами. И чем ровнее цепочка следов, оставленных позади, чем ровнее будет продолжаться до окончания клотоиды, тем надежнее будут стены дома. Впрочем, все может оказаться иначе, ведь дом внезапен в своем появлении в конце клотоиды.
Но может случиться и так, что он в точности совпадает с очертаниями, придуманными еще до начала следования по клотоиде. Может случиться и так, что можно построить его до клотоиды, чтобы пройдя по ней, оказаться, наконец, перед своим творением как перед собственным отражением в зеркале. И такой дом – большая редкость, несмотря на то, что теряется весь эффект неожиданности оправдания ожиданий. Будто об опасностях клотоиды известно заранее, и оттого нет ни рисков, ни форс-мажоров, происходящих по воле случая, зависящих только лишь от внешних факторов, зависящих от третьих сил со своими планами. Будто не ограниченным смертным сознанием придуман дом, и встречает клотоида что-то иное, проложенная сквозь примитивные трудности, нутро которых легко поддается расшифровке или переводу.
Будет ли оттого дом скучен и предсказуем? Будет ли дом точен и постоянен в своих расчетах? Ибо ответы требуют действий. Знание ответов означает уменьшение количества вопросов, за неимением которых приводит сознание к закисанию и увяданию. Неизбежно станет дом тесным, станет пресным, станет тусклым и затхлым. Придеться тогда заняться новыми расчетами, чтобы расширить начальные границы, что приведет сознание к новому унынию, ибо будет дом уже не тем, что задумывалось и ожидалось прежде. Оттого не принесет такой дом покоя, не станет должной кульминацией движения на пути к нему.
Нет, дом, предлагаемый и звучащий в этих строках, не требует ни перепланировок, ни дополнительных расчетов, ни корректировок, производимых по ходу следования по клотоиде. Путь к нему действительно труден, требует постоянной концентрации на конечной точке, и на том, что может в ней оказаться. Постоянно меняется окружение, расчерченное клотоидой, и не только в подъемах и спусках заключен ее смысл. Но даже сейчас можно расслышать этот вкрадчивый голос, скрывающийся в твердых камнях городских улиц и общего индустриального и оживленного фона. Этот вкрадчивый голос скрывается в шуме ветра, колышущего высокую траву и в пении лесных птиц, стихающего лишь ночью, что усыпляет своей колыбельной. Этот вкрадчивый голос скрывается в массивном давлении гор и звоне снежных вершин, в шуме морских волн, мягко накатывающих на прибрежные скалы. Этот вкрадчивый голос скрывается даже в небе, резонирующем чарующую земную песнь. Этот вкрадчивый голос повсюду. Этот вкрадчивый голос мелькает в голове, и оттого кажется излучаемым самой окружающей реальностью, в самые дальние уголки которой сознание бы не пыталось уйти, чтобы не слышать его.
Это голос самой клотоиды, принадлежащей дому, служащей ему надежной опорой. Как бы ни менялась действительность, через которую клотоида проходит жирной извилистой полосой, вкрадчивый голос не отступает, заглушаемый лишь шагами путника: твердыми и тяжелыми, нечеткими и дрожащими, едва слышными, или же вовсе бесшумными. Насыщенной получилась его клотоида, яркой, богатой на впечатления, на события.
Нет, не был путник бандитом с тяжелым прошлым за плечами, не плакали по нему тюремные стены, никого не убил он, никого не ограбил, никого не обидел. Нет за ним ни отнятых жизней, ни поломанных судеб в отместку за утрату своих собственных детства и юности. Нет, не был путник гордецом, ради удовлетворения своих собственных амбиций готовым топить и друзей, и врагов, готовым на самую гнусность, пусть и не замаравшим кровью свои руки. Но не был путник и праведником, не рдел за добродетель, за любовь к ближнему своему, за самопожертвование, за служение божьим заветам. Не молился он в церквах, не подавал нищим и блаженным. Хоть и крещен был в детстве.
Однако всего в нашем путнике по чуть-чуть, и не бывает ангелов с крыльями. Много книг в прошлом прочел он, много наблюдений провел в реальном мире, много выводов сделал. И с книжных страниц началась его клотоида, с нот, что слышал он много и часто. Много образов сохранилось и лишь множилось со временем в его голове, желавших жить и только прибавляться с каждыми новым днем и ночью. Целая Вселенная, кажется, за плечами путника, через целую Вселенную петляет его клотоида, неустанно меняя формы и содержание.
От печали до радости, от самого жуткого страха до верха блаженства испытал путник, казалось бы, все чувства, все эмоции. И в них и есть смысл его жизни. И пусть воплотит он их не раз и не два в строках, желая сохранить самую их квинтэссенцию в той форме, в какой их познал.
Думал ли наш путник о доме? О том, что должен он остановиться, о том, что достаточно познал он: достаточно видел и испытал, наверное, все до единого ощущения? О том, что будто некто или нечто вел его все прошлый годы по клотоиде? О том, что клотоида в принципе существует физически, сформированная событиями и их восприятием и решениями? Видит ли наш путник конечную цель своего похода? Чего ждет он в конце своего путешествия?
Конечно, мысли его устремлены к покою, где смог бы он осмыслить этот долгий путь сквозь формы и пространства, сквозь прошлое, настоящее, даже будущее, где он был не более чем гость, которому представился случай стать свидетелем чего-то важного, чего-то прекрасного, а может быть, мерзкого, чего-то значительного в его собственной жизни. Там, в предполагаемом им покое можно будет написать целый роман – захватывающий на события, способный выбить слезу как у читателя, так и у писателя, пережившего события вновь. Естественно, что в этом желаемом путником покое останется немало места для любящего его сердца, о котором он не забывает ни на миг, с которым готов делиться своей богатой кладовой впечатлений неустанно.
Насыщенна клотоида для нашего путника красотой тел, запавшей в памяти: и приятными чертами лиц, и тембрами голосов, и физическим сложением. Не стеснителен он на флирт, готов к общению, готов даже к большему, чем обычные романтические свидания. Но, как говорится, не его. Не удалось нашему путнику пока встретить свою судьбу (если, конечно, поиск своей судьбы не является самой судьбой). И в сознании его есть толика уверенности, что, в конечном счете, реальность за его плечами, со всеми ее метаморфозами, должна принадлежать лишь одному ему. Всецело, не желая быть пересказанной кому-либо другому даже частично. По крайней мере, при жизни нашего путника.
[b]Цепочка следов его слишком отчетлива, и, кажется, намерена оставаться таковой еще долго. Будто предлагает ему проделать обратный путь. Или же служит неким ориентиром еще для кого-то. А возможно, что клотоида, как часть дома, уже сформированного, но пока что не ясного визуально, и уж тем более не готового предстать перед