Визуальная эмбиент сюита "Замечательные кривые" (часть 2)

доступно каждому, кто рожден здесь, кто не ленится, кто соблюдает нормы и традиции, кто в постоянном равновесии с окружающим миром, чьи помыслы не фальшивы. Познание мира – основной источник тех возможностей, к каким прибегают здесь, творя новые мироздания. Занимаются здесь изучением неба и звезд, изучением небесных механик, наблюдают за космическим пространством в угоду развитию своих умений. Как будто скрыты в небесах секреты, как будто получают они из глубин космоса все  ответы в подспорье созиданию все новых мирозданий. И кажется, что их дом среди логов, лесов, полей, рек и озер – одно из таких их собственных творений, устроенных специально для них – дружных, родных и близких друг для друга. И кажется, что клотоида, приведшая к вытесанной из дерева и обработанной параболе, придумана так же ими, и все, что было по пути к ней, тоже их рук дело.[/b]
И стоит лишь коснуться параболы рукой, как приятный свет сияет из-под пальцев, будто узнавший своего хозяина. Воспоминания накатывают волнами сами собой. И пусть воспоминания лишены четкой формы – визуальных образов, каких-то нот и тонов, которые могли бы сложиться в знакомую мелодию, каких-то шумов, что могли бы описать атмосферу на слух, запахов и вкусов. Воспоминания просто есть, сознание чувствует их на каком-то особом уровне восприятия. Они были всегда, с самого рождения в мире, ставшем привычным за много лет, с начала клотоиды, они никогда не стирались из головы, заняв свой надежный уголок в глубинах сознания. Без этих воспоминаний невозможно попасть в дом с деревянной параболой, это единственный ключ от него. И неслучайно в двери нет ничего похожего на замочную скважину, а есть лишь дверная ручка. Кажется, все образы, звуки, запахи, вкусы обретут ясность форм внутри дома, и ожидание ее приводит сознание в состояние непередаваемой в словах эйфории, отчего сердце стучит быстро и в упоении.
Свет из-под пальцев строится по всей параболе всего лишь от одного прикосновения, проносится от начала ее до конца. Как некая цепная реакция, запущенная из начальной точки определенным лицом. Будто сработала защита, проверившая личность того, кто коснулся параболы в одном конкретном ее месте. И случись на месте одного гостя быть кому-то другому (что невозможно в принципе, поскольку дом индивидуален), не было бы ничего похожего, и дверь просто не отворилась бы внутрь, приглашая его в знакомое чрево.
И вместе с этим необыкновенным и завораживающим визуальным эффектом в памяти, наконец-то, складывается долгожданная и одновременно неожиданная картина, целое полотнище с кучей самых мелких и мельчайших деталей, рассказывающих о прежнем бытие. И если в этот момент оглянуться назад, хотя бы просто повернуть голову насколько позволит шея, то прежнее бытие вот оно – здесь, как ни в чем не бывало. Как будто никуда не пропадало, как будто не было никакой клотоиды, как будто клотоида возможна лишь в чьем-то больном воображении, подобная какой-то мании преследования, какой-то навязчивой идее, от которой невозможно избавиться самостоятельно.
И что-то замедляет решение схватиться за лакированный набалдашник дверной ручки, чтобы толкнуть массивную дверь и перешагнуть-таки порог ожидающего своего хозяина дома. Какое-то странное чувство, какое-то наваждение, во время которого привычная прежде реальность словно разделяется надвое, существуя в материальном и потустороннем бытие одновременно. Будто не деревянная дверь, но некий незримый щит и есть эта граница между возможностями мироздания. Ведь выйти обратно уже не удастся. Еще никому не удавалось пройти обратно по той же клотоиде, что приводит к дому.
 
3. Эллипс: x[sup]2[/sup]/a[sup]2[/sup]+y[sup]2[/sup]/b[sup]2[/sup]=1 (30мин. 00сек.)
Он не слишком большой, чтобы быть слишком просторным, ни слишком маленький, чтобы не оказаться слишком тесным. Он такой, каким требует видеть его та часть сознания, которая помнит дом в его подлинных размерах. Именно она внушает сознанию, что дом ДОЛЖЕН быть именно таким, что площадь эллипса внутри дома устраивает его, подходит сознанию как нельзя лучше после всего пережитого на всем пути следования к концу клотоиды. Будто это ЕЕ дом, и так оно и есть на самом деле, и именно эта часть сознания хочет остаться в нем если не навсегда, то на очень большой отрезок времени. И когда тело умрет, она будет пребывать в стенах дома, наслаждаясь эллипсом его убранства, получая удовольствие от подлинной реальности, что свободна от физиологических ограничений тела. Эллипс внутри деревянных стен станет ее новым телом, который она сможет свободно покидать в любой момент времени.
Деревянным полом устлано эллипсоидное нутро дома. Особым составом пропитаны твердые обтесанные доски против гниения. Не страшно им время, против которого у строителя дома есть свои секреты. Расстелен на полу мягкий ковер с особым узором из кривых линий и фигур, цвет каждой из которых имеет собственное значение. Окружность в центре его, например, белого цвета, как основа всего цветового спектра сотканных на ковре элементов, которые легко читаются в пестром узоре. Будто целая Вселенная соткана под ногами, целое Бытие, структура чего представлена визуально настолько подробно. Больше того, этот яркий пестрый узор голограммой отражен в воздухе, наполняя нутро дома приятным глазу разноцветным сиянием. Оно практически незаметно при дневном свете, проникающем внутрь дома через большие резные окна с полупрозрачными занавесками, служащими для лучей солнца неким фильтром. Ложится солнечный свет на открытые перед ним части ковра, и их достаточно для насыщения узора энергией света полностью, хватающей на целую звездную снаружи дома ночь.
И ничто внутри эллипса не может прервать это волшебное таинственное сияние, проникающее сквозь физические предметы. И совсем мало их, и нет в доме ничего лишнего. В центре эллипса деревянный стол с двумя узорчатыми лавками, накрытый белой кружевной скатертью, и на котором всегда есть место для небольшой плетеной корзины, полной фруктов. Вся посуда расставлена на полках на стене, идеально вымытая. Есть пара деревянных ведер с родниковой (и только родниковой) водой на особой подставке у входа, всегда холодной и свежей, всего одна кружка которой способна утолить жажду если не на целый день, то на пять-шесть часов работы на открытом воздухе точно.
Немало места в доме занимает печь с чугунком и длинным ухватом. Поленница, полная дров на выходе из дома под крепко сбитым навесом с покатой крышей. Ее однозначно не было с того момента, как дом появился перед глазами в самый первый раз, однако теперь, в новых условиях существования поленнице самое время быть.
Есть широкая кровать под окнами, застеленная периной, в которой не жарко летом и тепло в зиму. Легко и крепко засыпать в ней после трудовых часов, пролетающих почти незаметно. Удобно наблюдать, лежа в ней, за происходящей во тьме ночи, что закрадывается в дом с заходом солнца, пестрой иллюминацией отраженного от ковра узора, заполнившего эллипс дома целиком. Успокаивает она сознание, успокаивает тело, отвлекает сознание от суетных мыслей, от планов на завтрашний день. Даже освежает застывший в доме воздух, изгоняя его затхлость прочь, заменяя ее ночной свежестью. Не режет иллюминация уставшие за день глаза, не мучает насыщенностью цветов, а даже наоборот, приятно ласкает, и чуть заметно давит и утяжеляет веки, проникая глубоко в плоть, отчего расслабляются все мышцы.
Кажется пестрый узор засыпающему сознанию ширящимся во всей стороны пространством, постепенно захватывающим все больше места. Кажется тьма внутри эллипса дома бесконечно огромной, но такой ничтожной перед все растущим калейдоскопом линий и фигур, пришедших в движение, рисующих все новые узоры, распадающихся на отдельные осмысленные части все новых и новых пространств. Подобен узор оптической иллюзии, весь эффект которой заключен в длительном наблюдении за ней. Но может быть, нет никакой иллюзии? Быть может, движение линий и фигур происходит на самом деле? Быть может, нет никакого сна, и то, что сознание называет сном еще одно бытие, свидетелем чего оно является, расслабившись в мягкой кровати?
Бесшумно звучит узор, постепенно заполнивший эллипс, и сознание, кажется, слышит каждую частицу его. И нет ничего больше из всего сущего, даже из того, что может быть только в теории, что приносило бы большее наслаждение в эти мгновенья бытия. Сон есть реальность, осязаемая, наполненная звуками, даже каким-то вкусом. Узор захватывает в свои невероятно огромные владения. Узор подобен какому-то фантастическому в своем представлении и понимании существу, способному мыслить, способному пленить навсегда, способному внушить уверенность в реальности происходящих с ним гипнотических завораживающих метаморфоз.
Дом внутри дома, эллипс внутри эллипса – вот что это такое на самом деле. И только избранные, кажется, могут понять и испытать эти невероятные мгновения. И разве не это ожидалось на всем протяжении клотоиды с самого ее начала и до конечной точки? Разве любящее сердце рядом, бьющееся в унисон со своим собственным, и обнявшие руки не есть дополнение к основному наслаждению в домашних стенах, в неге эллипса, наполненного целой Вселенной из фигур и линий? Но нет, не дополнение. Не дополнение, а завершение. Ибо пестрая Вселенная внутри эллипса, такая же эллипсоидная, занявшая все пространство дома после захода единоличного солнца, невозможна, лишенная духа. И даже одного начала недостаточно, обязательны в ней и мужское, и женское. Как плотское, так и утонченное и нематериальное.
Оттого устремляются оба начала в самый эпицентр цветастого эллипсоидного узора, ведомые его беззвучной музыкой, слышимой на каком-то особом уровне восприятия. Залитые белым светом окружности, как ядра узора, сохранившего свою первоначальную форму после расширения его до эллипсоидной формы, слившиеся в единое целое, передают мужское и женское начала свои страсть и зависимость друг от друга, проникаясь белым светом, позволяя ему проходить сквозь них. Звучит его безголосая музыка журчанием воды, треском огня, звоном воздуха, грохотом земли. Заключено в нем ВСЕ сущее, ничего не оставлено им без внимания. И кажутся слившиеся в единое целое мужское и женское начала ВСЕМ сущим, разливаясь по всей пестрой Вселенной, достигая каждой точки ее эллипсоидного узора.
[b]Оттого идиллия в доме, оттого лад и согласие. Нерушим эллипс домашнего быта – нерушим эллипс на полу. Некий оберег, придуманный и соткатый двоими на благо дома. Была между ними особая ночь, освещенная иллюминацией узора, освещенная целой Вселенной. Особой Вселенной. К этому моменту вела клотоида с самого своего начала. Требовала испытать как можно больше чувств, испытать как можно больше самых разных событий, чтобы усталость навалилась как можно быстрее, чтобы как можно сильнее было желание отдохнуть и долго еще оставаться на одном месте, ни о чем не переживая. Чтобы дошло, наконец, что ради дома и