М е ч е х в о с т о в (продолжая бравадить). Ух-ты! Ах-ты! Мо-ло-де-ц! Да ты, дружок – хитрец, ваша Праведность! Аль ты Проповедник? Кто тебя послал?..
Н а ч и н а ю щ и й л и т е р а т о р (в своём же стиле: ну, дети – что с них взять!). Да нет! Совсем нет. Я уже вам сказал – «такой же, как и вы». И верил, и присягал – один раз: да не тому, и – не тем. А пришло время – задумался: что ж так-то то – всё мерзко; да и сам – нелепый и не на своём месте. (Вдруг он замолчал. Молчало и всё вокруг. Напряжённая тишина вобрала в себя и пригрело все мыслимые и невозможные звуки. Но тишина – не звенела. Она – остолбенела, как будто бы знала, чем всё продолжится. И готовила – всё приюченное* к неизбежному исходу.) Как-то раз представился такой выбор в моей жизни – прошлой, совсем другой и иной… Уже тридцать лет тому назад это случилось, во времена повального воровства, когда тащили всё, что стоит, лежит и даже не существует – хотя бы виртуально… Предложили мне… государственные деньги... Ну, не совсем «государственные»… Вернее, грант – иностранный, многомиллионный долларовый. Назывался он современно и вполне себе благопристойно, даже несколько высокопарно – «На обустройство и развитие высокотехнологического фермерского хозяйства». Однако те, кто сделали мне такую «замануху», ничего «обустраивать и развивать» и не собирались. Они, так сказать, предложили без обиняков «разделить» тот грант, не отходя от кассы: мол, тебе – треть; и нам, то есть им – тем, кто предложил и возможность имел документы на «победу в тендере» состряпать – две трети. Ты, сказали они, хоть сам в тюрьму садись, хоть фермера реального досужего или глупого найди, чтобы он на побывку острожную сподобился, когда за ним придут. Урезонь его – в его выгоде: ведь после отсидки он – король, в крайнем случае – кум королю… Я не то, чтобы авантюрно согласился или испуганно отказался. Однако взял паузу… Покумекал пару недель: сельхоз рынок поизучал на предмет того, что можно организовать-наладить на обещанную мне треть; запросы разослал на покупку за границей бэушных животноводческих комплексов. И вышло тогда у меня, что меньше чем за половину – ничегошеньки выстроить не удастся: ни коровника, ни свинарника, ни птицефермы. А так, чтобы своровать «запросто» – я не мог тогда, да и теперь – не смогу: воспитание не то; да и идейный я был (ухмыляется в бороду), впрочем, как и теперь… О сём я своим «благодетелям» и поведал… К моему удивлению и даже изумлению – на смех они меня не подняли. А отнеслись с уважением даже... Но и с сожалением. Сказав при этом с задорной «неловкостью», дескать, им – две трети надобно… Ну, на том «разногласии» и разошлись. Больше – я их не и в глаза никогда не видел. Да и встречи не искал.
(Схватывается гробовая тишина, как холодец в морозилке, как труп в морге: но в миг; и лишь на время – до своего срока.)
Н а ч и н а ю щ и й л и т е р а т о р. Вот я и говорю, что так – всегда и везде. То государю сладному, до людей и страны сердечному – слуги близкие достаются, ложью и стяжательством переполненные. То вождь разнузданный, с задурманенным сознанием, со сворой своей не особо и закулисной – земли и моря родные да веру праведную во все стороны закладывает, да и сам же уверенный при том – что безвозвратно. А коль средь свиты евоной из приспешников дерзких – глас чистый воспрянет, так этот – гласом вопиющего в пустыне обернётся. И заткнут его и обрежут, язык вырвут, глаз выколют. И – тишина мертвецкая. Хорошо ведь, когда тихо да смирно. (Завершая свою историю, он обвёл всех взглядом – добрым, но колким.) Всех обнадёжь, всех обязуй, да в деле расставь каждого по нужному месту: кому лапшу варить, кому на уши её – переваренную да липкую – развешивать. Одному – рупь за дела-проделки, другому – и пятак за глаза станется. А третьему… А третий и вовсе – «дурак», да такой, что и «спасибо» не запросит: ему лишь палец в фигуре покажи, да улыбнись через плечо.
*Приюченное (от «приютить») – результат и/или состояние по действию глагола.
(Все молчат… Славный – руками свою голову придерживает, мешая ей сильнее раскачиваться. А та – не слушается: сама качается из стороны в сторону, как метроном, и всего его разносит, как пьяного тихого. Мечехвостов – вертит вокруг себя глазами, будто круги защитные расчерчивает. Радулин – совсем глаза свои погасил и почернел весь. О других – одно сказать: колени, зады, пальцы, губы, носы, брови, чёлки, шевелюры – побежали куда их глаза не видят, причём – все в разные стороны.)
Н а ч и н а ю щ и й л и т е р а т о р (примирительно, возвращая всех и каждого в них самих). Да вы не смущайтесь. И – не переживайте особо. Среди эстрадных – и похлеще кипит. Да и у служителей искусств – тот же творческий разлом, а в нём хаос: что ваять, да как представлять – то ли яриться и жечь, то ли сквернословить и смешить, то ли хоронить, то ли взвихривать, то ли самим в Стикс, то ли спихнуть туда кого-нибудь из ближних. А у больших «научных»… У-у! Там вообще – жуть жутчайшая: письма подковёрные да наветы друг на друга… Любимый эпистолярный жанр – челобитная: строчат, подписи собирают, да анонимно подают, не забыв, правда, прикрепить список подписантов.
С л а в н ы й. Как это «анонимно»?! – ведь подписи-то стоят…
Н а ч и н а ю щ и й л и т е р а т о р. А так – учёные же люди: кто такие письма «заряжает» – никто не знает; а те, кто их подписывает – потом говорят, что, мол, они – их не читали, дескать, думали, что это петиции за повышение окладов и/или за сокращение пенсионного срока.
К о р ь г и н а (Снисходительно и уничижительно. С собственным превосходством и от лица главенствующей здесь ложи, к которой она причислила и себя – сама). Дурачьё!.. Хоть и с дипломом… по специальности.
Н а д с т а в н ы й. Ан нет! Не скажите, позиция верная: коли по бумаге ими «подписанной», всё свершиться, то и они – победители и свою толику затребовать смогут. А еже ли другие верх возьмут – так проблеют, мы, дескать, люди не здешние, от забот наших истощённые, нам, де, ваши мирские низости да кунштюки – не понятны, и вообще – до лампады. И щит впереди себя выставят, прикроются: куда, скажут, вы все без нас – без деятелей, кто вам дуракам-неучам докажет и покажет, что дважды два – не пять, а «директор автобазы» – не дядя Стёпа.
(Опять тишина – нескладная, извиняющаяся: мало того, что Надсадный и прочие товарищи из «правления», наверняка знают, что среди приглашённых есть и кандидаты и доктора различных наук; так ещё же эта дама – «Тайный гость». Она, когда представлялась, так и сказала, что, мол, «доктор наук»… Каких – не понятно, но – «доктор» и – «наук»... Может – и «медицинских»… А возможно – и «юридических»… Многие в зале и в президиуме стали потихоньку, у всех на глазах «потаённо» креститься.)
Н а ч и н а ю щ и й л и т е р а т о р (несколько раздражённо; однако отдавая себе отчёт в том, что большинство из присутствующих – «заблудшие»… «дети»). Вот вы здесь все – напоказ креститесь! А к кому свои взоры возносите?!.. Разбираете? И что просите? И ежели снизойдёт, то кому такое же пожелаете – любому?!
М и р а н д а (до того пространно смотревшая на всё и сквозь всё вокруг, лёгким, блуждающим взглядом, излучая от всей себя терпенье, смиренье и мироупокоенье, как-то вдруг забеспокоилась, поджалась и свела всё своё на Начинающем литераторе). Так ведь…
С л а в н ы й (взволнованно, как будто бы подобные вопросы он уже задавал – себе или кому-то. Но однозначных ответов на них так и не получил. А потому – вопросы и сомнения остались с ним. Однако – он надеется, что не навсегда). Ну да! Хорошее – себе! А ежели «хорошего» да на всех-то не достанет?! То тогда – как?! Али так: кто обнаглел – тот и всё съел. Как говорится – «кто первый встал, того и тапки».
(Тайный гость украдчиво встаёт и – не торопясь, сбочив голову и в шее, и в пояснице, глядя лишь себе под ноги – подходит к столу президиума. Низко наклонившись к самому носу председателя, что-то тихо ему говорит. Весь президиум монолитом сдвигается к Надсадному, сжимая свой жидкий ряд почти до точки. Вытягивая свои шеи, глаза, уши, носы, приближая те, как возможно ближе к носу председателя – набочившись приподнимаются: ближние – опираясь на локти; крайние – вставляя полупрямые руки кулаками в стол. Через минуту, по всей видимости выговорившись, Тайный гость, выдернув себя из этой сплоченной кучки, уходя, не сказав никому из всего собрания ни единого слова – ни жестом, ни звуком, пропетляв через весь зрительный бар, уходит из заведения, провожаемый всеми парами глаз собравшихся, выпученных, вращающихся по собственным орбитам. Проводив Тайного гостя – так, до его полного исчезновения – монументальный «монолит» распадается. Весь президиум разряжается* по своим местам и индевеет там в разных позах – каждый сам по себе и сам же с собою. Надставный замирает в ступоре: на него напал сидячий столбняк.)
*Разряжается – много значений; к примеру: и от слова «разряжать» (оружие; как «одеваться»); и от слова «ряд» – строй; последовательность. По данному контексту – во всех значениях, в т.ч. – переносных.
[u]«Сцена 5». [/u]
Опускается экран. На экране советская хроника: первая часть – парад на Красной площади в Москве 7 ноября 1941 года, вторая – наступление наших войск, освобождение наших городов, концентрационных лагерей, бои и освобождение европейских столиц. Музыкально сопровождение: к первой части хроники – «Вставай страна огромная», ко второй – победоносная оркестровка с накладным переходом от одного произведения/песни к другой.
[u]АКТ ВТОРОЙ.[/u]
[u]«Сцена 6».[/u]
Интерьер тот же – как в «Сцена 3. Продолжение».
[justify]С л а в н ы й [i](Упавшими и голосом, и всем внешним видом, кивая на закрывшуюся за Тайным
