Один долгий день от рассвета до сумерек

которые просто водопадом изливались из товарища.  
           «Пусть трудится на благо какой–нибудь Ламб…! Лобрар…  Как ее? Ламбрардии что ли? Забыл название».
            «Ломбардии!»: воскликнул Григорий, удивленный тем, что Петр такой безграмотный, что не знает или забыл название одной из областей Франции, и тут же он не побоялся высмеять друга, заявив:
              «Эх ты, голова два уха! Ты бы еще сказал – Лоллобриджиды!».
              «Ты что? Покушаешься на святое?»: воскликнул громко Петр и продолжил:
              «Лоллобриджиду я знаю! Видал ее в телике. Красивая деваха!».
              «Ну и фиг с ней!»: пренебрежительно махнул рукой, вошедший в раж от своего красноречия, Григорий.
              «Ты что мою Лоллобриджиду обижаешь?»: грозно спросил, напустивший на себя оскорбленный вид, Петр.
            Тут Григорию пришлось внимательно вглядеться в друга, и он отметил про себя: «Рожа, я смотрю, у тебя, Петя, довольная. Меня не обманешь». Ясно было, что хозяина весьма устраивает, царящая среди них, атмосфера, поэтому гость с деланным возмущением стал отвечать:
                «Да не обижаю я ее. Пускай себе живет с миром! Сто лет она мне сдалась!».
              «То-то! Смотри!»: шутливо пригрозил брату Петр.
                    Он привстал на стуле, вытянул, лоснящиеся от жира, губы трубочкой и сделал воздушный поцелуй в пространство:
             «Ммм-у!»
             «Ты что там делаешь?»: с подозрением и недоумением спросил своего друга Григорий.
              «Целую свою любимую Лоллобриджидочку!»: ответил Петр, облизывая свои лоснящиеся губы за неимением лучшей альтернативы.
             «Я уже подумал, что ты мычать начал вдруг, ни с того, ни с сего! Я ему про Наполеона, а он мне какую-то Лоллобриджидочку подсовывает!»: стал возмущаться Григорий, искренне полагая, что, он-то дело стоящее говорит, а вот его собеседник несет всякую ахинею, недостойную внимания.
             «Ну говори про своего Наполеона! Я слушаю!»: милостиво разрешил хозяин.
             «Так вот, я и говорю»: продолжил снова вещать Григорий, пришедший в уравновешенное состояние духа из-за того, что ему опять можно беспрепятственно говорить всё, что придёт в его светлую голову.
              «Не пошел он в садовники и напрасно. Объедался бы вегетарианской пищей, овощами какими-нибудь, правильно бы питался, так и дожил бы до ста лет.
            А так, только и знал, что в рот себе всей пятерней какой-нибудь очередной деликатес запихивать. Эти деликатесы ему уже, наверное, и обрыдли.
            Во, как!» и Григорий провел себе ребром ладони по горлу и, подумав немного, задумчиво добавил:
               «Нос воротил, наверное, уже от них».
                «Не скажи!» протянул Петр и сказал, невольно облизнувшись:
            «Деликатесы вещь хорошая. Я деликатесы люблю. Правильно, что Наполеон не пошел в садовники. Одобряю. Молодец, не оплошал! 
                  Браво Наполеону! Ура! Ура! Ура!».
              Григорий, задумчиво, пьяно вслух размышлял:
         «Нет, всё-таки, лучше бы пошел. Да! Так я думаю.
              И последствий плохих, в виде отрубленных голов, было бы меньше, а пользы практической может было бы больше.
            А не пошел он в садовники, дорогой мой друг, не потому что это незначительная должность. Понял?».
                   Петр иронично проронил:
             «Конечно, понял. Что тут не понять? Я на его месте поступил бы также».
               «А именно потому не пошел…» и тут Григорий сделал эффектную паузу и поднял вверх указательный палец, чтобы собеседник на этом моменте особо заострил свое внимание. И, нужно сказать, поднятый вверх палец возымел должный эффект.
             «Ну? И почему?»: спросил заинтригованный таким поворотом дела Петр, глядя завороженно на, указующей вверх, перст Григория.
             «А потому ...»: продолжил Григорий, явно обрадованный тем, что он смог так сильно заинтересовать Петра, - «…потому, что у него не было огромного интереса к этому занятию и у него были непомерные природные амбиции и все необходимые таланты, а также тяга, интерес к военному делу и завоеваниям.
                  И это был всепоглощающий интерес; можно сказать, даже какой-то непреодолимый зуд и предназначение именно к ратному делу и ни к чему другому».
             Петр облегченно вздохнул оттого, что речь Григория закончилась всё-таки не столь драматически, как он ожидал, и произнес:
              «Если, конечно, у него был такой, как ты говоришь, непреодолимый зуд, то туда ему и дорога».
               «Вот туда он и поковылял с Божьей помощью»: завершил вводную часть своей речи Григорий, но, не собираясь останавливаться на достигнутом, он, набрав побольше воздуха в рот, через несколько секунд с энтузиазмом продолжил:
             «Были, вероятно, у него и другие какие-то интересы помимо грозного побряцывания оружием. Но об этом история умалчивает или, попросту говоря, я об этом ничего не знаю. А если и были другие интересы, то наверняка не столь всепоглощающие, как его амбиции к покорению мира военным путем.
                   И, нужно сказать, эта страсть природная заставляла его, волей-неволей, тяжело трудиться, учиться, недосыпать, когда-то может и недоедать, страдать, кряхтеть, пыхтеть, но делал это он добровольно, с удовлетворением, потому что его заставляло это делать его внутренняя природа, которая была ему дана Свыше и которой он следовал беспрекословно».
                                                Глава 84
              «Да!»: протянул Петр, не зная, что сказать и чем бы перебить многословие товарища, но потом в его глазах промелькнула какая-то насмешливая тень и он произнес:
              «Ты так рассказываешь, как будто ты в одной палатке с ним ночевал. А может даже на расстоянии вытянутой руки рядом с ним находился.
                 Ну положим где-нибудь под его походной кроватью лежал и за ним исподтишка наблюдал».
            Петр сам больше всего обрадовался своему остроумию и с энтузиазмом, радуясь, как ребенок, воскликнул:
               «На своем боевом посту!
                    Согнулся там под кроватью, наверное, в три погибели и строчил свои путевые заметки, чтобы мне всё по порядку доложить».
              Григорий не стал умерять веселый пыл друга и подтвердил с улыбкой:
                 «Так почти что и было».
                 «Весьма занимательно и поучительно»: сказал Петр – «Нужно тебе учебник написать. И что ты там, скрючившись в три погибели, о Наполеоне выведал?»
                 «Я понял о нем только одно»: промолвил Григорий и продолжил:
                 «Короче, когда я за ним наблюдал, я увидел, что Наполеон шел на поводу у своей Природы, ни больше, ни меньше».
            Петр воскликнул с лицемерным удивлением:
                «Вот это да! Да ты что! Не может быть! Какой поразительный и глубокий вывод!».
               «Да!»: с твердостью подтвердил свое мнение Григорий, ничуть не смутившись от дружеских издевок.
            Петр, увидев, что, ему не удалось смутить Григория и тот остался весьма спокойным, еще раз попытался вывести его из равновесия, но уже с меньшей надеждой на, положительный для себя, результат и оказался в этом отношении прав, так как ничего искрометного и сногсшибательного к нему в голову, к сожалению для него, не пришло.
           Поэтому Петру за неимением лучшего пришлось повторить свои прежние, не вызвавшие фурора, слова, но только уже в несколько иной трактовке:
                «Это серьезный вывод, вполне на диссертацию потянет».
             Григорий хладнокровно заявил:
                  «Нет. Это всего лишь банальная истина, об этом все уже знают, так что с диссертацией ты опоздал».
           Петр опять издевательски спросил:
                «Что даже на какую-нибудь паршивенькую кандидатскую не потянет?». 
          Григория уже смутить было совершенно невозможно, по крайней мере, в данный момент времени и он уверенно заявил:
                   «Даже на нее».
                  «Ну ладно тогда»: сдался Петр - «А я-то думал, что здесь что-то сверх естественное! А оказывается об этом все уже знают. Один я отстал.
           И что там природа? Куда там она завела? В какие такие дебри?».
              «Так вот»: невозмутимо продолжил Григорий –
              «Так как, значит, как я уже говорил, Природа вела Наполеона за собой и …
                  Я уже с тобой забыл, о чем говорил. Голову ты мне заморочил!».
               «Это ты мне голову заморочил, а не я тебе»: возмущенный такой несправедливостью произнес Петр - «Я вообще молчу, это ты