Один долгий день от рассвета до сумерек

                «Ладно!»: сказал Петр, мысленно махнув рукой на все словесные изощренные перипетии, которые у них возникали по ходу разговора, и предложил самое простое, что только можно было предложить:
                «Давай выпьем!».
                   Хотя у Григория не было желания выпивать спиртное, но тем не менее, он согласился. Братья выпили и стали закусывать.
             Григорий, скривив лицо от горечи, распространившейся не только в горле, но и во всем организме, старался в этот раз побольше проглотить разнообразной закуски, надеясь на то, что много съеденной еды поможет в будущем смягчить негативные последствия выпитого спиртного.
               Глотая подряд, не разбирая, всё, что попадалось под руку, лишь бы насытиться, и не чувствуя вкуса закусок, Григорий, глядя в пространство, невольно думал о том, что, только что, он высказал Петру о себе всё то, что никому никогда больше не говорил.
               И, хотя ему было немного неловко перед братом за то, что он признался в таких откровенных вещах, но так как он всё рассказал и ему больше нечего было терять и больше нечему стыдиться, то тяжесть, лежавшая камнем у него на душе, значительно уменьшилась из-за того, что он разделил ее с братом и поэтому Григорий непроизвольно повеселел и раскрепостился в душе своей.
                                             Глава 82
                 Глянув на Петра, который кажется тоже выглядел отчего-то довольным, может быть - от очередной порции спиртного, и с аппетитом уплетал закуски, Григорий, не думая о всех последствиях того, что он сейчас собрался сказать, с воодушевлением заявил:
                 «Природа за меня всё уже решила. Она крутит-вертит любым человеком, и я могу тебе это доказать».
               «Что любым?»: с легкой долей язвительности спросил Петр.
               «Любым!»: жизнерадостно и довольно-таки самоуверенно объявил Григорий, поймавший кураж и почему-то уверенный в своих способностях доказать свои намерения. И он продолжил настаивать на своём:
           «Кем угодно крутит и вертит, и как хочет его вверх подбрасывает, а там наверху он уже сам, как может. Лапками, как крыльями перебирает, и трепыхается, кому сколько удается продержаться».
          «Вверх подбрасывает, а, в конечном счете, ловит его у земли-то или нет?»: подчеркнуто вежливо и с нарочитой заинтересованностью спросил Петр.
              А потом перейдя на язвительный тон, продолжил выспрашивать грубоватым тоном:
           «Или он шлепается об землю, как какая-нибудь пресноводная лягушка или, проще говоря, чтобы было понятно некоторым, как простая лягушка-квакушка».
          «Видишь, дело такое, Кого ловит, а кого нет»: сдержанно отвечал Григорий и добавил: 
                «Я тебе уже говорил, что у Природы мы все в подчинении, что простые рядовые, что самые большие начальники! Так что даже самый большой начальник может навернуться, тут не угадаешь».
            Григорию пришла в голову какая-то очередная мысль, и он спросил, заранее зная ответ:
                 «Знаешь, например, Наполеона?».
                «Это который Бонапарт?»: с ехидцей поинтересовался Петр и ответил:
               «Слыхал иногда что-то, очень отдаленно»
           и тонким голосом протянул, сложив губы трубочкой:
                    «Чуть, чуть».
              А потом уже, перестав изображать из себя джентльмена, трубным голосом спросил:
              «Так он чё? Вверху летал или об землю шлепнулся?».
            «С ним особая история. Летал, летал и … долетался»: ответил Григорий.
            «То есть шлепнулся? Говори конкретней»: потребовал Петр.
            «В итоге - да!»: дал короткий ответ Григорий, подчинившись требованию друга.
            «Ну вот теперь понятно»: с удовлетворением сказал Петр и продолжил:
              «А то – «Летал, летал!». Ты еще скажи: «Летал, аки сокол!».
            Говори коротко, ясно, доходчиво, что в итоге – он приземлился на то место, на котором сидел. Всё, коротко и ясно … А-то – «Летал, летал!»: опять начал наседать на Григория, раздухарившийся от чрезмерно выпитого спиртного, Петр и совсем не замечающий, что он стал более пространно и многоречиво выражаться, чем его собеседник, которого он обвиняет в многословии.
              «Ладно, ладно!»: отбрыкиваясь от словесного напора брата, поморщился Григорий и, чтобы пресечь дальнейшее словоблудие Петра, сказал, как бы предостерегая того от пустословия:
            «Шутки в сторону. Разговор серьезный.
                Нет, Наполеон безусловно гордился тем, что он такой великий, такой крутой, круче его только яйца. Может думал, что он сам по себе такой великий и это его личная заслуга. Кто знает? Только он сам.
               Но кто дал ему его таланты? Он сам себе их что ли подарил? Или он что ли сам себе их родил? Какова его личная заслуга в том, что он родился с этими самыми талантами? Не одними только талантами дело ограничивается. Но тем не менее.
              Что его толкало эти самые таланты развивать? Он сам? Без внутренней природной мотивации? Нет, это дело скучное. Он бы не стал бы их развивать ни минуты, если бы ему не было интересно. Откуда у него появился этот самый интерес? Он сам его что ли холил, лелеял и этот интерес сам по себе на голом месте возрос?  Нет, всё это было у него изначально внутри».
             И при завершении своего велеречивого монолога Григорий задал брату вопрос:
                «Почему Наполеон не пошел, например, в садовники? Что тут плохого?».
              Петр, который был недоволен тем, что ему на протяжении длительного времени не удалось вставить ни словечка, обрадовался паузе, которую сделал собеседник, и поспешно, чтобы его не перебили, поторопился высказать свое ценное мнение:
              «Гляди-ка, какой привередливый! Нос морщит, да? Профессия садовника ему не нравится!».
              «Вот и я говорю»: воспрял духом от такой братской солидарности Григорий и с воодушевлением продолжил:
               «Пошел бы и радовался, что он какой-нибудь огурец огромный вырастил в виде буквы «Зю». Бегал бы, как ошпаренный, и всем показывал.
              Пытался бы его всучить какой-нибудь Жозефине за огромные бабки. Вместо того, чтобы делить супружеское ложе с Жозефиной, пытался бы впихнуть ей свой уникальный экземпляр за деньги. Деньги дело-то понадежнее, чем жена, а то и гляди рванет она от супруга с каким-нибудь любовничком».
          Петр поторопился выдвинуть свою версию событий, заявив:
              «И может, когда удалось бы всучить ей этот огурец, то он обрадовался бы этому больше, чем тому, что она могла бы стать его законной женой».
              «Вот, вот! В самую точку ты попал»: поддержал друга Григорий и продолжил:       
             «Так, нет же, не пошел он в садовники и многое потерял, огурцами бы за бесплатно объедался».
                 Петр сделал вдруг строгие глаза и с назиданием сказал:
              «Я смотрю, он у тебя специалист строго по огурцам. А что ничего другого он не выращивает? Ленится?» и с чуть огорченным выражением лица добавил:
                 «Так и пробегает все время с одним огурцом по бабам!».
                «Не пробегает!»: протянул Григорий и бросился заступаться за своего персонажа:
                «Не ленивый он у меня. Наоборот, трудяга! Такого еще поискать! Тяпкой знаешь, как любит махать! Как начнет с рассвета, так и пашет, так и пашет … пока от усталости в канаву не свалится, там и отдыхает, посасывает бутылочку какого-нибудь «Бужале».
               «Вот кстати нужно выпить!»: воодушевленно объявил хозяин – «У нас хоть и не «Бужале», но сорокоградусной я тебя угощу!».
              «Ладно. Давай»: согласился гость и сказал:
               «Только не по полной наливай».
                «Хорошо, как скажешь»: промолвил со всем согласный Петр.
           Друзья выпили.
         Продолжая разговор, Петр переспросил у друга:
            «Так чем он у тебя там пашет? Не понял я. Плугом что ли?».
            «Тяпочкой и пашет. Это тебе не шашкой махать»: безапелляционно заявил Григорий.
               «Да понятно»: соглашаясь, протянул Петр - «Куда уж там!».
         Григорий между тем, как заведенный, продолжал свой безостановочный рассказ:
           «Так на закате только и закончит. Трудится, не разгибая спины.
                   А жрать захочет что-нибудь другое, кроме огурцов - займется еще выращиванием капусты! Придумает что-нибудь. Что-что, а голова-то у него соображает!
                 Плохо ты о Наполеоне думаешь!».
                                             Глава 83
           «Ладно, так и быть»: согласился Петр, не зная, что еще сказать, впечатленный мощным потоком слов,