За окном тянулись горы, укрытые лесом и украшенные изредка белыми шапками снега. Я не художник, но не лишен восприятия природной красоты, особенно в тех местах, где человек не смог оставить постоянных следов своего пребывания. Иногда жалел, что бог не дал мне этого дара, но трезво рассудил: без меня достаточно мастеров кисти, радующих массы своим талантом и обошёлся скромно без излишних рефлексий. Солнце играло в купе золотистыми лучами, отчего было душновато. Решил открыть дверь для доступа свежего воздуха. Только собрался это сделать, как мой сосед, то ли угадавший мои мысли, то ли сам решил освежиться, вышел из купе.
Приведя себя в порядок, вышел следом. Сосед стоял возле открытой форточки и смотрел наружу, ветер трепал его шевелюру, играясь с ней; было видно, он снова углубился в свои думы. Решил соседа не тревожить. Вернуться в купе не хотелось, потому пошёл в ресторан. Решение моё было, скажем так, несколько необдуманное. Время для массового посещения раннее и я в ресторане был один. Меня сразу оккупировали две официантки, довольно миловидные бабёнки под сорок, с макияжем, умело скрывающим возраст. В форменной одежде они смотрелись великолепно: в одинаковых светло-бежевых платьях, кружевных белых фартучках, идеально отглаженных и накрахмаленных; голову украшали белые кружевные короны.
Взяв меня в кольцо, начали пытать:
– Водка, вино, шампанское? есть-пить будем? Сегодня великолепная солянка с лимоном и сметаной; жульен из белых грибов в сливках; семга малосоленая с икоркой…
Я прервал их перекрёстную словесную стрельбу и заявил, что хочу выпить просто пива. Без нагрузки.
– Пива? – переспросила одна, состроив кислую мину. – А у нас, касатик, от пива изжога.
– От чего изжоги нет? от шампанского? – было ясно, куда она клонит.
У самого родня работает в ресторане, и такие штучки были знакомы. Развод первого клиента, дело святое. Поэтому решил сдаться в плен с контрибуцией, тем более вторая официантка очень уж восхищённым взором глядела на меня. «Одна романтичная ночь тебе уготована, Ромео», – посмеялся про себя и обнял за талию обеих.
– А и ладно! гулять, так гулять! но… - поднял палец вверх. – Пьём, девочки, вместе со мной, без отговорок! – и слегка шлёпнул ладонями девушек ниже пояса. – Вперёд, боевой авангард общепита!
Уселся за столик и мысленно прикинул, во что выльется это «гулять!»; повертел виртуальными цифрами и так, и этак, пришёл к выводу: все будет хорошо. Только бы ту, скромнее и стройнее, увести ночью, прогуляться на широкие поля любви. Мои отважные принцессы шествовали с разносами, уставленными тарелками со снедью, закусками и салатами; рюмками, фужерами, стаканами для сока, бутылками и графинами с питьём. «Вот это размах! – ошарашено и в то же время удовлетворительно подумал я. – Как это там, в песне поётся: - Прощай, моя блондинка!» Вторая официантка, действительно, была блондинка (natural blonde); стройная, выше среднего роста; фигуристая, было глазу за что зацепиться; белый локон выбился из причёски и игриво свисал на левый висок, подрагивая при ходьбе; специально это было сделано или чётко продуманный стратегический ход, меня не интересовало – выбор сделан. Первая официантка, крашеная брюнетка, с прической каре в стиле леди-вамп, полновата; видно сразу, фигуру её подкорректировали не только роды, а и желание вкусно попить-поесть.
Принесённое пиршественное великолепие девушки расставили на столе, сели вдвоём напротив меня с ожиданием во взоре. Им, видимо, хотелось, чтобы я оказался Копперфильдом и явил фокус. Увы, я обычный человек, и единственный фокус, который мне всегда удаётся, это выпить больше, чем хочу, но меньше, чем могу, утром проснуться без головной боли и весь день прогонять прочь амнезию, силясь вспомнить события прошедшего дня, как нарочно, ускользающего от меня, будто кусок мыла из мокрых рук. Взял графин с водкой, разлил по рюмкам и произнёс тост:
– За знакомство, девочки! Михаил – прошу любить и жаловать!
– Нина, – произнесла понравившаяся мне официантка тихим, приятным голосом.
– Альбина, – представилась вторая, в стиле леди-вамп и я подумал, что это имя подходит ей больше всего и сразу сложилась рифма: «Альбина – убей меня дубиной».
Выпили, закусили, а так как между первой и второй перерывчик небольшой, то повторили по третьей. Следом за водкой пили шампанское, затем вино, снова водку – вот такой вот коктейль. Говорили легко и непринуждённо о всякой чепухе, смеялись над глупыми анекдотами, острили тупо и прямо в глаз; спорили. Я не заметил, как Альбина оказалась рядом со мной и всё норовила прижаться ко мне поближе. А мои мысли отдельно от разговора витали рядом с думами о Нине. Я мысленно раздевал её и вторгался в расслабленное страстью тело, податливое как глина под руками мастера. Нина смотрела на меня не менее выразительным взглядом и в душе моей бушевали нешуточные ураганы страсти. Наконец Нина встала и сказала просто и тихо:
– Пойдём!
– Куда? – не поняла Альбина, обратив на Нину взор и пытаясь собраться растрёпанными мыслями.
– Я не к тебе обращаюсь, – всё также тихо проговорила Нина и протянула ко мне руку. – Пойдём же!
Я встал, взявшись за руки, мы вышли из ресторана. Перед её купе остановились. На лице Нины читалось едва заметное замешательство и следы внутренней борьбы.
– Если сомневаешься в правильности – отложи и забудь. – Сказал я, обняв её за плечи.
Нина поборола нерешительность. Открыла дверь.
– Проходи; всё правильно.
Я вошёл в купе следом за Ниной. И раздался взрыв; свет поблек перед глазами; слух ушёл из ушей; остались только чувства и нервы, обнажённые страстью. Мы лежали рядом на узком, ставшем сразу жестким и неудобном диване, казавшимся до этого просторным ложем, укрытые простыней. Мы были одни во всём белом свете. Только стук колёс возвращал нас из волшебного мира грёз в серую явь.
– Где ты был так долго? – спрашивала Нина, целуя меня.
– Там, где, возможно, никогда уже не буду, – отвечал я, целуя её тонкие красивые пальцы, бархатистую кожу шеи и щекотливые кончики волос.
– Где ты был так долго? – повторила Нина.
– Растрачивал себя по мелочам, глупо и бездарно. Не щадил себя. Во мне ничего уже не осталось: пустота в душе, одна пустота.
Горький ком подступил мне под горло. Я гладил её плечи, нежная кожа реагировала на мои прикосновения легкой дрожью. Я поцеловал Нину в глаза и ощутил вкус соли. Нина плакала, слезинки катились по её лицу, оставляя мокрые следы. «Эти слёзы погубят тебя, - почему-то подумалось мне, – и тебе не спастись…» Раздался еле слышный стук в дверь.
– Нин, закругляйся; мама нервничает, – раздался из-за двери пропитанный завистью голос Альбины. – Я сказала ей, что у тебя разболелась голова, но она не верит. Говорит, мол, иди, зови Нину, пора работать.
– Уже иду! – почти выкрикнула Нина.
Посмотрела на меня, вытерла слёзы и спокойно произнесла:
– Вот и сказке конец, кто дослушал – молодец… Ты прости меня, Миша, бабу-дуру…
Я хотел было ей возразить, но Нина положила на мои губы ладошку:
– Молчи, ничего не исправить, и назад не вернуть.
Раздосадованный, расстроенный вернулся в купе. Сосед отсутствовал. Вечерело, усталость и пережитое сделали своё дело, и я уснул, успев прошептать:
– Прости, Господи, грехи наши…
4
Бывают сны, не успеешь закрыть глаза, как сразу окунаешься в бездну тишины без снов и звуков. Проснёшься утром, а чувство душевной тяжести за ночь тебя не покинуло. Поздно ночью, на каком-то полустанке состав стоял довольно долго. Открыл глаза, в купе один, дверь чуть открыта. Слышу голос соседа: «Что случилось? Почему скорая помощь возле вагона?» Проводница отвечает: «Не знаю, видимо, кому-то плохо; обычно стоянка здесь две минуты, стоим, как минимум пять».
Завыла сирена, и звук постепенно растаял вдали. Состав дёрнулся и начал набирать ход. Я снова погрузился в бездну. Вагон покачивался из стороны в сторону. Проснулся давно, лежал с закрытыми глазами. Вставать желание категорически отсутствовало, неприятно ныли мышцы, поэтому лёжа выполнял гимнастику: поочерёдно напрягал, затем расслаблял мышцы ног, рук, спины, - это помогло. Открыл глаза, в купе темно. За окном серые сумерки. По стеклу струятся дождевые струи. Сейчас бы дома валяться под пуховым одеялом, пить кофей с коньяком и смотреть телевизор! Мысли хорошие, но несвоевременные, пришедшие с опозданием вместе с дождём. Раздался негромкий настойчивый стук в дверь.
Молчу.
Стук повторился. Дверь открылась, в показавшемся проёме показалась голова проводницы:
– Михаил, вы спите? – спрашивает шепотом.
– Нет, Таня, не сплю, – шепчу ей.
Таня протягивает руку с зажатым сложенным листком:
[justify] – Возьмите – это