– От кого? – спрашиваю.
– Передали из ресторана, – отвечает Таня и неплотно закрывает дверь. Через щель в купе льётся узкая холодная полоска света. Положил листок на стол. Отвернулся к стене с мыслью: «Детский сад какой-то! Записки, бумажки». Но покой был нарушен. Сложенный вчетверо тетрадный лист магнитом притягивал моё внимание. Затылком чувствовал его притягательную силу.
Лежать, мучаясь неизвестностью мочи нет. Сел на диванчике и уставился на лист долгим задумчивым взглядом. Из мечтательности вывел довольно громкий ворчливый женский голос:
– Нет; всё-таки, нужно было лететь самолётом! И быстро, и удобно; сегодня же встретились с Машенькой, с внуками…
– С Леонидом, – добавил мужской голос.
– Со своим любезным Леонидом встречайся сам, – отреагировала женщина.
– Как ни крути, Лёня наш зять, – аргументировал мужчина.
– Зять! – презрительно произнесла женщина. – Не за что взять!
«Соседи с самого утра завели перепалку; неважно, дома ты, в гостях, привычки, нажитые с годами, держат нас на коротком поводке. Вот и эти, наверняка, дома обсудили и перемыли косточки всем и вся, даже в поезде не желают расстаться с любимым занятием вести спор, – думал я. – Люди – рабы самих себя!»
– А тебе его брать ни за что нет необходимости, – мужчина снова скрестил словесную шпагу, – дочь давно взяла и, как видишь, отпускать, не намерена, даже в угоду собственной матери! – явно сострил мужчина в пику жене. – Вопреки всем твоим психологическим экспромтам и этюдам, она оказалась разумнее и практичнее…
– … кого? – грозовые тучи, наплывая с Байкальских берегов, сгущались в соседнем купе.
Я даже представил себе женщину-фурию из соседнего купе: пенсионерка, за шестьдесят; любительница обращать всех в услужение себе; муж, уверен, подкаблучник (бедняга!); судя по высказыванию «психологические этюды», доктор-психиатр; такие матери – сущее наказание для детей, так как часто путают воспитание собственных чад с лечением больных, семью с работой. И потому меряют поступки родных и близких с точки зрения симптомов душевных расстройств.
– Да тебя! – сказал, будто сбросил с плеч тяжкую ношу мужчина. – Тебя, моя драгоценная! Это ты понукаешь мной с момента первой задержки и вплоть до замужества Машеньки. Благодарю бога, что он не дал нам больше детей; что ты была всегда занята своей работой: диссертаций, затем защитой. Участь наших детей была б незавидной! Машка молодец, окончила школу и прочь из семьи нашей; институт с красным дипломом открыл ей большие перспективы, замуж вышла и создала семью не по образу и подобию нашей; а так, как они с Лёней видят; а не так, как хотелось тебе.
А ещё Маша трижды молодец, – мужчина явно раздухарился, расчувствовался и многое прочее, видимо, долго ждал этого прекрасного дня высказываний супруге в лицо всего накопившегося в душе за долгие годы, – что не пошла по нашим стопам. Медицина – для нее тупиковый путь саморазвития личности!
– Ты полагаешь, – женщина-гюрза приняла боевую стойку, женщина-кобра раскрыла украшенный капюшон и выпустила в жертву яд, – ты полагаешь, вся наша совместная жизнь была для тебя и дочери – каторгой? Я, тонкое и ранимое создание, с чуткой душевной организацией, на самом деле была жестоким деспотом, - речь прекратилась, повисла затянувшаяся пауза, - жестоковыйным, безжалостным жандармом от психиатрии, угнетавшим вас своим авторитетом?
– В точку! – произнёс мужчина голосом победителя.
Послышались всхлипывания и рыдания.
– Заинька, ну, прости, милая; признаюсь, несколько погорячился! – произносит мужчина, в его речи слышится тепло и нотки примирения.
– Ты забыл сказать, что был неправ! – хлюпнула женщина носом.
– Милая, я был совершенно до безобразия неправ! – следом за словами раздался нежный поцелуй.
***
На листке, красивым и разборчивым почерком было написано следующее:
«Мишенька! Встреться мы намного раньше, моя жизнь сложилась бы по-другому. Нина».
Взглянул на часы – шесть утра; все спят; ресторанные работники тоже; идти будить ни свет, ни заря, разбираться, выяснять отношения категорически не хотелось; вот уж не думал, ни к чему не обязывающее увлечение может вылиться в такую игру чувств. На месте не сиделось; пошёл, умылся; привел в порядок себя и мысли; холодная вода освежила; настроился на оптимистичный лад.
Кипятком из титана заварил чай. Открылась дверь купе проводника. Поздоровался ещё раз:
– Доброе утро, Татьяна Петровна! Кому ночью вызывали «скорую»?
Проводница странно посмотрела на меня и проговорила осевшим голосом:
– Кому-то из ресторанных с сердцем плохо стало.
– Кому? – допытываюсь я. – Танечка, слова нужно щипцами тянуть?
– Не знаю; сказали: из ресторана.
Сердце неприятно кольнуло и бешено застучало; кровь прилила к лицу, оно зарделось; в висках застучали молоточки и затылок налился свинцом. Острое ощущение непредвиденной беды заполнило меня, пустой коридор вагона, зарождающийся рассвет за окном. Вернулся в купе; сосед спал; сел на диван, стараясь не скрипеть. «Нина, – подумал именно о ней, – Ниночка!»; в ушах шумело, казалось, шум этот разбудит весь спящий крепким сном состав; лицо пылало, поднеси бумагу, она вспыхнет; предательски дрожали руки. Так мерзко не чувствовал себя очень давно; с тех пор когда, как мне казалось, предал друга. В далёком восемьдесят четвёртом году. И корил себя, и терзал, но оттуда я вернулся живой, а он – в свинцовом ящике; многие тогда из нашего взвода вернулись домой раньше срока вечно юными и молодыми.
Шесть месяцев реабилитации в госпитале; лечение контузии; память возвращалась на своё место медленно и неохотно; но наша военная медицина сотворила чудо – я выздоровел, дослужил оставшийся срок в Союзе и вернулся домой… только, чудо произошло с телом, но не с душой и памятью.
Пытался лечить душу в ущерб другому, не помогло; помогли занятия аутотренингом; лет пять-шесть назад контузия снова напомнила о себе легкими барометрическими болями в голове; в такие дни особенно сильно хотелось дико напиться, зарыться с головой в подушку, лишь бы воспоминания раскалёнными железными щипцами не ворошили затухшие угли памяти.
Вагон-ресторан открывался в десять утра; с трудом дождался этого часа. Альбина встретила меня в дверях ресторана с взглядом, полным ненависти и злобы:
– Что ты ей сделал, ублюдок? – зашипела она.
– Остынь, - остановил её. – Объясни, в чём дело. – Посмотрел на пустой ресторан. – Давай присядем за стол, в ногах правды нет.
– Давай! – уже мягче произнесла Альбина, выпустив пар.
– Рассказывай; ничего не упускай; слушаю. – Я догадался, кому вызывали карету скорой помощи.
– Ну, ты ушёл; всё шло как обычно; обслуживали клиентов, ей шоколадку подарили, два военных моряка сидели до закрытия; поставили шампанское нам.
– Без этого никак, – сыронизировал я.
– Не перебивай! повторюсь, всё было как всегда, работа у нас разнообразная, соскучиться некогда.
– Дальше, что дальше, – тороплю Альбину.
– Как что? ресторан закрыли, начали уборку; посуду со столов убирать, скатерти. Нинка, прости господи, – Альбина перекрестилась, – взяла разнос с посудой, сделала шаг-другой, пошатнулась. Я подумала, запнулась о дорожку, такое частенько бывает, и внимания не обратила. Нинка снова пошатнулась; спрашиваю: – Нин, с тобой всё в порядке? А она оборачивается, белая как мел, в лице ни кровиночки; молчком, ни слова, ни говоря, с разносом, как былиночка, подломилась и упала на пол; без единого звука.
Я в крик, заголосила: – Ой, люди добрые, помогите! Нинке плохо! Бармен наш, Виталик, тот сразу за аптечкой; буфетчик дядя Гриша давай окно открывать, кричит: – Свежий воздух нужен! Несите тряпку и уксус!
Я стою, меня всю дрожь бьёт; руки трясутся, коленки подкашиваются; тут наша «мама», заведующая рестораном, Юлия Петровна и говорит:
– Сердце у бедняжки хватануло, самим не управиться; «скорая» нужна.
Пытаемся Нинке губы разжать, валидольчику влить, бесполезно; мёртвой хваткой челюсти свело: – Ой! – Альбина перекрестилась, – не приведи господь. Дядя Гриша, давай ей грудь и виски тряпкой с уксусом растирать; смотрим, лицо розоветь начало, а глаза закрыты и губы все также ниточкой.
На следующей станции остановка по расписанию, сообщили начальнику поезда, тот передал сообщение по рации, чтобы на станции ожидала карета скорой помощи.
Фельдшер посмотрел. Пульс проверил, укол сделал и заключил:
– Необходима срочная госпитализация.
[justify] Мы смотрим, Нинка шевелится, рукой машет, губами