Сидим мы, бабы ресторанные, рты раззявили, слова вымолвить не можем. С того дня переменилась Нина, лицо у неё такое стало, - Аля замолчала, подбирая нужное слово, - одухотворённое! Плавность в движении появилась, в речи слова употреблять новые; в церковь ходить начала. А ведь до этого говорила: - Россказни всё это пустые, байки поповские. В апреле домой пригласила; приходим, а у неё стол накрыт скатёрочкой льняной, приборы с тарелками, рюмки-стаканы, бутылки с вином. Глаза у нас из орбит повылазили, челюсти отвисли до груди…
– Mandibula, – произнёс я.
– Чего? – не поняла Альбина.
– Mandibula – по латыни нижняя челюсть.
– Ты это к чему, Миша? – удивилась Альбина.
– Сам не пойму; ты говоришь, мол, челюсти отвисли, а у меня в голове: mandibula, – так красивее. – Отвечаю Альбине. – Так, ты продолжай, продолжай! Извини, перебил.
– Итак, челюсти … мандибулы отвисли до груди: Нина, что такое? Мы в недоразумении. А она, знай себе, хлопочет, проходите, подруженьки милые, за столом рассаживайтесь. Некоторые из нас с детьми пришли; так Нина от детей не отходит; «Любочка, принцесса ты моя, какая ты нарядная! Коленька, да тебя не узнать просто, подрос, ну, прямо жених! Жанночка, певунья ты наша, кто тебе косы так красиво заплёл?» И всё вертится вокруг нас, а всё больше с детьми; то конфетку даст, то тортик на тарелочку подложит и сок в стакан нальёт; вся от радости светится, а в глазах грусть озером бездонным плещется и взор неподвижный, будто в одну точку устремлён. Не одной мне казалось, другим тоже, готова была Нина разрыдаться, да удерживала в себе слёзы.
Посидели мы хорошо, поговорили; было к полуночи, начали собираться, а Нина и выдаёт: – Останьтесь, до утра останьтесь; если одна буду – руки наложу, худо мне на сердце.
Голос обычно звонкий, звучал глухо и тревожно; переглянулись между собой и остались; деток в спальне спать уложили; снова за стол сели, Нина накрыла его к чаю. Поставила самовар, в запарнике чай заварила, сладости выставила. Сидим, ждем, что делать, ума не приложим; Нина сидит руки скрестила на животе и смотрит на нас, Миша, не передать словом, мурашки по спине. Тут Нина поднялась, включила бра, погасила люстру: «Так мне, девочки, будет легче перед вами высказаться». А мы сидим, как на иголках; и страшновато как то, и интерес разбирает, что Нина поведать хочет. Походила Нина по комнате в задумчивости; у окна остановится, в него поглядится; к столу подойдёт, постоит и снова комнату мерить ногами. С мыслями она собиралась, не знала с чего начать; и мы, молча, сидим, чай уж в чашках остыл, спины занемели и ноги затекли.
Подошла, наконец, Нина к столу, села и начала рассказ, глядя мимо нас в дали, нам неведомые.
***
В семье я была единственным ребенком, поздним; мама болела и долго не могла понести; лечение результатов не приносило, и решили родители в детдоме, взять на воспитание ребёнка, девочку удочерить; больно мама хотела дочку, папа с ней был согласен. Однажды во время очередного посещения врача, лечащий доктор отвёл отца в сторону и говорит:
– Поздравляю, ваша супруга в положении!
Папа опешил и потерял дар речи. Доктор рассмеялся, похлопал папу по плечу:
– Поздравляю! Теперь главное, уберечь плод; но это уже наша забота; ваша – оградить жену от лишних волнений, в питании увеличить присутствие витаминов и самое главное: никаких эмоциональных взрывов. Есть возможность, езжайте на курорт, на грязи; отдохните, одним словом.
Наступил день, и не только папа, но и вся родня (такой момент пропустить было бы полной глупостью), пришли в роддом взять маму и меня домой. Подарки врачу и персоналу, вплоть до санитарки; папа от охватившего возбуждения готов был одарить весь свет. И начались для родителей дни радостные и счастливые. С именем для меня голову не ломали, будучи на третьем месяце, мама сказала:
– Доченьку назовём Ниночкой.
Возражать папа не стал, ему и самому имя понравилось. Так появилась на свет божий я, Нина, дочь мамы Лены и папы Андрея. С малых лет обращались ко мне по имени-отчеству: Нина Андреевна, и для меня это было вполне естественно. Братика или сестрички быть не могло, мама родить больше не могла. Незаметно для окружающих во мне развивался эгоизм в самой изощрённой форме; всё должно было вертеться только вокруг меня – я была центром Вселенной; почитание и обожание – для одной меня; если что-либо и делалось, с оглядкой, как на это посмотрит Нина Андреевна. Сначала это казалось игрой, потом вошла во вкус. Родители сами способствовали развитию эгоизма, передавая без остатка всю свою родительскую любовь единственному чаду.
Учёба давалась легко. В аттестатах об окончании начальных классов стояли одни пятёрки. Четвёрки появились позже, в классе четвёртом-пятом; не регулярно, в дни лени и капризов. Хорошая успеваемость плюс примерное поведение – родители готовы были из кожи вон вылезть, только бы выполнить любое моё желание. К морю в Сочи или в Анапу ездили каждый год; снимали жильё недалеко от моря, чтобы спросонья, не снимая тапок домашних пойти освежиться и домой кушать. А всё из-за климата Сибири, нужно выезжать в отпуск, в края с тёплым климатом, для восполнения сил организма; первично для меня и затем для мамы особенно, но вторично. Но всегда, во время этих вояжей к морю, вспоминала Ангару, её холодные речные струи и подруг-друзей, оставшихся дома. Я завидовала им, а уж как они завидовали мне. Милее любимого города, казалось, нет ничего в мире; друзья считали наоборот, везёт же Нинке, каждый год смена впечатлений, южный равномерный загар и умопомрачительные россказни с незначительной примесью преувеличения о пляжных приключениях. Так на своих друзьях была до совершенства отработана школа вранья: обман становился моим коньком; бабушка Катя говорила так, первой заметив во мне этот удивительный талант: – Ниночка как шагнёт, так и соврёт. И была права.
Пришла беда – отворяй ворота. Так говорят в народе. И подкралась беда незаметно. Осенью, когда пошла в восьмой класс, в нашем доме в соседнем подъезде поселились новосёлы; муж и жена работали на оборонном заводе ведущими инженерами, перевели их откуда-то из Центральной России; но не это главное. Центром внимания всего двора стал их сын Евгений; ничем особенным не выделяясь, разве что модными шмотками и развязным поведением, привлёк он на себя взгляды всех девчонок от тринадцати лет и выше. Было Жене восемнадцать лет, но выглядел намного старше; ходил медленно и, сутулясь, руки держал в карманах брюк или куртки и смотрел на окружающих оценивающе, словно в магазине выбирал вещь.
Родители Жени постоянно были на работе. Поэтому у него дома собиралась небольшая компания его сверстников. Некоторые приходили открыто; другие, таясь и воровато оглядываясь. Сколько невероятных и фантастических слухов ходило об этом Женьке! Интерес сладеньким червячком разъедал наши неискушенные души. Со временем, в их мужской компании появились ярко раскрашенные девицы, в необъяснимых одеждах, девицы курили модные сигареты и пили импортное пиво из бутылок.
С какой завистью смотрели мы на этих девиц и, сокрушаясь тем, что Женька совсем нас не замечает; а мы, девочки-подростки, считали себя ничуть не хуже его подруг.
И вот, как-то в октябре, возвращаюсь из школы, вдруг возле меня останавливается машина, в марках тогда совсем не разбиралась, открывается окно водителя и, кто там сидит – Женька собственной персоной!
– Девушка, уделите минуту внимания, – обращается Женька ко мне. – Мы живём в одном доме, но не знакомы. Вам не кажется это странным?
– Нет! – отвечаю я.
– Как же так! а мне кажется, – деланно возмутился Женька. – Позвольте представиться – Евгений!
– А я знаю! – озорно состроив глазки, выпалила я. – И как тебя зовут и всё-всё-всё о тебе!
– Очень интересно! – Женя выставил голову в окно. – Что же вы, милая леди, знаете обо мне «всё-всё-всё!», чего, могу допустить, не знаю я?
«Милая леди» - это обращение выбило у меня землю из-под ног; так ко мне ещё никто не обращался: «милая леди». Да, я была милая, довольно симпатичная, если без преувеличений девушка. И мальчики ухаживали за мной, портфель из школы носили; но было это всё не всерьёз, по-детски; я мечтала о большой любви, о принце на белом коне при шпаге и королевстве – сказывалось чтение всевозможных любовных романов о новых золушках нашего века.
– Так что знает обо мне милая леди? – повторный вопрос вывел меня из страны грёз.
– Ну, – смутилась я, порозовев до кончиков ушей, что не ускользнуло от Евгения, – всё; то есть, мало… но много…
[justify][font="Times New