– С ветерком не надо, – говорю, сажусь в машину. – Главное, в целости и сохранности доставь домой.
Подруги слышали весь разговор, глаза их вылезли из орбит, рты раскрыты в удивлении; они были растоптаны, разбиты и ошарашены. Проехали пару кварталов; Женя предложил пересесть на заднее сиденье; я согласилась, внутри меня словно какой-то чёрт резвился.
– И… всё? – спросила, раскованно разместившись на сиденье-диване. – Как зовут коня?
– «Мерседес».
– Ежу видно – «Мерседес», – продолжаю развлекаться. – Это всё, что в нашей сегодняшней программе?
Тут Женя извлекает бутылку шампанского и бокалы:
– «Вдова Клико», брют.
– И ты, Брут?
-– Не брут, а – брют.
– Слаб ты в истории, Женя, – подвожу черту и интересуюсь, – а то, что ты за рулём – это как?
– Выветрится, – отвертелся Женя, – от бокала ничего не будет.
Выпили на брудершафт.
– После брудершафта положено поцеловаться, – голос Жени зазвучал откуда-то издалека, пробиваясь с трудом через вату из пустоты, и в эту пустоту медленно проваливалась я, теряя в падении себя и поворачивая выключатель сознания.
Вернулась внезапно; словно из темноты резко вывели на свет, глаза слепнут, и ничего не понимаешь; приглушённо льется музыка из динамиков, тихо работает мотор; рядом лежит Женя и нежно касается шеи губами.
– Зачем? – резко спросила, отпрянув от него.
– Затем, что люблю тебя; люблю давно.
– Очень заметно, - провела рукой по телу, что нужно снято. – По-другому никак нельзя было?
– Пригласи тебя домой, откажешься ведь, точно; а так, – Женя провёл рукой круг, – «Мерс» тот же дом, только на колёсах.
– Так, всё разъяснено доходчиво, – грубо обрываю Женю. – Взял своё, рыцарь на белом коне. Теперь доставь девушку-простушку туда, где взял.
– Да ты что, не поняла? – воскликнул Женя. – Я люблю тебя!
–Твоя любовь на статью уголовную тянет.
– Какую статью? я серьезно говорю – люблю! – Выходит из себя Женя.
– Так и я не шучу. В камере тебя полюбят настолько серьезно, на унитаз сам не сядешь! Вези на место! – неумолимо отвечаю Жене. – Наказание грядёт неотвратимо.
– Нет, Нина, подожди. Отношение серьезное к тебе, сомнения отмети сразу; окончишь школу, учиться дальше пойдешь, тогда и распишемся; а пока будем встречаться, - Женя выстреливал слова быстро, как автомат пули, на едином дыхании. – Нина, я вправду тебя люблю!
– Ждать ты согласен, пока школу окончу? – с металлической язвинкой в голосе переспрашиваю Женю.
– Да! – с пылом выкрикивает он.
– А когда учиться поступлю, свадьбу сыграем; в путешествие свадебное поедем? – смотрю на Женю, а саму чуть смех не разбирает.
– Да! – в азарте кричит Женя.
– Нет! – отрубаю все пути назад. – Нет! это какой-то плохо режиссированный адюльтерный фильм с отвратительно играющими артистами-любителями в главных ролях, – назидательно говорю Жене и резко отрезаю, – повторяю для слепоглухонемых: взял своё, доставь девушку на место!
7
На счастье, родителей дома не оказалось, следы любви смыли горячие струи воды в душе. Мысль: – Не залетела? Отчаянно билась в мозгу; по идее, должна была обеспокоиться другим, кому отдала невинность; но, повторюсь, Женя мне нравился и рефлексивных вопросов на эту тему не возникало.
С этого дня встречи стали регулярными; новые пути достижения удовольствия открывались с применением защиты; вопрос: – Залетела? Не залетал в мою голову. Учеба ладилась; дома и в школе старалась вести себя так, чтобы о произошедших со мной переменах не догадывался никто; ни словом, ни полусловом, ни полунамёком повода не давала. Знали, куда тут денешься! что меня подвозят домой на машине, и больше – ничего.
В один из ноябрьских дней, когда пурга мела снега, смешивая снежинки, как костяшки домино игроки, мы катались на машине; Женя рассказывал анекдоты, как вдруг на светофоре резко сменил тему:
– Нина, мне нужна твоя помощь, это касается моего бизнеса; брал деньги в долг у одного приличного человека и сегодня нужно вернуть; я хочу попросить тебя отнести ему деньги, они в пакете, – Женя взял с заднего сиденья пакет-майку со свертком. – Как, выручишь?
– А почему не отнесёшь сам? – спрашиваю Женю. – Боишься, приличия его при твоём визите напрочь исчезнут?
– Нет; почему сразу боишься, – замялся Женя. – Не хочешь, отнесу деньги сам; насильно заставлять не буду.
– Ну, ты что, Женька! – засмеялась я и поцеловала его в нос. – Отнесу твои деньги, бизнесмен-конспиратор!
На тот момент, скажу вам как на исповеди, девочки, втрескалась в Женьку по самые уши; ночью спала, и все сны были с участием Женьки; а сны снились такие умопомрачительные!.. правду говорят в народе: «Любовь зла – полюбишь и козла».
***
На звонок в дверь открыл среднего роста мужчина в черной шелковой рубашке и черном вязаном кардигане, в потёртых джинсах и тапках на босу ногу. Лицо маловыразительное, одутлое, можно было предположить, он не выходит из запоя, но запаха перегара не чувствовалось. Глубокие залысины, высокий лоб; большие оттопыренные уши, чуть не рассмешили, еле сдержалась. На носу водружено пенсне в золотой оправе. От него приятно пахло дорогим одеколоном.
– Что угодно, сударыня? – поинтересовался мужчина хорошо поставленным голосом оперного певца.
– Женя… Евгений просил передать вам пакет, – сбивчиво произношу, стараясь при этом разглядеть прихожую, тонущую в тусклом свете светильника.
– Кто просил? – переспросил мужчина и сразу же проговорил: – а, Мошна! Почему сам не пришел?
– Простыл.
– Ага! Заболел; с людьми и не такое случается. – Мужчина посмотрел на меня, – Вы, выходит, его новая пассия?
– Ещё чего! никакая я не пассия! – дерзко отвечаю, раздосадованная услышанным новым словом.
– Ну да! ну да! простите великодушно! любовь, высокие чувства, слёзы в подушку и примитивные стишки в девичьем дневнике. – Возразил мужчина. – Как это до боли знакомо!
Я молчу, смотрю на него, он смотрит на меня.
– Константин Альбертович, – первым прервал молчание и представился мужчина. – Семипядьев.
– Нина, – просто ответила я. – Конотопова.
– Какое прекрасное имя – Нина! Проходите, Нина, не стоит стоять на пороге, – пригласил Константин Альбертович меня в квартиру. – Предлагаю выпить чаю с мёдом; чай у меня замечательный; вчера привезли из Китая!
– Женя ждёт в машине, – начала, было, я.
– Значит, этот стервец, сидит в машине? – воскликнул Константин Альбертович. – Струсил, всё-таки…
– Нет, не струсил, – заступилась я за Женю.
– Я слышал – он захворал; успокойтесь, Ниночка, подождёт ваш Женя; никуда не денется, – успокоил меня хозяин. – К тому же, мне нужно написать ему записку, это займёт время, и кое-что передать нашему общему знакомому.
[justify] Посреди гостиной находился круглый стол с придвинутыми стульями с мягкими подлокотниками и резными ножками; «Мебель антикварная; пусть вас, Ниночка, это ничуть не смущает, садитесь безбоязненно», - радушно предложил Константин Альбертович; паркетный пол украшал удивительной красоты ковер; «Ручная работа, ковру двести лет», - объяснил Константин Альбертович, проследив мой взгляд. На стенах, окрашенных в нежно-бирюзовый цвет, висели картины; с потолка с плафона с розетками цветов и листьев свисала хрустальная люстра; свет, проходя через подвески, играл на стенах всеми цветами радуги. Возле одной стены стоял огромный кожаный диван, одним своим видом манил он сесть и отдохнуть; с противоположной стороны стояли два кожаных кресла с журнальным столиком посередине. Ни телевизора, ни мебельной стенки с посудой, то, к чему привыкла я у себя дома, в гостиной Константина Альбертовича не было. Нина отодвинула стул с высокой спинкой и села; сидеть на мягком стуле было приятно; она положила руки на подлокотники и откинула голову на спинку. С кухни доносился неразборчивый голос хозяина квартиры; он что-то увлечённо рассказывал, думая, что она его слушает. Незаметно для себя Нина задремала, так уютно и комфортно было в