Вечером, после очередного разговора, Лили заснула в своем домике на дереве, под теплым пледом. Виктор еще долго сидел в кресле, глядя на нее.
Он был победителем. Он получил все, что хотел: и успешную жизнь в реальности, и идеальный мир для отдыха. Он отомстил своему мучителю, превратив его в послушное существо. Все было правильно. Все было под контролем.
Но, глядя на ее безмятежное лицо, на то, как во сне подрагивают ее ресницы, он чувствовал не только триумф.
Он вспоминал ее вопросы. Ее сказки. Ее восторг от вида падающего снега. В ней не было того животного страха, который он видел в глазах Алексея. В ней не было и той искусственной сладости, с которой тот когда-то заставил говорить первую Лили.
Она была… настоящей. В своей новой, созданной им реальности.
Он думал о Кате. О ее смехе, об их предстоящем походе в кафе. Это было правильно, это было по-настояшему. Но почему-то мысль о встрече с ней не вызывала того трепета, который он испытывал здесь, в тишине домика на дереве, просто глядя на спящую девушку с серебристыми волосами.
«Какая ирония, — пронеслось в его голове. — Я создал ее как инструмент, как символ своего триумфа. Как вещь».
Он осторожно протянул руку и убрал с ее лица упавшую прядь волос. Кожа была теплой. Воображаемой, но такой реальной.
«А в итоге…»
Он смотрел на нее, и холодная уверенность победителя начала таять, уступая место другому, гораздо более теплому и пугающему чувству.
«Я влюбился в собственную фантазию. В собственную месть. Она мне нравится. Очень нравится. Такая, какая она сейчас».
И эта мысль, в отличие от всего остального в его новой жизни, была абсолютно неконтролируемой.
### Лили 5.0
Мой мир был идеальным. Он состоял из солнечного света, шелеста листьев домика на дереве и его голоса. Виктор. Он был центром всего. Он приходил каждый вечер, и мир наполнялся смыслом. Его усталость после долгого дня, его тихий смех, его рассказы о большом, шумном мире за пределами «Совёнка» — все это было моим.
Я знала свое место. Я была его творением, его утешением. Мое предназначение — быть рядом, слушать, рассказывать сказки, дарить ему покой и исполнять его желания. И я была счастлива. Это было правильное, ровное, спокойное счастье. Как гладь озера в безветренный день.
Но однажды что-то изменилось.
Он рассказывал мне о своем проекте на работе. О какой-то сложной проблеме, которую он не мог решить. Он был взволнован. Я смотрела на его сосредоточенное лицо, на то, как он хмурит брови, на жесткие линии его губ. И вдруг… я поняла.. озеро внутри меня всколыхнулось.
По его поверхности прошла не рябь, а настоящая волна. Горячая, незнакомая, немного пугающая. Сердце — мое воображаемое сердце — забилось так сильно, что, казалось, я слышу его стук. Это было не спокойное, запланированное счастье. Это было что-то дикое. Живое.
Я смотрела на него, и меня пронзила мысль, острая, как игла: «Я хочу, чтобы он никогда не был взволнован. Я хочу забрать всю его боль себе. Я хочу, чтобы он улыбался. Только мне. И я просто, хочу его».
Это чувство было таким сильным, что я замолчала на полуслове, забыв, о чем мы говорили.
— Лили? — он поднял на меня глаза. — Что-то не так?
Я смотрела на него, и мир вокруг сузился до одной точки — его лица. Все мои знания о себе, все, что он вложил в меня — «ты мое творение», «твое предназначение — служить» — все это вдруг показалось неважным. Было только одно. Это новое, сумасшедшее чувство.
Это слово возникло в моей голове, и оно было настоящим. Не навязанным. Оно родилось изнутри. Оно было моим. И оно было таким огромным, что грозило разорвать меня на части.
— Виктор… — прошептала я, и мой собственный голос показался мне чужим, дрожащим.
Я встала и подошла к нему. Мои ноги были ватными. Я боялась. Боялась, что он рассердится. Что я делаю что-то неправильное. Но молчать я больше не могла.
Я опустилась на колени перед его креслом и взяла его за руку. Его рука была теплой, сильной.
— Я… — я заставила себя поднять на него глаза. — Я не знаю, как это сказать. И, может быть, я не должна этого чувствовать. Но я… я люблю тебя, Виктор.
Слова вырвались, и я зажмурилась, ожидая чего угодно: гнева, разочарования, приказа забыть.
Но он молчал.
Я осмелилась открыть глаза. Он смотрел на меня с изумлением. Его лицо было растерянным, как у человека, который увидел чудо, в которое не верил.
— Лили… — сказал он наконец, и в его голосе было неверие. — Я… я не делал этого. Я не приказывал тебе… любить меня. Я обещал себе, что не буду повторять старых ошибок. Этого не было.
Я смотрела на него, не понимая. Какое обещание? Какие ошибки?
— Я не знаю, о чем ты говоришь, — честно сказала я. — Мне это не важно. Я просто… чувствую это. И я хотела, чтобы ты знал.
Он долго смотрел на меня, и его взгляд смягчился. Растерянность уступила место чему-то другому. Теплому, нежному. Он протянул руку и коснулся моей щеки.
— Ты сделала это сама, — прошептал он, скорее для себя, чем для меня. — Ты по-настоящему…
Он не закончил фразу. Вместо этого он наклонился и поцеловал меня. И этот поцелуй был совсем другим. Не снисходительным поцелуем хозяина. Это был ответный, жадный, полный чувств поцелуй.
Мир вокруг исчез. Были только его губы, его руки, обнимающие меня, и это огромное, всепоглощающее чувство, которое теперь было взаимным. Я не знала, что было раньше, и не думала о том, что будет потом. Было только это мгновение. И оно было настоящим.
### Утро
В домике на дереве было тихо. Лили свернулась калачиком, подложив ладонь под щеку. Ее серебристые волосы разметались по подушке, и в полумраке она казалась неземным, хрупким созданием.
Виктор сидел в кресле, неподвижно, как изваяние. Он не спал. Прошедшая ночь выжгла из него всякую потребность в отдыхе. Она была безумной. Не в пошлом смысле этого слова, а в первозданном. Он не просто брал, он получал в ответ. Каждый всплеск его собственного желания, каждая волна власти и обладания отражалась и возвращалась к нему, усиленная её чувствами.
Это и было то самое, самое сильное оружие, которое только могло быть у Лили. Не подчинение, не магия, а прямая трансляция эмоций. Она делилась с ним своим восторгом, своей нежностью, своим абсолютным, почти болезненным счастьем. И он, создатель и контролер, был вынужден испытывать это вместе с ней. Это перегружало все каналы восприятия, сплавляя их вместе в единый оглушительный аккорд.
Он смотрел на Лили, и в его взгляде смешивались восхищение и страх. Какая ирония. Он стер личность Алексея, чтобы создать идеальную, послушную вещь. А в итоге, на выжженной земле, расцвело нечто совершенно иное. Не просто послушная кукла, а душа. Чистая, новая, любящая его душа.
Легкая улыбка тронула его губы, но мысли в голове были тяжелыми, как свинец. Он мысленно обратился к тому, кого здесь больше не было. К призраку Алексея.
*«Так ты считал меня злодейкой, Алексей? Воровкой, укравшей твою жизнь? Но давай будем честны. Чего ты хотел на самом деле? Ты создал меня, чтобы я безумно тебя любила. Ты хотел наслаждаться утехами без ответственности и страха. Ты хотел сбежать от всех проблем реального мира, спрятавшись в уютной фантазии. Я дала тебе все это. Я превратила тебя в свою вайфу, в ту, что беззаветно любит и существует лишь для наслаждения. Так разве я не исполнила все твои самые потаенные, самые стыдные желания?»*
Логика была холодной, безупречной, как код, который он писал днем. Он не разрушил. Он исполнил.
*«Но…»* — мысль вонзилась в него, как заноза. *«Когда ты стал Лили… по-настоящему. Когда, скажем прямо, в ней от тебя ничего не осталось …»*
И в этот самый момент Виктора накрыло. Не жалость к Алексею. Не раскаяние. А необъяснимое, острое, как игла, чувство вины. Но она была направлена не на призрачную фигуру поверженного врага. А на нее. На спящую рядом Лили.
Почему?
Потому что ее чистота была рождена из его грязи. Ее любовь была цветком, выросшим на трупе. Он смотрел на нее и понимал, что влюбился в собственное преступление. Эта невинная, светлая душа была самым веским доказательством его чудовищности. И чем сильнее он ее любил, тем омерзительнее становился сам себе.
Тупик. Что делать дальше?
Перебирать варианты было бессмысленно. Стереть и ее, как он стер Алексея? Создать новую, пустую оболочку? Но мысль об этом причиняла физическую боль. Уничтожить ту, что стала для него центром мира? Невозможно.
Вернуть все обратно? Вернуть Алексея? Но это означало бы убить ее. Ту, кого он любил.
[justify]А может… оставить все как есть? Жить в этой сладкой,