Лебедь кровавого века, или курортный роман прапорщика Гумилева.

Пушкиным?
Лариса (решительно): В этом - нет.
Гумилев: Вы действительно желаете России поражения в войне с немцами?
Лариса: Россия должна выйти из этой бездарной войны - и как можно скорее.
Гумилев: Вы хотите увидеть немцев на улицах Петрограда?
Лариса: Но этого не может быть! В Германии скоро начнется социальная революция, и немцы тоже выйдут из войны...
Гумилев: Я уже слыхал эти басни, госпожа Рейснер. Неужели вы в них верите?
Лариса (горячо): Это не басни, Николай Степанович!
Гумилев: Я вижу, вы любите поэзию. И сами не лишены таланта. Так что лучше пишите стихи! Честь имею! (поворачивается, чтобы уйти)
Лариса (вслед Гумилеву): Подождите, Николай Степанович! Простите, я хотела спросить вас... Расскажите, пожалуйста, как там, на фронте?
Гумилев (иронически): Когда осенью увидите на улицах плакаты: "В окопах холодно", вспомните обо мне, я там чуть не околел с холоду, но, как видите, жив...
Лариса: Николай Степанович, вы прочитали прекрасные стихи! Я не разделяю ваших взглядов, но стихи прекрасные!
Гумилев: Спасибо, Лариса Михайловна. Знаете, мне очень хочется назвать вас Лерой...
Лариса: Лерой? Почему?
Гумилев: Так зовут героиню моей новой пьесы. Она похожа на вас. Такая же воинственная, решительная и властная! Валькирия...
Лариса: Это комплимент, Николай Степанович?
Гумилев: Ещё какой, Лариса Михайловна!
Лариса: Тогда я спрошу вас - и очень решительно!
Гумилев (с улыбкой): Спрашивайте!
Лариса: Когда я еще смогу вас увидеть?
Гумилев: А вы хотите меня снова увидеть?
Лариса: Очень хочу!
Гумилев: Несмотря на то, что я не принимаю вашу социальную революцию?
Лариса: Я не стану говорить с вами о "проклятых вопросах"! Только об Абиссинии, императоре Менелике и ваших странствиях... И, конечно, о стихах....
Гумилев: Тогда позвольте проводить вас домой?
Лариса (смущенно): А как же Анна Андреевна?
Гумилев (с легким раздражением): Анна Андреевна уже ушла. Так вы позволите проводить вас, Лариса Михайловна?
Лариса (тихо и немного смущенно): Позволю!
Гумилев: Благодарю вас, Лери-Пери! (целует ей руку)
(Уходят вместе).

Сцена вторая
1919 год. Красная Москва - охваченная отчаянием, полуголодная, темная занесенная снегом. Выступление поэтов в Политехническом музее. Зал не отапливается, все сидят в верхней одежде - потертые пальто, вытертые меховые шубы, много солдатских шинелей. Среди выступающих - Гумилев, в оленьей дохе и малахае. В зале - Ольга Мочалова.

Гумилев (с эстрады):
И таинственный город, тропический Рим,
Шейх-Гуссейн я увидел высокий,
Поклонился мечети и пальмам святым,
Был допущен пред очи пророка.
Жирный негр восседал на персидских коврах
В полутемной неубранной зале,
Точно идол, в браслетах, серьгах и перстнях,
Лишь глаза его дивно сверкали.
Я склонился, он мне улыбнулся в ответ,
По плечу меня с лаской ударя,
Я бельгийский ему подарил пистолет
И портрет моего государя.
Пожилой рабочий из зала: Глянь-ка, монархист! А не боится!
Слушатель в треснутом пенсне, другому: Он так и сказал: я люблю моего государя и ношу на груди его портрет!
Другой: Каков молодец!
Непримечательный человек своему соседу в кожанке: Я уже доносил, что этот Гумилев ведет себя крайне подозрительно! Допускает контрреволюционные высказывания. Не исключено - связан с белогвардейским подпольем.
Гумилев (с эстрады):
Всё расспрашивал он, много ль знают о нем
В отдаленной и дикой России...
Вплоть до моря он славен своим колдовством,
И дела его точно благие.
Если мула в лесу ты не можешь найти,
Или раб убежал беспокойный,
Всё получишь ты вдруг, обещав принести
Шейх-Гуссейну подарок пристойный.
Ольга (сама себе): Ах, Николай Степанович, вы верны себе! Царевич Гондла перед волками...
(Гумилев уходит за кулисы. Жидкие аплодисменты, свист, шиканье - все в полсилы, словно холод сковал эмоции людей. За кулисами к нему подходит Ольга)
Ольга: Здравствуйте, Николай Степанович! Вы еще помните меня?
Гумилев (радостно): Конечно, помню, Оленька! Я часто думал о вас по вечерам. И на фронте, и после... Вспоминал Крым, Массандру, наши беседы... Но вы ни разу не написали мне с тех времен. Наверное, совсем меня позабыли.
Ольга: Я написала вам много писем. Но ни одно не отправила...
Гумилев: Не отправили? Почему?
Ольга: Потому что я решила быть вашей тихой спутницей. Тихой, неявной. Всегда рядом, поблизости, но никогда - вместе. Так надо.
Гумилев: Кому надо, Оленька? Вам или мне?
Ольга: Судьбе, наверное.
Гумилев: Я не верю в судьбу, Оленька. Я верю в Господне Провидение. Так что вы просчитались...
Ольга: Скажите, Николай Степанович, вы встретили Леру?
Гумилев (с оттенком легкой грусти): Да, встретил. Встретил и тут же потерял. Со мной так всегда бывает. Я - незадачливый Дон Жуан.
Ольга: Она ушла от вас?
Гумилев: Она предпочла мне социальную революцию. И пропала, наверное. Валькирии всегда пропадают по какой-то глупости. Возможно, вы слышали о ней. Ее зовут Лариса Рейснер, она поэтесса. Впрочем, теперь уже не поэтесса, а большевичка, комиссар. Это она палила из пушки "Авроры" по Временному правительству!
Ольга: Так значит, октябрьским переворотом мы обязаны вашей валькирии Лере? Сбылось, значит? Кровавый лебедь?
Гумилев: Не только ей, Оленька. Есть и другие виновники.
Ольга: Вы не боитесь читать в красной Москве такие стихи?
Гумилев: Какие - такие?
Ольга: О портрете расстрелянного государя-императора. Вы же знаете, что их всех - всю семью, в Екатеринбурге.... Убили...
Гумилев: Конечно, знаю. Я молюсь за их души.
Ольга: И не боитесь!
Гумилев (с иронией): И не боюсь!
Ольга: Как тогда, в Крыму, перед солдатами, в лазарете! Царевич Гондла перед волками!
Гумилев: Вы - чудо, Оленька! Вы все понимаете... Почему вы не отправили мне ни одного письма! Почему решили быть моей "тихой спутницей"? Красиво звучит, но сомнительно выглядит!
Ольга: Я слыхала, что вы развелись с Ахматовой и снова женаты.
Гумилев (с тяжелым вздохом): Да, женат. На Анне Второй.
Ольга: Она - тоже Анна?
Гумилев: Анна Николаевна Энгельгардт - дочь моего старого друга, профессора-китаиста.
Ольга: Вот видите, все счастливо устроилось.
Гумилев: Ничего не устроилось, Оленька. У моей Анны Второй характер - почти, как у Анны Первой. А тихой и нежной девочки Лаик