Лебедь кровавого века, или курортный роман прапорщика Гумилева.

sans-serif, Arial, Verdana, Tahoma]Дмитриева: Я подчинюсь тебе, Макс. Я всегда тебе подчиняюсь! Ты - мой бог!
Поликсена Соловьева: И мой, и мой!
Дмитриева: Нет, ты не божество, Макс, ты - кентавр Хирон! В тебе есть что-то и от зверя, и от человека! Ты, как эти горы, силен телом и духом! Ты - человек-гора!
Волошин (похлопывая себя по животу): Да, я кентавр, я - Силен! Я - Китоврас! Идите же, мои верные нимфы, все ко мне!
Дмитриева: Ты - фавн, а я - влюбленная нимфа!
Волошин: А Гумилев - Геракл, который пустил стрелу в кентавра Несса!
Поликсена Соловьева: Нет, господа, не надо... Только не дуэль!
Дмитриева: Дуэли между вами не будет. Я прикажу Николаю!
Волошин: Он не станет слушать твоих приказаний! Знаю, мы с ним еще схлестнемся. Не здесь, так в Петербурге. Здесь он - мой гость и не вызовет на дуэль хозяина. А вот в Петербурге... В Петербурге я его сам вызову!
Дмитриева: А в Петербурге вы с ним не встретитесь. Я позабочусь об этом!
Волошин: Каким образом, Лиля? Околдуешь Гумилева? Впрочем, попробуй. Твои колдовские чары известны и мне, и ему. Ты - ведьма, Лиля. И хромаешь, как ведьма, сбежавшая от инквизиторских пыток.
Дмитриева: Вот и подбери мне новое имя из "Демонологии" этого средневекового вызывателя духов... Жана Бодена... Новое, колдовское, манящее, как тьма...
Волошин: Прекрасно! Ты будешь де Габриак. Черубина де Габриак.
Дмитриева: Почему де Габриак, Макс?
Волошин: Я нашел недавно на берегу одного уродца. Окаменевшую виноградную лозу. Она похожа на человечка с мордой собаки. Или гиены. Я назвал его Габриахом. Есть такой мелкий бес в средневековой демонологии. И ты будешь - де Габриак!
Дмитриева: Прекрасно! А Черубина? Почему Черубина?
Волошин (чертит своей палкой-посохом по песку и объясняет): В сказаниях Древней Месопотамии керубы - это мифические существа, орлы с четырьмя крыльями, два из которых простерты вверх, а два других опущены вниз... Они считались повелителями стихий. Древние греки называли их сфинксами. Ты и есть сфинкс, Лиля. Тебя трудно разгадать. Но я разгадал.
Дмитриева (восхищенно): Ты - мое божество, Макс! А я - у твоих ног, маленькая и слабая, как девочка! Хочешь, я омою тебе ступни морской водой! Я принесу ее в ладонях! И не пролью ни капли!
Волошин (сниходительно): Ну, пойди, принеси, Лиля! А лучше всего - сама искупайся! Вода - уже теплая.
Дмитриева: Пойдем вместе, Макс! Только ты сбросишь свой хитон!
Волошин: Не при всех, Лиля! Потом, ночью, когда все уснут...
Поликсена Соловьева: А можно я с вами, Макс?
Дмитриева: Страсть - тайна, и она не терпит третьих! (К Максу) А если они уснут под утро?
Волошин: Тогда мы пойдем купаться под утро. Или заберемся на Кара-Даг, а потом спустимся к одной из бухт, за Кара-Дагом... Уйдем от них подальше!
Дмитриева (мгновенно загораясь): Уйдем, Макс, дорогой! Кара-Даг, потухший вулкан, он зовет меня!
(Дмитриева и Волошин уходят в дом, Поликсена Соловьева грустно плетется за ними. Гумилев и чета Толстых медленно идут вдоль берега).

Ретроспекция завершается. Снова - Гумилев и Ольга Мочалова на берегу моря. Над ними - кровавый закат.

Ольга: И вы дрались с Волошиным на дуэли за эту женщину?
Гумилев: Вовсе не за "эту женщину", Оленька. Она не стоила дуэли. Волошин оскорбил меня - и я его вызвал. Но дуэль превратилась в фарс.
Ольга: Почему?
Гумилев: Потому что наши добрейшие секунданты - Зноско-Боровский, Кузмин, Алексей Толстой, князь Шервашидзе - не захотели кровопролития. Они зарядили дуэльные пистолеты двойной порцией пороха.
Ольга: И что же? Николай Степанович, я ничего не понимаю в баллистике!
Гумилев: А то, Оленька, что усилилась отдача при выстреле и уменьшилась точность попадания. Я и не попал в своего противника - с пятнадцати-то шагов!
Ольга: И, слава Богу, что не попали! А он?
Гумилев: У Волошина пистолет дал осечку. Вот и все. Потом был суд, и нас приговорили к штрафу. По десяти рублей с каждого участника дуэли, включая секундантов. Меня поместили под домашний арест на семь дней, а Волошина, представьте, всего лишь на день!
Ольга: Неужели вы смогли бы его убить? Поэта? Своего бывшего приятеля?
Гумилев: Тогда я не думал, что он поэт и мой бывший приятель. Я думал лишь о том, что он - напыщенный фат. И жестоко оскорбил меня. Но, к счастью или к несчастью, эта дуэль стала фарсом.
Ольга: Почему же фарсом? Потому что вы промахнулись?
Гумилев: Отнюдь не по этой причине. А потому, что мой секундант, литератор Зноско-Боровский, потерял калошу в снегу. Мы ведь стрелялись зимой, на Черной речке. Почти как Пушкин с Дантесом. А газетчики издевательски назвали Макса Волошина - "Калошиным". Ваксом Калошиным, представьте себе!
Ольга: Забавно! Но ведь калошу потерял не он, а Зноско-Боровский!
Гумилев: Газетчики перепутали. Вот и пошло... Еще один мой друг, поэт Мишель Кузмин, нес ящик с пистолетами, споткнулся и грудь себе о него ушиб. Потом долго еще вздыхал и жаловался. Дуэль в наши дни выродилась, Оленька. Превратилась в комедию!
Ольга: А все равно хорошо, что вы оба не пострадали. И что вы теперь рядом со мной!
Гумилев: Правда, Оленька? (целует ей руку)
Ольга: А что стало с этой женщиной, Черубиной?
Гумилев (сухо): Право, не знаю. Я ее много лет не видел. И не хочу вспоминать.
Ольга: А она, наверное, вас помнит...
Гумилев: Едва ли. Ведь я не был ее божеством, как Макс Волошин! Но и с ним она не осталась. Вышла замуж. За инженера Васильева. Знаете, у нее все это время был жених. Дмитриева держала его "про запас". У демонических женщин всегда так бывает... Ну и Бог с ними! Забавный, знаете ли, рассказ написала Тэффи про демонических женщин! Обязательно прочитайте!
Ольга: Вижу, что демонические женщины набили у вас оскомину. А романтические? (наклоняется к нему).
Гумилев: А романтические - мне очень даже по нраву. (Снова целует ей руку). Пойдемте, я провожу вас домой, Оленька. Скоро стемнеет. (Уходят)
Сцена шестая.
Дача Лутковского в Большой Массандре. Теперь уже не "товарищ Аркадий" и Варвара, а Гумилев и Ольга сидят на ступенях террасы. Из дома доносятся звуки рояля. Вечер.
Ольга (грустно): Ваша работа над пьесой подходит к концу - и наш роман тоже! Скоро, наверное, вы уедете из Массандры?
Гумилев: Мне пора возвращаться на фронт. Я уже здоров. Стыдно сидеть здесь, когда там сражаются мои товарищи! Но я обязательно напишу вам, Оленька! Я уже говорил, что могу приехать к вам в Москву. В отпуск.
Ольга (испуганно): В Фили? К теткам? В бедный, темный, неустроенный дом? Нет, не надо!
Гумилев: Ну почему же, Оленька?
Ольга: Я хочу остаться вашим крымским романом. Я так решила.
Гумилев: И в чем, позвольте узнать, причина такого решения?
Ольга: Скоро вы встретите ту, которая будет подходить вам больше, чем я.
Только я - Лаик. А она будет Лерой.
Гумилев: Что за странные предсказания! О чем вы?
Ольга: Потом поймете. Когда встретите валькирию Леру. И это будет не Варя. Другая.
Гумилев: Удивительные у вас фантазии, Оленька! Вы что теперь будущее предсказываете?
Ольга: Ваше - да.
Гумилев: Почему же только мое? А свое?
Ольга: А мое предсказывать скучно. Но я знаю наверняка, что ваша Лера уже ждет вас. И живет она, наверное, в Петрограде. Пишет стихи. Не такие прекрасные, как у вас, но все же - талантливые. Вы скоро встретите ее, поверьте мне.
Гумилев: А если мне нужна не Лера, а Лаик?
Ольга: Тогда мы еще встретимся. Не знаю - где. Не знаю - как. Но встретимся.
(Скрип калитки. Входит Варвара)
[font=PTSerif,