опешила, промямлила "спасибо", на что он логично заметил: "А мне что с этого…?"" Эту историю она рассказала мне три раза.
Только в марте 2005 года наша переписка вошла в колею: у неё появилась надежда на два месяца приехать в Иерусалим на учебу в Школу молодых руководителей еврейского просвещения. Её основал пожилой американец Гандель и назвал именем своего отца, who was a great Jewish scholar. "Большой ученый" в действительности был когда-то меламедом в литовском хедере. Школа занимала два этажа в том же Доме Наций, где был и мой офис. Накануне они открыли курс на русском языке, и Йорик добивался приёма туда своей жены, хотя она уже не удовлетворяла возрастному критерию. Отобранным кандидатам предоставлялось общежитие и покрывались все расходы на поездку и пребывание в Израиле.
По просьбе Ники я завел себе новый электронный адрес с вымышленным именем, надо было соблюдать крайнюю осторожность. Её собственный почтовый ящик был страшным секретом от всех, ящиком Пандоры. Добиться её тела было несравненно легче, чем быть допущенным к тайнам её переписки. Свой мобильный телефон она не оставляла ни на минуту, носила его в переднем кармашке джинсов, где он не звонил, а приятно вибрировал. "Вибрировали" же ей часто. Она даже в ванной мылась с телефоном. Мобильник был настроен так, что тот, кому она звонила, не мог определить её номера; она же выбирала, кому отвечать, а кому нет.
С годами Ника превратилась в виртуозную лгунью. Я не раз наблюдал, с какой легкостью она врёт, разговаривая с другими. Как-то, еще до перехваченного письма, я оказался в Питере проездом и, имея пару свободных часов, зашел к ним в школу. Ника тут же объявила Йорику, что ей со мной нужно съездить домой за подарком общим друзьям в Иерусалиме. Он что-то заподозрил и засомневался. Тогда она встала на колени, погладила ему руку, заглянула в глаза любящим, безоблачным взглядом, и муж сдался. Войдя в квартиру, она поставила дверной замок на предохранитель, и мы около часа самозабвенно наслаждались друг другом.
Постепенно размывалась основа деятельности Йорика. В еврейские школы записывалось всё меньше детей, а тех, кто записывался, с трудом можно было назвать евреями. Образование с упором на светскую идишистскую культуру ничего не давало ни в России, ни в Израиле, ни в Америке. Часть школ в России пришлось закрыть, другие, особенно в Москве, заполнились детьми мигрантов с Кавказа, носителей совсем иной культуры. За школами усилился идеологический контроль иностранных спонсоров, обозленных, вдобавок, тем, что их ввели в заблуждение, что по России якобы бродят миллионы криптоевреев – потенциальных потребителей еврейского образования. Йорик был вынужден уволить преподавателя за то, что тот вкратце изложил ученикам содержание Нового Завета.
Эмигрировать Йорик не собирался, да и уже не мог, второго ребёнка не хотел. Ника искала решение проблемы для себя одной. Лучше меня кандидата в загранмужья она пока не встретила и поэтому оставалась со мной. Впрочем, "со мной" было относительным понятием; я ведь не знал, как она проводит большую часть своих дней, когда я не с ней.
В июле американец снова приехал в Петербург и предложил возобновить связь. Ника отказалась, объяснив, что вернулась ко мне. Она не скрыла от него моего имени. Не только Стюарт, но и её подруги, и пара моих коллег в Израиле и Америке знали от неё о наших отношениях. Я думаю, она мною хвасталась. Мне же не называла имён своих мужчин, приходилось вычислять их самому.
"Как зовут твою подругу-лесбиянку"?
"Ее зовут Варда, у неё куча любовниц и у них свой мир, клубы, разборки. Возможно, я как-нибудь и трахнусь с ней, но пока мы решили быть просто подругами, и мне по-прежнему нравятся мужчины….
В твоих письмах я постоянно натыкаюсь на то, что ты пытаешься за меня домысливать, угадывать, как бы я решила и т.д. Прошу тебя не первый раз – не пытайся вместо меня думать, ты не знаешь меня, думай за себя…. Не будь самонадеянно-самоуверенным…."
Ника не скрывала, что намеревается забеременеть от меня в Израиле и таким образом раз и навсегда разрубить узел наших проблем. Зная, какое гипнотическое воздействие она на меня производит, когда "глаза в глаза", я испугался, что два месяца не устою перед её напором. В отчаянии я пытался сопротивляться и отвечал ей грубостями.
"Дорогая моя девочка, хоть ты, конечно, не девочка и не только моя.
Прочел я твоё письмо и потерял уверенность в том, что у нас с тобой что-то получится. Ведь кроме взаимного влечения нужно ещё и взаимодоверие, и взаимопонимание, и взаимопрощение. А ни того, ни другого, ни третьего нет. Один говорит одно, а другой слышит другое. Ты повторяешь, что я тебя не знаю и не понимаю, а я вижу, что и ты меня снова не поняла.
… Как бы мне ни хотелось попробовать, я не верю, что без того, чтобы обеспечить тебе приличную жизнь, я смогу удержать тебя надолго, а такой возможности у меня нет и не будет. Сейчас тебя беспокоит, на что мы будем гулять в Израиле, а если бы речь шла об отсутствии, например, жилья или денег на образование нашего ребёнка? Ты же не будешь уважать мужа, который не сможет тебя обеспечить….
У меня сохранились некоторые твои давние письма, у них совсем другой тон. Можно, конечно, тешить себя тем, что после того, что между нами произошло, вообще удивительно возобновление каких-либо отношений. Но это слабое утешение. Я сравнительно бывалый и довольно аморальный человек, но ты меня обошла, ты в другой лиге….
Ты не можешь меня простить, наши отношения тебя унижали, я это понимаю, но и мне тяжело каждый раз слушать про твои новые романы, даже к Йорику я тебя ревную, только не говорю.
Моя семья не взорвётся от твоего визита. Может, нам лучше вовремя остановиться? Без торжественных обвинений и взаимных упреков. Ну, жил же я почти два года без тебя и не умер, и ты бы продолжала жить, если бы я не написал".
"Уважаемый господин Гордон,
К Вам обращается шлюха из высшей лиги, с которой Вы тоже имели честь и бесчестие трахаться….
Для того, чтобы люди понимали, знали друг друга, им нужно много общаться лично, а не по интернету или на бегу-лету урывками. Если этого нет, люди начинают, используя свой личный опыт, додумывать за другого, всё дальше уходя от реальности, и в один случайный день – опа! – правда на них обрушивается и может даже раздавить.
Возможно, в твоих глазах моя жизнь – сплошное беспутство, ты не воспринимаешь всерьёз мои" увлечения" – но почти два года назад, именно после того, как ты решил в своей жизни ничего не менять, а моя жизнь рушилась, мы с Йориком оба плакали, пытались простить друг друга, наверное, у меня тоже был нервный срыв, мысли о суициде тоже были – потом я "забила" на всё…. Но "сердце вновь болит и любит от того, что не любить оно не может"….
Ты сам себя не должен уважать, если не сможешь обеспечить приличную жизнь…
Почему я вернулась к тебе – если это можно так назвать, ну, встретилась с тобой. Не знаю, ценю твою любовь, скучаю по тебе, сравнивала….
Эти твои слова («Моя семья не взорвется и т.д.») мне и рассматривать как основу для построение нашего дальнейшего будущего? Только напиши, чтобы не было взаимонепонимания. Я всё равно сделаю всё, чтобы приехать в Израиль, просто я думала, что это будет приезд к тебе…. Но я сильная, смогу пережить и это, я приеду просто в Израиль, там не будет для меня тебя, как и наоборот. Но это твоё решение – не забудь, и не сваливай потом на меня ответственность"….
После этого письма я должен был прекратить переписку, но так мучительно было бы знать, что она рядом, в Иерусалиме, и не видеться. Постепенно мы помирились, замирились. Её поездка в Израиль отложилась на конец осени, как раз, когда мне надо было лететь на месяц в Нью-Йорк по делам газеты: готовить серию очерков о русско-еврейских иммигрантах в Америке. На день рождения я послал ей нежное, полное любви письмо.
"Мика, дорогой!
Я наконец-то смогла прочитать твоё поздравление. И хотя у меня "большой опыт", я редко получала такие письма. Я очень ценю в тебе это и люблю тебя. Спасибо!!...
Мысль о том, что я буду в Израиле, а ты в Нью-Йорке, убивает. А в декабре ты вернёшься?
…Я еду, чтобы можно было побыть с тобой, нам и так в нашей любви немного радостей".
И так не будучи слишком религиозным, я почти совсем перестал ходить в синагогу. Что толку молиться, если молитва не искренна, если я всё равно нарушаю основные заповеди и не раскаиваюсь?
В Йом-Кипур, когда евреи постятся и замаливают свои грехи за прошедший год, когда на небе решаются их судьбы на год грядущий, мои мысли устремлялись не к Богу, а к ней. Я стоял в синагоге, завернувшись в талит, и, механически постукивая себя по груди на слове "грех", повторял со всеми:
За грех, который мы совершили перед Тобой помыслами сердца,
За грех, который мы совершили перед Тобой распутством…,
Прости нас, извини нас, искупи нас.
Ну, как Он мог меня простить?
К её приезду я решил купить новую машину.
"Я ходил смотреть новые машины, красивые, но дорогие. Может, купить подержанную? Так вот и с женщинами".
"Боюсь, я из совсем другого разряда – дорогих (в эксплуатации), красивых, но… подержанных… Никогда не занималась любовью в машине – есть шанс!!!"
Я очень волновался перед её приездом, не мог дождаться. Когда она пришла ко мне на работу, я усадил её в кресло, приготовил чай, насыпал в кружку сахар и размешал. "Мика, за мной никто никогда так не ухаживал. Я сейчас расплачусь". Я набросился на неё, как голодный на кусок хлеба, и ей передалось моя страсть.
Однажды вечером, не имея, где уединиться, мы остановились в центре Иерусалима, на Русском Подворье, рядом с "красной" церковью. Она нагнулась и спустила мне молнию на брюках, но проходящие и парковавшиеся машины постоянно освещали нас фарами, и мы не могли сосредоточиться.
В другой раз мы гуляли по утреннему лесу, и я всё время целовал её, обнимал, нежно поглаживал сзади. В какой-то момент она завелась, не выдержала, скинула одежду, легла на камень: "Иди ко мне". "Но ведь по этой дорожке люди ходят. Спрячемся хотя бы в кусты". "В кустах колючки. А на людей мне наплевать". Её смелость всегда меня поражала.
Я уехал в Америку, а она "заводила" меня на расстоянии:
"Я постоянно вспоминаю, как мы занимались любовью у тебя в кабинете, на столе, в лесу на камнях, в гостинице, как я почти (!) сделала тебе минет в новой машине, как ты ласкал меня рукой, как тебе понравилось вводить в меня руку, это так классно. А мне так нравится оральный секс, я сейчас это пишу и просто завожусь от воспоминаний, так хочу целовать тебя, ласкать языком, расстегнуть тебе брюки, раздеться самой… вау.
Кстати, я себя утром трахнула, я не могу так долго, особенно, когда всё свежо…. Милый, как больно, что ты уехал, а главное, ТАК надолго.
Я очень люблю тебя и дико скучаю".
Жена почувствовала изменение в моём поведении и, пока я был в отъезде, позвонила Нике по номеру, записавшемуся у меня на мобильнике, спросила, как её зовут. Ника, которая быстро находилась в любой ситуации, назвала своё имя и фамилию, видимо, нарочно, чтобы ускорить развязку. Жена повесила трубку. Узнав об этом звонке от Ники, я заволновался:
"Похоже, что скоро одного из нас погонят из дому. А другого дома нет".
"Ну, если обстоятельства нас заставят, будем вместе! Вот
