Сны у Коллинских ворот. Книга 1. "Три Мира"

— Так мне что, белые волосы машиной для бритья удалить? — попытался задать вопрос Грегори.
— Мне наплевать, что ты будешь со своими патлами делать.
Можешь хоть кислотой облить, лишь бы этой порнографии на голове не было, — при этом чиновник убрал передние конечности со стола и развалился в кресле.
— У меня станет нелепый внешний вид, — пытался защищаться Грегори. — Я стану посмешищем для всего класса.
— Чтоб с тебя не смеялись, нужно думать основным мозгом, а не вторичным, — как ему самому показалось, удачно пошутил руководитель, при этом ухмыльнувшись. — Завтра перед занятиями зайдешь сюда ко мне и лично покажешься мне на глаза. Понял? И запомни: я два, а тем более три или четыре раза повторять не люблю. Ты понял?
— Да, то есть нет.
— Чего?
— На каком основании я обязан стричь голову налысо? — уже более уверенно задал вопрос Грегори.
— На основании устава корпуса!
— Но наш корпус не военный и не является узкоспециализированным по профилю департамента охраны порядка. В нашем уставе не регламентирована, в отличие от этих заведений, ни длина волосяного покрова головы, ни цвет, ни его форма. Согласно пункту четырнадцатому, подпункту третьему устава нашего корпуса, а также пункту двадцать первому, подпункт не помню, «Основных правил общеобразовательных учебных заведений» кадет обязан иметь чистый внешний вид и опрятную прическу на голове. Вот и все.
— Ишь ты, умник нашелся. Сейчас мы посмотрим, что пишут в уставе, — сказал чиновник третьего уровня, участвовавший когда-то непосредственно сам в разработке данного документа.
Пыхтя, поднялся с кресла, протиснул уже прилично выросший живот между креслом и этажеркой с книгами и папками, порылся в них и извлек тоненькую белую брошюру. Сел обратно за стол, долго листал устав, бормоча себе что-то под нос, а затем вслух. —А какое твое первое, второе и третье имя, грамотей? Какое там третье, первое и второе, назови?
— Матини Грегори.
— Номер группы?
— Восемьдесят три, — отчеканил Грегори.
— Так какой там подпункт? — спросил руководитель, записывая данные Грегори себе в блокнот.
— Третий пункта четырнадцатого, — повторил Грегори.
— Ага, вот, — обрадовался глава корпуса, — ну вот, здесь черным по белому написано, что прическа, значит, должна иметь чистый и опрятный вид.
— Разве моя стрижка чем-то неопрятна или нечиста? Я только вчера посетил салон департамента по прическам. Волосы у меня аккуратно уложены, чистые. И в отличие от вас у меня нет перхоти на голове, — возразил Грегори мужчине с просаленными волосами, сидевшему в кресле напротив него.
— Ты что, ты, гаденыш, считаешь, что твоя ублюдочная прическа приличнее, чем моя? Да я, как и положено, каждые выходные посещаю общественную баню, делаю помывку головы и тела. Ты лучше, что ли?
— Не знаю, — испуганно ответил Грегори, поняв, что сболтнул лишнего, — я принимаю душ каждый день дома, меня так родители научили.
— Так пусть твои родители сегодня вечером придадут тебе надлежащий внешний вид, а то непонятно чем занимаются, а их сын, как малокон или попугай, по территории корпуса шляется.
— Вы моих отца и мать не знаете, поэтому попрошу их не трогать, а прическу я менять не буду, я закон не нарушаю.
— Ах так, значит, без родителей в корпус завтра ни ногой!
— С утра им на работу, они не смогут до занятий попасть к вам.
— Без них к занятиям тебе приступать запрещаю!
— С чего это? — немного сконфузился Грегори.
— Потому что я здесь главный!
— Я пропускать занятия не буду. И брить голову не буду.
— Тогда я тебе ее сейчас сам постригу, — не выдержал чиновник третьего уровня департамента образования. Он, раскрасневшийся, схватил Грегори за конечность, а своей второй открыл ящик стола и стал искать там ножницы.
Грегори сильно испугался, стал дергаться, пытаясь освободить конечность, но руководитель его крепко держал. Наконец он нащупал ножницы и извлек их из ящика, и стал ближе подтягивать кадета к себе.
— Еще глаз выпорет, — подумал про себя Грегори, а вслух добавил: — Отпустите, кто-то по коридору идет.
Руководитель чуть ослабил хватку, и в это время Грегори удалось вырваться. Он открыл дверь и выбежал в коридор, где, естественно, никого не было. Шли занятия. Грегори добежал до выхода во двор, обернулся — его никто не преследовал.
Он перешел на шаг и направился в сторону дома. Продолжать занятия не хотелось.
Обо всем произошедшем Грегори рассказал вечером родителям.
— Завтра на занятия не иди, — сказал отец, — я изучу все документы в течение дня по вопросу причесок в учебных заведениях, проконсультируюсь со специалистами, а послезавтра с утра пойду к твоему руководителю.
— Эспи, в такой ситуации у парня могут возникнуть серьезные проблемы за пропуск занятий без уважительных причин, — заметила Халиа, — ему необходимо завтра идти в корпус.
— Грегори, ты внимательно изучил устав?
— Да.
— Уверен в своей правоте?
— Полностью.
— Смотри, не подведи меня. А сейчас пойди на кухню, попей горячего бульона, нам необходимо с матерью переговорить.
Грегори ушел и дальнейший разговор вспоминает с обрывками.
— История очень неприятная, — сказала Халиа.
— Да, после такого инцидента руководитель обеспечит ему в дальнейшем веселую жизнь, — дополнил Эспи.
— Еще не понятно, как на самом деле там развивались события. В прическе Грегори нет ничего предосудительного, но, может, парень всего не рассказывает.
— Пойди, Эспи, разберись. В любом случае, прав наш сын или виноват, никто не имеет права совершать над ним насилие.
— Да я знаю их начальника корпуса — гниль полная, — начал отец. — Он со мной учился в одном университете, только был на два курса старше меня. Тупарь такой, я не представляю, по какому блату он в наше учебное заведение попал и сколько денег за его поступление заплатили. Еще и стукачом был. Его должны были выгнать еще после первого уровня обучения, но он вступил в одну из молодежных организаций, курируемых правительством. Знал с молодых лет, к кому и с какой стороны подойти. У него еще кличка такая емкая была. О, «Хорек». Так и просидел все годы без толку в университетском корпусе. В науку кто его возьмет, бестолочь такую даже за деньги к серьезным научным исследованиям не подпустят, а вот за теплую должность по окончании университета молодежная организация похлопотала, и пристроили. Да еще почти сразу дали третий уровень и начальником определили. Правда, после этого его больше не повышали, видно, больше не понадобился, и Хорька постепенно списали в отвал.
— Тише, тише. Нет нужды все это Грегори знать. — Тихим голосом произнесла мать. — Ты разберись, только не навреди, потише на поворотах. Не обязательно полной правды добиваться.
Уладь ситуацию.
Утром после пробежки, водных процедур и завтрака отец, взяв с собой зонт-трость, потому что шел дождь, направился с Грегори в корпус. Подойдя к кабинету, он сказал сыну: «Жди здесь» и постучал в дверь. Не услышав ответа, Эспи расстегнул плащ и вошел вовнутрь. Грегори подошел поближе к двери и стал вслушиваться.
Сначала разговор был тихим, и Грегори, как ни прикладывал ухо к замочной скважине, ничего из разговора понять не смог. Потом диалог пошел на повышенных тонах.
— А вы, собственно говоря, какую должность занимаете, — задавал вопрос руководитель, — какой у вас уровень?
— Какое это имеет значение? Я в первую очередь эласт, — отвечал отец.
— Как это какое значение? Я, к примеру, имею высшее образование, у меня третий уровень, а вы позволяете себе со мной так разговаривать, — не унимался начальник корпуса.
Далее неразборчивый разговор, затем снова реплика отца.
— Скажите, какое правонарушение согласно букве закона совершил мой сын?
Руководитель что-то ответил, отец продолжил:
— То, что не запрещено по закону, является разрешенным, так гласит «Основной закон Камапа», — парировал отец.
— В корпусе я основной закон, и я решаю, кто и как здесь должен ходить.
— Послушайте, гражданин основной закон. Разговаривать с вами больше нет смысла. Скажу вам напоследок одно. Если вы называетесь словом «педагог», и это слово пишется через букву «е», а не «и», то должны заботиться о детях, а не проявлять насилие по отношению к ним.
— Ты меня еще учить будешь, — начал хамить начальник корпуса.
В этом месте Грегори стало жуть как интересно, и он стал не просто слушать, а подглядывать в замочную скважину. Отец все время разговора стоял на том же месте, что и Грегори вчера, а чиновник третьего уровня, развалившись, сидел в кресле. Теперь отец медленно поставил свой зонт у стены, очень медленно подошел к столу. Атлетическая фигура Эспи склонилась над фигурой полноватого эласта, волосы у которого, правда, уже были вымыты, и спокойно произнес: «Послушайте, гражданин Хорек, если еще хоть один раз вы дотронетесь до моего сына, то будете иметь дело лично со мной или с чиновниками департамента правопорядка». Не говоря больше ни слова, он также медленно развернулся, взял свой зонт и направился к выходу. Чиновник в кресле как-то скукожился, обмяк, глаза забегали, словно высокопоставленному чину, почитаемому давно всеми вокруг, напомнили о проказах его молодости, и произнес: «Дай одному сегодня волю думать и делать все, что он захочет, так завтра все начнут на головах ходить. Порядка не будет, бояться перестанут».
Эспи, не обращая на него никакого внимания, закрыл дверь с обратной стороны.
***

— Мигуэль!
Тишина.
— Мигуэль!
Ответа не последовало.
— Мигуэль, Дит тебя забери, просыпайся!
Этого голоса, вернее его обладательницы, Мигуэль боялся больше всего в своей жизни. Злой начальник, хвори, пожар и даже военные действия меркли по сравнению с его женой. Когда у нее было прекрасное настроение, она могла ему даже улыбнуться. Эти моменты Мигуэль помнил крайне редко, разве что когда ему выплачивали по службе жалование либо супруга приобретала себе новый наряд или предмет туалета. В обычной обстановке она награждала его парой-тройкой неприятных эпитетов. Если же кто-то из соседей, знакомых или в торговой лавке попытался этой женщине что-то возразить, то Мигуэлю проще было оказаться в центре воздушного смерча, чем встретиться с ней дома.
— Что такое, Марчелла? — спросил Мигуэль, а мысленно подумал: — Кажись, сегодня она в норме.
— Давай, лодырь, просыпайся, солнце уже давно встало, а ты глаз пока не раскрыл.
— Так сегодня праздник, куда спешить? — оправдался Мигуэль.
— Тебе, бездельнику, может, спешить и некуда, а скотина в хлеву ждать не хочет. Вон, слышишь, как рычит, ее кормить надо.
Мигуэль прислушался, но ничего не услышал, кроме щебета воробьев под крышей дома.
— Никто там голоса не подает, — сказал Мигуэль, — сейчас немного полежу и встану. Голова болит сильно. Я, наверно, заболел.
— Как с вечера бырло пить, так у тебя здоровья хватает. Ты ж нажрался вчера так, что не помнишь, как до дома добрался.
— Да не пил я вчера бырла.
— А что, от родниковой воды морда у тебя такая опухшая? —заметила жена.
Мигуэль потрогал рукой свое лицо и вскрикнул от боли. Левый глаз у него был явно подпухший, а бровь рассечена.
— Мы эль пили, выпили по малому бочонку на брата. Какникак сегодня на службу идти не надо. А голова болит, так