Сны у Коллинских ворот. Книга 1. "Три Мира"

чиновник его не идентифицировал. «Вот лопух, ляпнул бы любое наиболее распространенное имя, и все сошло бы с конечностей», — корил себя Грегори, пока медленно подходил к начальнику. Чиновница по неживой природе уже вернулась и стояла подле своего шефа.
Вид у нее теперь был строгий, пуговицы до последней застегнуты, волосы аккуратно собраны под резинку в пучок. Только лицо у нее было нездорово красного цвета и взгляд не мог сосредоточиться, слегка блуждая.
— Ты чем занимался в туалете? — еще раз спросил чиновник.
— Я уже сказал, у меня живот прихватил, — Грегори совсем растерялся.
— Живот, говоришь. А я думаю, ты там или дымил, или одноосновник употреблял.
— Честное слово, ничего не употреблял, — взмолился Грегори, — я понимаю, что нарушил предписание, готов, как вы сказали, вымыть завтра туалет.
— Туалет, говоришь. Здесь, гражданин кадет, не туалетом пахнет, а отчислением из корпуса!
— Ну хотите, я даже сегодня могу по окончании мероприятия остаться и все вымыть, если так виновен. Даже танцевать не пойду, а дождусь, пока все разойдутся, и мокрой тряпкой все до блеска протру, как вы сказали, — Грегори с мольбой взглянул на начальника, а затем на свою преподавательницу. Она также посмотрела на начальника с видом, мол, что он переигрывает в данной ситуации, пора заканчивать, хватит. Но тот не унимался.
— Подойди сюда и дыхни, сейчас узнаем, что за гадость ты принимал вовнутрь, — скомандовал начальник.
Грегори, уверенный в своей правоте, приблизил свое лицо к лицу чиновника, которое было не просто красным, а все в мелких красных капиллярах, как при повышенном давлении, и выдохнул.
— Ну что я говорил, воняет у кадета, как из алифатической бочки, завтра пишу докладную записку, и прощайся с корпусом, Матини, — когда начальник произнес эту фразу, у него изо рта повеяло запахом метилкарбинола.
— Неправда это, — возмутился Грегори, — я никогда в жизни ничего из алкалоидов не употреблял.
— Не веришь мне? — спросил начальник, — пусть Улия проверит.
Грегори, находясь в пустоте, теперь вспомнил, что эта женщина имела второе имя Улия. Первое и третье в памяти у него так и не всплыло. Но ни одного из имен своего начальника корпуса ему припомнить не удалось. Грегори немного поуправлял своими мыслительными процессами, а затем опять нырнул в воспоминания.
Такую же процедуру Грегори проделал и с Улией. От нее также шел запах спиртного.
— Что, смердит перегаром от этого кадета? — поинтересовался у нее начальник.
— Вроде нет, — нерешительно произнесла она.
— Так вроде или нет? — настаивал чиновник.
— Если и да, то совсем чуть-чуть. Может, в честь дня победы простим парня?
— Это вранье! — отрезал Грегори, — я не пил и не дымил.
— Вот, видите, Улия, он неадекватен в своем поведении, а вы за него заступаетесь. Мало того, что пил и дымил, так еще таблеток галлюциногенных принял в туалете. Есть два свидетеля, завтра отчислим.
— За то, что нарушил какое-то дурацкое распоряжение о запрете входа на второй этаж, эласта невозможно выгнать из учебного заведения, — пошел в атаку Грегори. — И с чего ради этот запрет введен именно в праздничный день? Здесь что, проходят секретные исследования?
— Это не твоего ума дело. Это распоряжение подписал я!
— Хорошо, — не унимался Грегори, — объясните мне, эласту со слабым умом, вы, умный эласт. Чем таким тайным вы занимались в кабинете «Неживой природы», что это необходимо скрывать от общественности?
— Ты находишься под действием спиртовых паров и галлюциногенов, и тебе я, чиновник третьего уровня, отчитываться об образовательном процессе не обязан!
— Не знаю. Быть может, в кабинете неживой природы вы по ошибке изучали живую природу, — наивно рассуждал дальше Грегори (при этих словах Улия залилась краской), — но я в этом кабинете изучаю спиртовые растворы и могу вам сказать, что вы употребили метилкарбинол концентрацией не менее восьмидесяти единиц.
— Что это такое у тебя висит? — перевел разговор начальник.
— Значок!
— Какой? — допытывался чиновник.
— С фоткой моего любимого спортсмена.
— Сними эту дрянь, чего с ним приперся в корпус?
— Так ведь сегодня танцы, форма одежды произвольная, — отстаивал свое мнение Грегори.
— Сними, а то я его сниму у тебя.
— Это моя собственность, и вы не имеете права ее трогать, —сказал Грегори.
— У нас в государстве вся собственность общественная, снимай.
— К общественной собственности относится это здание и организация по обучению кадетов, куда вас государство наняло работать управляющим. А вы здесь занимаетесь самоуправством, словно корпус — ваша собственность. А значок — моя личная вещь.
— Кто управляет — тот и владеет! — с этими словами чиновник сорвал значок с груди Грегори и спрятал себе в карман. —А теперь вали, мой толчок, прямо сейчас, во время мероприятия, потанцуй с тряпкой и метелкой.
— Значок вы можете себе на одно место приколоть и носить, если вам он так нужен, будет очень оригинально смотреться, даже стильно. Не поколитесь им, когда штаны на своем вонючем толчке будете снимать. И еще, туалет мыть я не собираюсь, для этого у нас есть технические работники, которые деньги за это получают. А если технический работник по уборке туалета — ваш родной брат и он добросовестно не исполняет свои обязанности, но при этом получает зарплату и повышенную премию, то тут два выхода. Первый — уволить вашего брата-бездельника и принять на работу порядочного гражданина. Второй — берите шланг и тряпку и мойте парашу сами.
— Завтра, подонок, приходи забирать документы. Тебе выдадут волчий билет, и характеристика будет такая, что в жизни устроишься только мыть туалеты, и то не везде возьмут. А такие, как у нас, все общественные туалеты в стране, так что всласть с дерьмом поработаешь.
— Какое руководство, такие и туалеты. А учить и лечить меня не надо. Учите свою жену, а не меня.
— Я пойду тетради проверять, — сказала Улия и скрылась в кабинете.
— Повякай, повякай сегодня, а завтра два чиновника подпишут и подадут документы на тебя в городское управление. Одного свидетеля мало, а два в самый раз.
Но ни завтра, ни в другой день Улия против своего ученика показаний не давала. А Грегори прямиком направился в департамент внутренней безопасности сдавать анализы. Он написал заявление о добровольном освидетельствовании на предмет наличия в крови алколоидных веществ, галлюциногенов, метилкарбинола и прочей дряни.
***

— Мигуэль!
Тишина.
— Мигуэль, лодырь, вставай!
— Да, сейчас, сейчас. Не кричи с утра пораньше, дочку разбудишь.
— Кого будить? Уже все давно проснулись. Один ты, лежень, спишь.
— Так, может, вы уже по хозяйству справились?
— Если сами будем живность кормить да убирать, то зачем ты нам такой нужен? Проку от тебя и так никакого. Денег в дом приносишь меньше, чем самый потный конюх, и тех половину пропиваешь.
— Марчелла, тебе денег сколько не дай — все мало.
— У хорошего хозяина монет хватает и на жену, и на семью побольше нашей.
Мигуэль встал с кровати. Голова у него болела сильнее, чем вчера после попойки. «Странно, — подумал он, — вчера не брал ни капли в рот, а кувшин трещит так, будто по нему дубиной огрели. А может, позавчера кто и огрел, не помню». В комнату вошла девушка, подняла глаза, скривилась и сказала:
— Ну, папенька, у тебя и морда.
— Морда у моей кобылы, которая в хлеву, а у меня лицо. Как с отцом разговариваешь?
Девушка ничего не ответила, фыркнула и пошла дальше. Мигуэль подошел к этажерке, взял до блеска отполированную железную бляху, посмотрелся в нее. Вокруг левого глаза кожа из красной сделалась фиолетовой. Сам белок глаза стал кровяным.
«В чем-то Литисия права», — пробормотал Мигуэль. Из большой комнаты донесся голос: «Мигуэль, открой у меня здесь сверху окно, а то я бобы варить буду, задымлю весь дом». Он взял лестницу и вошел в большую комнату, посреди которой стояла плита без печной трубы для приготовления снеди, в одном углу топчан, в другом голая лавка, в третьем громоздкий стол, а вокруг него с десяток табуреток. Потолка в доме не было, только балки и перекрытия из толстых отесанных бревен. Хозяин приставил лестницу к балке и начал взбираться наверх. Через пару перекладин споткнулся, но удержался. «Осторожно, — обернувшись, сказала жена, — не хватало еще второй глаз подбить, растяпа». Мигуэль благополучно забрался на балку, стал во весь рост и открыл ставни на крыше. В комнате стало светлее.
Мигуэль поднял с пола кувшин, подошел к плите, зачерпнул из котла теплой воды. Он решил умыться и позвал дочь: «Литисия, принеси полотенце и пасту из пчелиного воска». «Нечего переводить на твою гиппопотамью шкуру предметы женского туалета. Умывайся золой с содой», — возразила Марчелла. «У меня лицо болит, ты бы еще песком посоветовала помыть», — возразил муж. «Надо, папенька, лицом не натыкаться на землю, тогда болеть не будет», — сказала дочка, подавая отцу небольшой горшочек. Мигуэль зачерпнул пальцами содержимое горшочка, положил в рот, и начал указательным пальцем чистить зубы. После этого прополоскал рот, еще раз зачерпнул смесь золы и соды, растер по лицу, смыл водой, вытерся и переоделся.
Мигуэль с ведром теплой воды в одной руке и кадушкой, наполненной молотыми желудями в другой, зашел в сарай. Вылил и высыпал содержимое в одно корыто, перемешал, поставил коровам. Далее сходил в сарай, принес мерину и кобыле овса. Потом положил в клетки с кроликами травы. Вернувшись в дом, сказал: «Так, бабы, марш доить коров, пора их на выпас гнать».
«Литисия, дочка, иди доить, — сказала Марчелла, — и не забудь вымя помыть». «Мама!» — возразила Литисия. «Не стони. Выросла бездельницей, как твой отец, — ответила Марчелла. — Не видишь, я бобы варю, а еще салат из овощей готовить. А ты чего столбом стал, сходи в кладовую, принеси оливкового масла, бутыль пустой».
После завтрака Мигуэль выгнал из сарая двух коров, кобылу и мерина, а из загона овец и коз. Собрал все хозяйство в стадо, открыл калитку и по улице погнал к речке на луг пастись. «Не мешало бы пастушка нанять для присмотра за скотиной, только ему деньги платить надо. А так, если за год одна или две овцы пропадут, так все равно дешевле, чем пастуху год монеты отсчитывать», — с такими мыслями Мигуэль шел по своей улице в сторону реки, как услышал голос. Это была соседская девочка, подружка его дочери.
— Здоровья вам, дядя Мигуэль.
— А, Элеонора, и тебе долгих лет жизни.
— А Литисия дома?
— В доме, а где ж ей быть?
— Тогда я к ней попозже зайду, — ответила девчонка и улыбнулась.
— Заходи, заходи, она хлопочет по хозяйству, может, чего поможешь. Дом, к примеру, убрать, — пошутил Мигуэль и подмигнул здоровым глазом.
— Конечно, помогу, если надо. Я у себя еще до праздников прибралась. А что это у вас с глазом такое, дядя Мигуэль?
— Преступника в тюрьме усмирял, сбежать хотел, — вполне серьезно ответил он.
— Правда? Ой, пойду мамке расскажу. А усмирили?
— Кого?
— Ну злодея этого?
— А как же, сидит сейчас в клетке, как миленький, — ответил охранник тюрьмы, и пошел дальше, размышляя вслух: — Чудная эта девчонка Элеонора. От нее всегда веет радостью. Поговоришь с ней, и у самого настроение поднимается.
***

В полдень следующего дня