рявкнула:
- Заходи, кого там ещё черти принесли?
- Да это я, - несмело проговорила вошедшая Лиза. – Принесла, вот, на платье.
Забыв сменить раздражённый тон на дружеский, Клавдия объяснила:
- Да думала, опять алкашня заявилась, - спохватившись, тут же заворковала: - Давай, давай. Вот, на диване расстели, - достала из машинного ящичка бумажку с обмером, цветные мелки, прищурившись, принялась метить.
Лиза поражалась:
- Как это у тебя так ловко получается. А я как начну кроить… У тебя сразу видать – глаз тренированный.
Прикусив нижнюю губу, Клавдия уже работала ножницами.
- Да ничего тут хитрого нет. Пошила бы с моё, у тебя бы получалось.
- Да уж нет. Уж если сноровки к делу не имеется, значит, не имеется.
Заскрипели половицы в предбаннике, вошёл Вася.
- Доброго здоровьечка, соседка! – раздевшись, поставил чайник на плитку.
Женщины примолкли, немного погодя, Лиза засобиралась и ушла.
- Завтра не обещаю, а через неделю готово будет, - проводила её Клавдия. – Наташка денька через два пусть заглянет на примерку.
- Один сруб готовый, - сообщил Вася. – Мороз, дьявол, прижимает. Когда им конец будет? Уж март на носу.
Напившись чаю, Вася ушёл управляться со скотиной, Клавдия продолжала возиться с платьицем. Она уже и рада была, что взялась за него, но чувство ли самосохранения, ангел ли хранитель, шептали, что при её занятиях, нужно создавать у людей, обитающих рядом, свой особый образ – добросердечной, отзывчивой женщины. Эти неясные ощущения подхватывал рассудок и действовала Клавдия целенаправленно, без метаний рефлексующей натуры. Но поглощённая своими делами, оценивая людей лишь по одному признаку, она не замечала, что косметический слой действует не на всех, и не всегда.
Подождав ещё пару дней, пока окончательно сойдёт синяк, – лимонная желтизна всё же оставалась, и это место пришлось припудрить – Клавдия отправилась в город за квартплатой и в церковь. Старушка своими ночными посещениями довела до крайности. К жильцам идти было рано, и первым делом наведалась в храм божий.
На широких ступенях – «паперти» догадалась Клавдия – стояли богомольцы – две старушки, дама интеллигентного вида лет пятидесяти, мальчишка отроческого возраста. Богомольцы взглядывали вверх, кланялись и крестились. Клавдия зыркнула и себе, но ничего диковинного не увидела – над дверью тускло золотилась невзрачная, словно закопчённая, икона. Потянув на себя тугую половину двухстворчатой двери, вошла в церковь. Помещение тонуло в полумраке, лишь у стен освещаемое огоньками свечей. Справа – комок, не комок, словом одно недоразумение – светился изнутри стеклянный киоск без крыши. Слева, с подносом, на котором вразброс лежали ассигнации, стояла особа неопределённого возраста. Клавдия подошла к киоску. От названий святых книг зарябило в глазах. Тут же, на прилавке, лежали всевозможные свечи, крестики, иконки, не настоящие, так – ширпотреб. На потенциальную покупательницу приклеенным взглядом взирала женщина средних лет, повязанная тёмным платочком, с одутловатым, словно нарочно постно-добродетельным лицом. «Ишь, под святошу рядится, - машинально отметила Клавдия. – Везде свои правила». «Святоша» уже спрашивала слащавым голосом:
- Что хотела, милая?
- Да мне бы свечечку поставить за бабушку.
- Померла баушка-то?
- Померла, померла, - скороговоркой пробормотала Клавдия.
- Никак первый раз в храме? – спрашивала «святоша», глядя ускользающим взглядом.
- Первый, - призналась Клавдия и зачем-то добавила: - Я теперь часто приходить буду.
Во-он, там поставь свечку, - продавщица святых предметов нависла над прилавком, показав вглубь помещения: - Видишь, девушка стоит, и ты там свою свечку поставь. Службу не хочешь заказать? – постная добродетельница уже протягивала лист бумаги с названием богослужений и поминовений. – Тут «за упокой» и «о здравии» – выбирай. Есть и тексты молитв, тебе какие нужны?
«Шустрые они тут!» – подумала про себя Клавдия, вслух сказала:
- Да я ещё не решила. Осмотрюсь вот. Мне и баушку помянуть охота, и муж пьёт, как бы его от этой напасти отвадить, и невзгоды всякие.
- А ты с батюшкой посоветуйся, - ворковала церковная зазывала. – Скоро выйдет к прихожанам.
Новоявленная богомолка поставила свечку, где было указано, перекрестилась – креститься она умела, подглядела у бабы Дуни.
«И взаправду, закажу-ка я службу, какая подешевле, - размышляла в ожидании. – Ей какая разница – дорогая, дешёвая, лишь бы помянули. Авось, угомонится старушка, оставит в покое. Да и не велик мой грех, если уж разобраться. Неужто ещё двадцать лет прожила бы? Ну, проскрипела ещё с полгода или год, да и что за радость с такой жизни, одна маета. Ладно, закажу службу, только уж, коли грех маленький, то и служба маленькая».
За размышлениями не углядела выход батюшки и противу своего обыкновения не поспела первой". Может, кроме службы, ещё покаяться, чтоб уж наверняка было? Не по-настоящему, а так, мол, желала смерти, бабулька и преставилась. Каюсь, мол, грех замолить хочу. А ну как поп скажет, не дурак ведь он, что-то ты, бабонька, юлишь, не только желала, но и содеяла. Жертвуй на храм, не то донесу! Вот уж фиг ему, а не пожертвования!»
К осанистому, дородному батюшке с выпуклой фигурой и тугощёким лицом, подходили верующие, поговорив, целовали крест и ручку. Клавдия брезгливо наблюдала.
«И этому жирному мужику я, что ли, лапы целовать должна? Не хватало ещё спид какой-нибудь подцепить. Ишь, ряшку-то нажрал, щёки из-за ушей видно. Хапуга, наверное. Верующие поговорят, поговорят – и к подносу потопали. Ну, от меня фиг дождутся. Опиум, одним словом».
Клавдия вначале потихоньку, потом, убыстрив шаг и обгоняя верующих, направилась к выходу. В прицерковном сквере уже корила себя за богопротивные мысли, но нашла оправдание.
«Всё гады-коммуняки виноваты. Веру отбили, богу захочешь помолиться, и не можешь». Тут же, пчёлкой, кольнула другая мысль: «При «гадах» старушка бы до сей поры жила и сердце бы у неё не «притихало».
Дверь открыл Михаил, вместо приветствия что-то неразборчиво буркнул, ушёл в комнату и кликнул жену.
«Надо ж – брезгует. Ну я тебе побрезгую».
Жиличка появилась с приготовленными деньгами, желание поскорей избавиться от хозяйки, читалось на лице невооружённым взглядом.
«Ага, придурок-муж, значится, меня не выносит.
Клавдия усмехнулась своим мыслям, приняла деньги, развернула купюры веером и изрекла, приведя гордячку в изумление.
- Мало, милая. С этого месяца на сто тысяч больше платите. К лету ещё добавлю.
- Но как же… - залепетала Ольга Антоновна.
- Вот так же. Коммуналка повысилась, значит, и квартплата повысилась. А вы как хотели?
- Но вы ведь не предупредили, мы приготовили только это. У нас сейчас просто-напросто больше денег нет.
- Меня тоже не предупреждали. – В жилконторе Клавдия не была с января, говорила наобум, очень уж хотелось приструнить гордецов. – У вас всегда одно и то же. Оба работаете и вечно денег нет. Что за мужики нынче пошли – семью обеспечить не могут, - говорила громко, на всю квартиру.
- Ну, знаете ли… - Ольга Антоновна сверкнула очами.
- Знаю, - отрезала Клавдия. Ей стало скучно препираться из-за ста тысяч и, спрятав деньги в сумочку, предупредила: - Ладно уж, отдадите в следующий раз. Не по карману квартира – я других жильцов найду, имейте это в виду. На долги я не согласная, - и не попрощавшись, оставив открытой дверь, удалилась.
«Может и я теперь кой-кому сниться буду» – думала злорадно, спускаясь по лестнице.
После женского праздника наведалась к Артуру. Тот разговаривал по телефону и небрежно показал на кресло. Закончив разговор, отомкнул сейф, вынул две пачки ассигнаций, перетянутых резинкой.
- Десять лимонов, - осклабился с превосходством. – Ништяк, а? Так русские говорят? Есть дельце, выгодное. Может, вложишь?
Клавдия подумала, покачала головой.
- Нет. Надо лес покупать, гравий, песок, цемент, успеть, пока цены не взлетели.
Артур пожал плечами, подтолкнул пачки по столу.
- Дело твоё. Думал, и на этот раз вступишь в долю. Тогда приходи через месяц.
«Вот бы Артуру рассказать про ночные видения. То-то смеху было бы!»
- Чему смеёшься? – подозрительно спросил кавказец.
- Да так, вспомнилось, - Клавдия забрала деньги и поднялась.
Вот и заработала бабушкина квартира. Чу, старая, прочь!
В эту ночь старушка приснилась в последний раз. В своё заключительное посещение баба Дуня уж не грозилась и не упрекала, а протягивала поднос, заваленный деньгами.
- В церкви, что ли, насобирала? – съязвила Клавдия.
Старушка хихикнула и растворилась бесследно, а поднос с деньгами остался.
- 4 -
На родительский день съездили на могилку. Не сразу и отыскали – за бабушкиной могилкой высились три ряда свежих холмиков. «Туда» машину вёл супруг, «обратно» – супруга.
Вася вскапывал землю, ровнял холмик, вырывал проклюнувшиеся сорняки. Клавдия красила оградку, высевала цветы, подавала поминальное кладбищенским попрошайкам.
- Памятник надо поставить, - сетовал Вася. – Что это – осиновый кол какой-то, а не крест, зиму только простоял и уж разболтался весь.
- Поставим, поставим, - гладила по руке отзывчивая супруга. – Я уже узнавала – можно из чёрного мрамора крест заказать. Не из крошки, а настоящий. На полгода не получится, а к осени поставим.
Пил Вася очищенную, но с добавлением димедрола, о чём не догадывался, поэтому очень удивился, когда после очередной стопки нашёл себя лежащим на кожушке возле сруба. Неподалёку, скрытые стенами, лузгая семечки, сплетничали Клавдия и Лиза. Вася посидел, приходя в себя и глядя на заходящее солнце. Медленно поднялся, небосклон накренился, и солнце оказалось над головой.
- На могилке выпил, посидел на солнышке, разморило, - голос Клавдии одиноко звучал среди тугой тишины. – Да хрен с ним, я не против, родительский день всё же, разжалобился мужик.
Вася посидел, небосклон вернулся на место. Дождавшись устойчивости, рискнул подняться на ноги вторично. Войдя в растворённую настежь баню, заглянул в холодильник, прямо из банки попил холодненького молочка, прилёг на диван. Во дворе ждала работа, но тело было как ватное.
В мае наступила горячая пора. Первого, в самый праздник, знакомый экскаваторщик выкопал траншеи под фундамент. Мужик был серьёзный и «литрухи» его не интересовали. Начались траты. Вася покрутился среди старых «дружбанов» и привёз малогабаритную бетономешалку. Процесс перетаскивания ингредиентов для бетона и готовой массы был не хитрым, но трудоёмким. Самогонка шла в дело, пока помощники требовались для несложной работы – бери больше, кидай дальше. Мужики, призванные для сборки срубов требовали денег, сам Вася везде не поспевал, а работнички с потухшими мозгами не годились.
В июне Вася познакомился с пасынком. Работничком тот был ещё тем – больше по части перекуров и трепотни. В сентябре участок украсил остов терема – четыре сруба, соединённые шлакозаливными стенами, полностью перекрыть дом не удалось. Главный строитель за лето загорел до черноты и утратил последнюю жиринку – кости покрывали только мускулы да жилы. Да и откуда жиру взяться – с мая до конца сентября ни отдыха, ни выходного. В июне, одиннадцатого, мужики было заколготились – завтра не будем работать, президента пойдём выбирать,
