велела мужу заложить ворота брусом и парочка взялась за дело. Сноровки у Васи по части обдирания и разделывания коровьих туш прибавилось и, не прошло двух часов, как работа была закончена. Вот тут, в очередной раз он восхитился предусмотрительностью жены. Он ещё посмеивался, когда она каждую щелку на сеновале заколачивала, а сейчас ни один лучик света не пробивался наружу. И попасть на сеновал можно только через стайки, но для этого требовалось сорвать внутренние запоры да ещё страхолюдина по двору бродит, и ящик – поставил, вытащил и никаких следов в багажнике. Требуху, шкуру, а вместе с ними голову и голяшки увезли в дальнюю забоку, протекавшей в нескольких километрах речушки с редким названием Быстрянка.
Закончив все дела, Клавдия выставила Васе бутылку, после которой тому потребовалась близость к телу. Настроение не располагало к утехам, но чтобы не злить мужа, Клавдия поддалась настояниям и, применив хитрости опытной женщины, угомонила распалившегося Васю в пять минут.
Сдав мясо, совершила проверочный обход на предмет обнаружения следов крови и, не выявив таковых, успокоенная легла спать.
Конвейер по добыче мяса наладился, и ночные труды стали обычным делом, даже Вася перестал скулить, а может полупьяный перестал соображать? Клавдию такие тонкости не интересовали. Иногда забойщики привозили не одну, а две туши, но осенняя ночь длинна и времени хватало.
Через несколько дней, гости приезжали уже четырежды, забежала посудачить Лиза. Вытаращив от важности сообщаемых сведений глаза, поведала, что опять пропадает скотина прямо с дворов, и листвянские хотят нанять каких-то казаков для охраны и поисков пропавших коров и тёлок. Причём, обвиняют их, городских. Казаки злые, с дубинками, будут ездить по дворам и выслеживать. А кого выследят – изобьют до полусмерти и двор разорят. Вдруг чего-нибудь привидится или напутают, невиновного и покарают.
- Да они чо, дураки? – успокоила Клавдия наивную соседку. – Кто им обыски разрешит делать? Ну и сама подумай, если я корову украду, так чо? В стайке буду держать или зарежу да мясо в дрова спрячу?
- Да ты разве украдёшь? У тебя своей скотины хватает, когда только управляешься. Но вот подумают на кого сдуру и изобьют?
- Успокойся, не поедут они по дворам. Вот, если застукают кого в защитке, тогда – да. Тогда и убить могут. Да тебе-то что за дело, жалеешь таких, что ли? Ноги таким прохиндеям надо выдёргивать. Ростишь, ростишь скотину, а её возьмут да уведут.
Соседка ушла, Клавдия поразмыслила. Прихватить их могут только с поличным по наводке. Насчёт обысков дурёха Лизка нагородила всякую чушь, конечно, но следы колёс в грязи возле сеновала могли навести на размышления. За всем не уследишь, а если какой-нибудь козёл увидит – уж следы УАЗика от ЗИЛовских и дурак отличит – а что на УАЗике можно постоянно на сеновал возить? Присмотрится, догадается да какие-нибудь хреновы «казаки» засаду устроят? Это, конечно, не выход, но всё же Клавдия велела мужу засыпать въезд галькой с песком, оставшихся после заливки фундаментов. Сама сгоняла в Листвянку, – пригнала машину с соломой – всё равно скотине подстилка нужна, а той, что привезли на зиму не хватит, и после каждого приезда гостей посыпала въезд соломой.
Застукали их на девятый раз, но совсем не казаки. Вася забыл заложить ворота брусом, даже не затворил как следует и между створками осталась щель, светившаяся маяком во тьме дождливой ночи. В эту щель старуха и протиснулась неслышно -–петли-то специально смазали! Шкура уже была содрана, голова отсечена и, чтобы не кровянить пол, лежала в тазу. Клавдия отделяла желчь от печени и не сразу поняла, в чём дело. Сзади раздался тонкий скулёж: «И-и-и-и!», занятая своим делом, даже не обратила внимания. Когда до сознания дошло, что за спиной раздаётся посторонний звук, похолодев, обернулась. Жалкая, мокрая старушонка в набухшей влагой фуфайке, грязных резиновых сапогах, с исхлюстанным подолом, уставилась на коровью голову и безостановочно ныла:
- И-и-и, моя Майка, и-и-и, моя Майка! – и неожиданно воскликнула: - Кого ж ты наделала, Клавдюшка!
Клавдия обомлела второй раз – это была листвянская бабка (шустрая какая – пёхом из деревни до города добежала!) – Нина Фёдоровна, бобылка, схоронившая в прошлом году мужа.
Нина Фёдоровна неожиданно рухнула на колени, протянула вперёд и вверх руки:
- И-и-и, пожалейте старуху! Родненькие, как же жить теперь буду? Помру ведь с голоду, она ж моя кормилица была.
Вася, с ходившими ходуном руками, таращил глаза, шамкал беззвучно ртом и понёс несусветную чушь:
- Да мы! Мы ж не резали! Нам продали, вот приехали – купите… Я завтра пригоню, свою корову пригоню завтра, или деньги… Деньги возьмите…
Господи, ну и муженёк достался!
Клавдия ничего не говорила и ничего не думала. Пока два придурка с перепугу таращились друг на друга, медленно, бочком отошла в сторону, взяла топор, которым Вася разрубал мясо, и, зайдя со спины, хрястнула обухом по затылку. Даже не вскрикнув, старушонка повалилась вперёд и ткнулась лицом меж рогов. Отшвырнув топор, словно тот обжигал ладони, Клавдия опрометью бросилась к воротам, свела вместе створки, заложила брус.
- Ты… Ты чего… Ты чего сделала? – просипел Вася, продолжая стоять изваянием.
- Быстрей, не стой! Ворота запереть надо было! – зло оборвала Клавдия, и, уцепившись руками за кишки, потащила комок внутренностей из коровьего чрева. – Подрезай, подрезай! Чего стоишь? – торопила мужа, но толку от него сегодня было мало.
Возиться с печенью, почками, сердцем было некогда – всё пошло в ящик. Прикоснуться к топору Вася не мог, рубить тушу пришлось самой. Страшное соседство торопило и убыстряло движения. Припомнить с доскональностью все свои действия в ту ночь Клавдия не могла, они не предварялись мыслью и не запечатлелись в памяти. Словно неведомый демон, бесстрастный и решительный, руководил ею, направляя свершаемые поступки.
«Жигули» подогнали самокатом – Вася толкал, она рулила. Ещё не решив, что делать с трупом, захватили две лопаты, перед тем как отъехать, выскочила из машины, переобулась в старые галоши, мужа заставила надеть стоптанные рваные туфли, в которых тот месил бетон. За руль села сама – доверять его Васе было не только бесполезно, но и опасно. Первые два километра вела без света, ощупью.
Вопрос с телом решался двумя способами. Самый простой – сбросить с бережка Быстрянки. Дескать, заблудилась старушка в темноте, не углядела – и головушкой о камень. Но и обрывистые берега на речке с редким названием отсутствовали, и камней на них не наблюдалось. Волей-неволей пришлось идти вторым, более трудоёмким путём – копать яму и зарывать тело. С этих «похорон» Клавдии запомнились дождь, хлещущие по лицу ветви черёмухи, калины, клёна, сплетение крапивы, шиповника, хмеля, цеплявшихся за одежду, преграждавших путь, не позволяя и шагу ступить свободно.
Двор проскочила, не включая света, и долго вглядывалась в темноту, но свидетелей ночного путешествия не приметила. Вспомнила про мясо, матюкнулась, сдала назад к стайкам.
Обувь свою и мужа бросила на уголь, – потом сожжёт, лопаты бухнула в бочку с водой. Днём надо будет сменить резину на «Жигулях», и прокатиться по колее уже в переобутой машине. При нынешнем ментовским рвением к раскрытию преступлений, может все ухищрения и зряшные, но бережённого и бог бережёт
Артуру сказала, скрыв враньём причину беспокойств:
- Передай мужикам – пусть пока не возят ничего. С месяц подождать надо. Какие-то козлы ходят, вынюхивают. С утра уже один возле сеновала шныряли, хорошо собака залаяла, а то бы и не приметила.
Вася, как и предполагалось, спал пьяный. На столе лежала опрокинутая бутылка, по клеёнке растеклась лужа самогонки. Клавдия разожгла печь в предбаннике, сожгла обувь. Лопаты отмыла, покопала в огороде землю и замазюканные поставила в сарай. Вымыла и коврики в машине, перебортовывать колёса не стала – очухается муженёк, заставит его. Может и не надо – дождь до утра хлестал, не сегодня же труп найдут. Да и будут ли искать? Соседи хватятся завтра-послезавтра, заявят в милицию, а менты прямо так сразу и кинутся на поиски бабки. Всё же заставила Васю сменить покрышки на старые, лысые, а потом купить и заменить на новые. Хрен его знает, какой-нибудь отпечаток под листвой сохранится да следователь дотошный попадётся.
Вася стал невыносим – пил беспробудно и, пока не падал замертво, поносил последними словами и себя, и благоверную. Приходилось подавать специальную, чтоб валился с ног поскорей. Кто его пьяного дурака знает? То бубнит под нос, а ну как начнёт орать на всю округу чего не надо? На супругу смотрел странно, спать ложился отдельно на диване. Однажды допив последний стакан, не завалился спать, набросился на неё, спящую. Но это была не близость мужа и жены, а насильничанье пьяного мужика подвернувшейся шлюхи.
Пил Вася больше недели, Клавдии надоело. Переселялся бы в стайку, да не вертелся под ногами, она бы и внимания не обращала, ещё бы и подливала, – может, упился бы в усмерть да переселился к бабке, ей такие помощники без надобности. Так нет же, сидит за столом да по своей дурацкой привычке бубнит несуразицу про коров, старушек да живодёров. Тут ещё Лизавета без конца шастает, тоже, подруга навязалась. Клавдия не выдержала, самогонку попрятала, производство остановила – во дворе лежала куча свёклы нынешнего урожая – даже не варила, сырой скотине скармливала.
Протрезвевшему мужу сказала твёрдо, без рассусоливаний:
- Ты сам соучастник, так что нечего на меня коситься. Ворота бы запер, как следует, ничего бы и не произошло. Ты во всём виноват, себя и вини. Мне куда деваться было? Я в тюрягу не хочу. Не тюряга, так ославила бы на весь белый свет, так что и повернуться нельзя было бы. А вообще – забудь, ничего не было, спьяну приснилось.
- Ничего я не забыл и не забуду, - ответил Вася, отводя взор, и, встрепенувшись, быстро глянул в глаза бешеным взглядом. – Ты в кого меня превратила, змеюка? Душу всю испоганила. Кто я теперь? Попомню я тебе ещё всё.
Молвленные в запальчивости слова Клавдия приняла к сведению. Да и тюфяк Вася, ох и тюфяк, нет в нём никакой жёсткости. А ну как по пьянке каяться, кому попало начнёт?
Себе сама удивлялась – столько переживала из-за бабы Дуни, а тут – хрясь и готово, и вспоминается та ночь, словно не настоящая, а так – кино по телевизору, вроде и не она вовсе топор в руках держала. Как это легко оказывается – чужую жизнь отнимать, только ни о чём думать не надо.
- 5 -
После первого зазимка погода установилась, утром заморозки, днём – полное небо солнца. В последнее воскресенье октября выбрались на базар. Затейщицей выступила Лизавета. За сданную в сентябре картошку выплатили миллион, и ей срочно потребовалось потратить его – уж так хотелось походить по базару не только прицениваясь да облизываясь, но и производя настоящие покупки.
Памятный разговор резко изменил отношение Клавдии к мужу, со стороны поглядеть, завидки брали – второй медовый месяц у супругов.
- Приодеть тебя надо, - ворковала, положив руку на Васино плечо, - совсем обносился.
Подошедшей чете соседей Вася молвил: «Доброго здоровьечка
