часовенка? Какая рощица? Россия другая, совсем не такая, какой ты ее себе представил. А березки лучше всего смотрелись на одной из полян, видимых мною под Самарой. На этой полянке была надпись «Берегите лес – наше богатство». Все буквы в этой надписи, старик - а они, примерно, по метру каждая – были сколочены из срубленных стволов тех самых молодых березок, какие ты так умильно разбросал по России».
Распахнулись ворота, и я, как родному, обрадовался появившемуся в них Ульянищеву. Обрадовался его крепкой, широкоплечей фигуре, выходящей на свет фар и радушно, по-русски, обнимающей чернокожего Хуана.
Пока Ульянищев объяснял Энрике, куда тому поставить автобус, я вышел из «Форда» и пошел навстречу моему вчерашнему ночному гостю.
-Голова не болит?- первым делом спросил меня Ульянищев.
-Все в порядке,- ответил я.- У вас, надеюсь, тоже?
-Я сам на это надеюсь,- хмуро пробурчал Ульянищев.- Лизка весь день разговаривать не хочет, везде таскает за собой этого педрилу Педро.
-Какого педрилу Педро?- спросил я.
-Слугу моего. Он уже три месяца у меня. Ты разве не знаешь его?
-Нет,- сказал я.
-Здоровый, и выносливый как верблюд,- пояснил старик Ульянищев.- Даром, что кривой. Но работник, правда, хороший, хоть я и чуть не уволил его сегодня.
-Почему же не уволили?
-Лизка не дала. Ты бы видел, как она посмотрела на меня. Мороз по коже. Энрике! – как бы в подтверждение своих слов, вдруг накинулся старик на слугу. - Эй, Энрике! Я тебе куда сказал ставить? А ты, сучья морда, куда поперся? Энрике!- раздраженно кричал Ульянищев.- Ты же мне все переломаешь!- И тут же, вновь обратившись ко мне, совершенно спокойно сказал:- Заходи! Устраивайте своих полячишек, а потом с Бекетовым ко мне. Я буду ждать вас на терассе в ресторане.
-О кей, старик!- махнул я рукой, и пошел в сторону въехавшего во двор автобуса.
Свой отель старик Ульянищев выстроил на берегу Панамского залива между городами Сан-Карлос и Санта-Клара. Так как залив ничем не был отделен от Тихого Океана, старик Ульянищев в рекламных проспектах обещал просто, без ненужной детализации: «Мы обещаем вам чудесный отдых на берегу Oceano Pacifico». Такое обещание, как он говорил, привлекало к нему куда больше туристов, чем если бы он предлагал им отдых на каком-то Golfo de Panama.
Начало «Плайя Короне» положили средства, заработанные стариком Ульянищевым на службе в американской армии. В те времена он, конечно же, стариком еще не был. Уйдя в отставку, старик Ульянищев, вместе с очередной женой поселился в Чили, и вложил свой армейский капитал в покупку катера, а с ним и в добычу нефти вдоль Чилийского побережья. Со временем он смог купить уже второй катер. В конце концов, капитал его вырос настолько, что, когда в стране к власти пришел Пиночет, Ульянищев, в очередной раз поменяв семьи и страны, обосновался в Панаме. Здесь он и выстроил этот отель, включающий в себя несколько спальных корпусов, похожих на индейские вигвамы, ресторан, бар, парк для стоянки автомобилей, место для пикников, игровые комнаты, и великолепно оборудованный пляж со всеми мыслимыми и немыслимыми удовольствиями. Я, честно говоря, во все эти удовольствия и не вникал. Нас с Бекетовым в этом отеле ограничивали личностью самого хозяина вприкуску с пивом, ромом и пляжем.
Мы и познакомились-то со стариком Ульянищевым и его Лизкой благодаря тому, что «Плайя Корона» находилась в начале одного из самых частых наших маршрутов. Старик неплохо зарабатывал на наших клиентах, а мы неплохо имели от него за наше посредничество. Здесь вообще можно было очень прилично жить только за счет посредничества. Может, не только здесь, но я говорю не более чем о своем личном опыте. Ведь в прежней моей жизни мне никогда не приходилось заниматься посредничеством.
Мы довольно быстро разместили по номерам наших «полячишек», как назвал их старик Ульянищев. Правда, уже через десять минут все они сидели в ресторане, на той самой терассе, куда пригласил нас с Бекетовым Ульянищев. Мы с Бекетовым расположились за угловым столиком и, коротая время в ожидании хозяина, потягивали пиво из высоких бокалов с пивной эмблемой на боках. Старик же Ульянищев, вместе с Луизой, из-за стойки угощал своих гостей тропическими яствами: кокосами, папайей, ананасами и прочими дарами этих широт. Кокосы, похоже, поначалу мало кому доставляли удовольствие и выпивались до дна скорей потому, что за них уже уплатили строго учтенными долларами. С таким же примерно аппетитом съедались и оранжевые ломтики папайи, о которой один лысый поляк сказал своей спутнице, что вкус этой дряни напоминает ему тыкву, на которую кто-то вырвал. Поляк говорил это в уверенности, что, кроме его женщины, никто поблизости не поймет по-польски, и когда мы с Бекетовым громко рассмеялись после такого удачного сравнения, поляк обернулся и посмотрел на нас весьма удивленно. Он явно не учел между нашим и его языками сходства. О том же, что мы с Бекетовым русские Джанет сказала им в самом начале. Пока удивленный поляк таращился на нас, Бекетов пошел дальше. Он пожевал кусочек папайи, громко при этом причмокивая, а потом вдруг вскочил и, зажав рот пятерней, побежал за угол ресторана. Вскоре он вернулся, и, промакивая рот платочком, как ни в чем не бывало, сел на свое место.
Вскоре вскочить со своего места настала очередь лысого удивленного поляка. Видно, он с излишней наглядностью представил себе то, зачем убегал Бекетов. Энергично выхватывая из кармана платочек и прикрывая им свои вислые усы, он бросил на ходу женщине: «Пшепрошам, пани!», и ретиво покинул ресторан. Я так и не заметил, вернулся ли он вообще, или, сконфуженный, ушел к себе в номер спать. Вскоре пиво, смешанное с ромом, начало свой разгул в головах наших пассажиров, и они, не в силах больше сидеть на местах, ринулись в круг танцевать. А еще через несколько минут в танцы влилась и латиноамериканская часть нашей «фордовской» команды. И уже не разобрать было, кто, где и с кем танцует под зажигательные ритмы латинской Америки. Даже старик Ульянищев вместе со своей Лизкой, трассирующей по сторонам огненными глазами, выделывал что-то умопомрачительное в центре зала, мудрено сочетая какой-то матросский танец с раскачиваниями кургузого таза, что в его представлении, вероятно, означало самбу. Где-то в середине танца он, во внезапном, чисто русском порыве дружелюбия и гостеприимства, молодецки раскинул руки и крикнул на весь зал по-испански:
-Сегодня всех угощаю бес-с-платно!
Но ожидаемого взрыва восторга не последовало. Поляки перестали танцевать и недоуменно уставились на прокричавшего что-то хозяина заведения.
Музыка продолжала играть. И только в удивленных глазах представителей «Фирмы Хуана Замбраны» старик Ульянищев мог прочитать немой восторг. Старик, немного опешив, повторил, но только более тихо и менее экспансивно, а самое главное – уже по-русски:
-Синьоры, пейте пиво, пейте ром, кушайте ананасы… Бесплатно ведь.
На этот раз сеньоры отлично поняли, что к чему и, бурно аплодируя с трудом попадающими друг на друга ладонями, бросились к стойке, где, оставшийся замещать хозяина косоглазый Педро уже не успевал откупоривать банки и срывать пробки с бутылок.
-Ребята…, - растерянно пробормотал оставшийся в круге вдвоем с Луизой хозяин, - а танцевать как же?
Старик Ульянищев, стоя посреди зала и растерянно смотрел на своих братьев по славянской крови. Было жаль его, оставленного ради дармовой выпивки, и я был уверен, что он очень хочет сказать сейчас хорошее, правильное русское слово.
-Ну что ж, сучьи морды, пейте, - бросил он безо всякой злобы, и обняв Луизу за декольтированное смуглое плечо, вышел вместе с ней из открытого зала.
Вдвоем они пошли в сторону моря.
-О нас он, наверное, уже забыл, - сказал Бекетов.
Я согласился с ним.
Но вскоре к нам подошел чернокожий мальчик, которого Ульянищев нанял для ухода за своими овчарками. Он сказал, что его прислал хозяин. Потом мальчик что-то шепнул на ухо Бекетову и тот, кивнув головой, встал из-за столика и направился к Педро, который, судя по всему, изрядно устал и хотел спать.
Лицо Педро растянулось в улыбке после каких-то слов Бекетова. И, едва Бекетов вернулся на место, музыка неожиданно смолкла, и Педро, наспех закрывая шкафчики с напитками, громко объявил, что ресторан закрыт, и он желает всем спокойной ночи.
Гости стали расходиться по номерам.
Педро выключил общий свет, оставив лишь дежурную лампочку с тусклым, но теплым светом, и мы с Бекетовым остались одни за столиком в пустом ресторане.
Мы сидели молча, ни о чем не говоря. Каждый думал о чем-то своем, и слушал все ближе подступающую тишину ночи, которую не могли теперь нарушить даже доносящиеся откуда-то издалека взрывы возбужденного смеха.
А потом подошел Педро и поставил их перед нами две бутылки пива. На мой вопросительный взгляд он ответил, что так приказал хозяин. Тогда я предложил ему выпить с нами. Он согласился, но только за свой счет. Я не стал его отговаривать – в конце концов, это было его личное дело, как пить.
Когда, выпив, он встал, чтобы уйти, я достал из кармана две десятидолларовые бумажки и отдал их ему.
-На, - сказал я, - положи их в кассу.
-Зачем? - недоуменно посмотрел на меня Педро. – Забыл, что сегодня всебесплатно? И потом, что дадут эти двадцать долларов, если хозяин раскошелился за вечер сотни на три, не меньше?
-Ничего не дадут, - согласился я. – И все-таки, положи. Не будем сучьими мордами. По-русски ты еще не научился понимать?
-Нет,- заулыбался Педро.- Хозяин только с вами говорит по-русски, а так, в основном, по-русски только ругается. Когда он ругается, я уже немного понимаю. Да-а,- протянул он вместо испанского «Si», и неожиданно добавил, словно в подтверждение своих слов: - Сучьи морды.- И рассмеялся, поводя скошенным набок глазом.- А что такое «сучьи морды»?
- Сучьи морды?- озадачился я.- Бекетов, что такое «сучья морда»?
-Лицо вон той жирной твари,- не задумываясь, показал Бекетов на лежащую возле стойки овчарку. Похоже, это был Миша, потому что весь вечер он так и пролежал на одном месте, не стронувшись с него ни на шаг.- Кто это?
-Миша,- подтвердил мою догадку Педро. - Выходит, Бекетов ошибся – сучьей морды у Миши быть никак не могло. - А что, в лице у Миши есть что-то плохое?
-Плохое? С чего ты взял?
-Но ведь хозяин говорит «сучьи морды» только когда ругается? А Мишу он любит. Нет,- заключил Педро,- вы мне что-то не то говорите.
-То, - уверил я Педро. – Просто твой хозяин уехал давно…
-Да и то не из России,- разумно добавил Бекетов.
-Слышишь, Педро? Да и то не из России. Просто, наверное раньше «сучьи морды» означали что-то другое.
Не знаю, готов ли был Педро удовлетвориться таким объяснением, или хотел опять усомниться, но в это время в открытый летний зал, перелезая через резную оградку, внедрился вышедший из темноты крепко подвыпивший старик Ульянищев.
Педро смолк.
Старик Ульянищев был один, без Луизы. Не обращая на нас внимания, он нетвердо прошел за стойку, достал из кармана штанов свой ключ и, открыв шкафчик, достал из него бутылку панамской водки. Потом, взболтнув ее, с презрением посмотрел на колыхнувшуюся в бутылке жидкость. Сморщив нос и, даже не отхлебнув, старик Ульянищев поставил бутылку назад в шкафчик. Вместо нее он выудил здоровенную, похожую на кувшин
