пить не смог – после вчерашнего весь день давила печень. Джанет, хоть и пила много, сама пришла ко мне ночью. Но по ней я не заметил, чтобы она была пьяна. Мне вовсе не хотелось ее сегодня, и потому близость наша прошла вяло, без страсти и почти без слов. Теперь моя «чилийка на сегодня» лежала возле меня, и ее голова покоилась на моей руке. Рука же, как всегда бывает в таких случаях, затекла. Мне хотелось ее убрать и отвернуться от Джанет на другой бок. Но Джанет еще спала, и потому я терпел. Я видел, что ей так удобно, и потому решил – черт с ней, с рукой.
-Ты так и не сказал мне сегодня ничего теплого, - вдруг сказала она.
Так оказывается, она уже не спит.
-Разве? – спросил я.
-Да. Например, что я тебе нравлюсь,- тихо сказала Джанет.- Ведь мы в Гуарарэ, ты забыл? - И я почувствовал в темноте ее улыбку.
-А разве ты мне нравишься?- спросил я. Не надо, конечно, было спрашивать. Зачем? Но какое-то раздражение одолевало меня сегодня, и потому я спросил.
-Нет,- ответила Джанет равнодушно.- Просто такое всегда приятно слышать.
-Даже зная, что это неправда?
-А почему бы и нет?- спросила Джанет.- Разве так уж часто мы говорим правду? И, тем не менее, делаем вид, что верим.
-В таком случае,- сказал я,- ты мне нравишься.
-Хм,- усмехнулась Джанет.- Теперь поздно. Теперь я уже не поверю.
-Но ты же сама говоришь, что тебе это приятно слышать?
-Приятно,- сказала Джанет.- Но только раньше, чем я тебя об этом прошу. Да ты и сам знаешь.
-Знаю, Джанет, конечно знаю. Просто сегодня я наверное хочу молчать… Или говорить гадости. Ты прости меня, пожалуйста, девочка, но сегодня мне не нравится никто. Особенно, я сам.
-Я вижу. Не пойму только почему? Ты всегда такой выдержанный и… ласковый.
-Сам не знаю, Джанет. Может потому, что давно не работал. Может потому, что устал. Потому, что уже хочется в город, Потому, что я не знаю, куда запропастился Чанг. Словом, я не знаю почему. Придумай сама, почему.
-Я думаю, что уже придумала.
-Тогда почему?
-О чем ты пишешь сейчас, Серхио?- спросила Джанет.
-О чем? О чем получится,- несколько удивленно ответил я. - Но вообще-то, я хочу написать о сильном человеке, который победил холод, победил океан, и даже победил смерть. Но зачем тебе?
-Чтобы ответить на твой вопрос.
- И ты сможешь это сделать?
-Да. Раз ты пишешь о холоде, значит, ты вспомнил дом.
-Ты думаешь? Вряд ли. В моем доме тепло,- сказал я.- Только потолок иногда протекает, но я привык.
-В твоем доме холодно,- сказала Джанет.- И потому холодно в твоем сердце.
-Ерунда, Джанет. Ты спутала мое сердце с чьим-то другим.
Джанет приподняла голову и, отодвинув мою руку, отвернулась.
-Прости, Джанет,- тронул я ее смуглое, в темноте почти черное, плечо.- Прости. Я ведь говорил, что сегодня мне хочется сказать гадость. Видишь, все-таки сказал. Прости, и не обижайся.
Джанет была умница – она не обижалась надолго. Она снова обернулась ко мне, и, назвав «старым, ворчливым гринго», улыбнулась. Потом взяла мою руку и, приложив к губам ладонь, потерлась о нее и снова подложила себе под голову.
-Ты согреешься, если станешь писать о чем-нибудь другом?- спросила она. Из темноты я видел лишь ее голубовато-серые белки.
-Я не хочу писать ни о чем больше.
-И обо мне?
-О тебе?
-Почему бы и нет? Ведь ты же сказал, что я тебе нравлюсь. Только что сказал, помнишь?
- Но ведь ты не поверила. Ведь ты сказала, что это неправда.
-А ты и напиши неправду. Разве ты пишешь правду о том, который живет в холоде?
-Почему ты думаешь, что это неправда?
-Ведь ты же его придумал, я знаю,- сказала Джанет.- Иначе, ты не был бы таким далеким.
-Далеким?
-Да. Ты придумал его, и придумал холод. И сам поверил в то, что придумал. Если бы ты писал правду, ты бы не мерз. А ты мерзнешь, значит, пишешь неправду.
-По-твоему, это плохо?
-Сейчас да,- сказала она и тихо засмеялась.- Если напишешь обо мне – будет хорошо. А сейчас плохо, потому что с тобой холодно. А вообще-то, не пиши ни о ком - глупости все это!
-Хм,- усмехнулся я. - Вот и ты так считаешь.
-А еще кто?
-Многие. А я с ними спорю.
-И зря.
-Почему же?
-Зачем писать книги, если они мешают спать с женщиной?
-Разве нам они сейчас мешают?
-Конечно. Потому что я замерзла с тобой.
-Это, Джанет, не из-за книг.
-Из-за чего же тогда?
-Из-за того, что я для тебя, наверное, и вправду старый. Это проблема многих.
Джанет деликатно не услышала моих слов и неожиданно прошептала:
-Серхио…
-Что?
-Ты не знаешь, сколько на свете живет людей?
-Миллиардов пять,- ответил я.- А может больше. Точно не знаю. А что?
-Я думаю, зачем ты придумываешь тех, о ком пишешь?
-То есть, как зачем?
-Ну да, зачем? Разве мало тебе живых пяти миллиардов? Неужели ты действительно веришь, что можно придумать, прожить еще непрожитую вдоль и поперек судьбу?
-Почему бы и нет?- ответил я. Впрочем, не так уверенно как бы хотелось ответить, в то же время втайне изумляясь словам Джанет. Честно говоря, я привык относиться к ней как к «женщине, уходящей с кем-то». И мне было удивительно, что она говорит со мной о смысле писательского труда. Она – не прочитавшая в жизни, наверное, ни строчки. Она – «женщина, ушедшая сегодня со мной». Она говорит со мной о том, ответ на что я сам мучительно ищу для себя с тех самых пор, как решил написать свой первый рассказ.
-Впрочем,- сказала Джанет,- ты, может, и придумаешь. Но тоже - зачем? Любая из настоящих жизней - неужели она менее смешна, трагична, занимательна, никчемна, чем та, которую ты, в конце концов, придумаешь? Пиши о них – о настоящих, и тогда с тобой не будет холодно.
-Писать о живущих по-настоящему, не придуманных,- пришла мне на помощь ранее не приходившая мысль,- то же самое, что подглядывать в замочную скважину. То же самое, что прочитывать чужие письма – желание естественное, но некрасивое. Самой тебе – неужели мало перипетий собственной жизни, что ты бы хотела еще подсмотреть чужую?
Джанет приподнялась на локте и, немного подумав, ответила:
-Нет, не мало. Но только иногда очень хочется увидеть, что есть кто-то более несчастный, или наоборот, более обласканный жизнью, чем ты сама. И не придуманный, а настоящий.
-Настоящий, придуманный – какая разница, если ничего нового, как ты сама говоришь, придумать уже нельзя. Ты сама, моя глубокомысленная девочка, ответила – зачем писать книги, зачем придумывать жизни. Книги – не просто придуманная чужая жизнь. Это – как бы жизнь напрокат. Притом, по очень сходной цене. Любой нищий может поносить какое-то время поверх лохмотьев собственного ничтожества жизнь миллионера. И любой порок может побыть в одежде добродетели. А писатель, как видишь - только портной в ателье проката. Ты же не будешь говорить, что это глупое занятие – быть портным в ателье проката?
-Ты скоро о нем напишешь?- спросила Джанет.
-О ком?- не понял я.
-О своем сильном человеке среди холодов.
-Не знаю,- невесело ответил я.- Думаю, что скоро.
-Я хочу, чтобы ты написал о нем поскорей,- сказала она, и после молчания добавила: - И снял с себя его холодную одежду.
-Обещаю,- сказал я и поцеловал ее в губы,- что сегодня ночью я больше не надену его холодную одежду.
И действительно, в оставшуюся часть ночи мне было почти тепло. Мне стало почти хорошо с Джанет в эту ночь в Гуарарэ. Даже не смотря на то, что все вокруг было пропитано обманом:
- Начиная с тэка – потому что его ростки выкорчевывают и складывают в виде рассады до следующего нашего приезда сразу после того, как посадившие их туристы уходят с поля. Зачем маленькому Гуарарэ столько ненужных тэка?
- И кончая тем, что мне тепло. Тем, что до самого утра мне казалось, будто я люблю эту смуглую чилийку, «ушедшую сегодня со мной».
Мы заснули уже под утро. И в это утро мне приснился странный сон – мою душу возносили на небо. Я совершенно отчетливо почувствовал себя внезапно поднимающимся вверх. При этом я сидел на каком-то кожаном сидении, словно бы снятом с нашего «Санта Мария дель Панама», и на нем все выше оказывался над городом. Вдруг я неожиданно обнаружил, что рядом со мной, на этом же сидении, взлетает еще кто-то - маленький, плотно сбитый, выбритый и коротко подстриженный. И почему-то в бейсбольной кепке и черной футболке. На вид ему было лет около сорока. Он был спокоен, и равнодушно взирал как на меня, так и вниз, на Землю. Я никак не мог понять – что, в конце концов, происходит? Почему мы все выше и выше взлетаем?
…И тут вдруг до меня дошло, скорее с удивлением, чем с испугом – я у м е р…
Я не знал, как нужно реагировать на это, что делать. И только спросил, не нуждаясь, в принципе, в ответе:
«Я что, умер?»
«Да,- равнодушно ответил мой сопровождающий. (Я не сомневался, что он был послан сопровождать меня). Он кивнул головой вниз: - Для них умер».
«Но я не хочу,- сказал я.- Мне нет и сорока пяти. В этом возрасте рано умирать».
«Но разве ты сам не хочешь этого? Разве не считаешь ты, что заслужил освобождение?»- спросил он тогда бесстрастно.
«Освобождение? Но от чего?»
«От мучения жить»- сказал он. Я со страхом замечал, что мы с каждым мгновением становимся все невозвратимее выше.
«Нет! Нет!- закричал я.- Нет! Я не устал! Я не мучался! Я хочу вернуться! ..Я хочу вернуться…»
«Но к кому?»- спросил он.
Я молчал.
«К кому?»- повторил он.
«К ним… - нерешительно прошептал я.- К ним»,- показал я глазами на землю.
«К ним?»- удивился он.- Что ж - Он усмехнулся.- Иди».
И сразу же Земля быстро понеслась нам навстречу.
И вот уже нет никакого автобусного сидения, и мы с ним почему-то оказываемся в Питере, у канала Грибоедова, возле старой, облупленной гостиницы.
Над нами серое, низкое, тяжелое ленинградское небо. Опущенный вниз взор упирается в серую, грязную воду. Мы стоим на сером, забрызганном дождем и грязью асфальте.
«Да,- говорит он. - Ты, наверное, прав, и время твое еще не пришло.- Он замолчал, а потом добавил:- Но когда ты все же захочешь туда…», - он поднял глаза вверх.
Я кивнул головой.
«Кто ты?»- спросил я.
«Архангел Гавриил»,- сказал он.
Я проснулся.
Я проснулся с острым осознанием того, что все это было не во сне. Я проснулся с воспоминанием, что все это уже многократно было. Я хорошо знал этот сон, этот полет, эту землю подо мной с круглой площадью и обдождленными домами.
Я протер глаза, сгоняя остатки сна.
-Что с тобой? - спросила Джанет. Она уже проснулась и лежала, глядя на меня. Обнаженная, она была очень красива в ярко освещенной солнцем комнате. - Ты всхлипывал во сне,- сказала она.- Как будто хотел, но не мог заплакать.
-Мне приснилось, что я умер, и за мной приходил Архангел Гавриил,- сказал я.
-И что было дальше?- спросила Джанет.
-Я попросился назад, и меня вернули. Как ты думаешь, к чему это?
-Бог предупредил тебя о чем-то,- серьезно сказала Джанет.
-Бог?
-Да. О чем-то очень серьезном. Бог всегда посылает своих ангелов предупредить нас.
-Мне казалось, что все серьезное в этой жизни я уже прошел,- сказал я.
-Значит, еще не все. Значит, что-то еще осталось.
-Поживем – увидим,- сказал я, и, потянувшись, добавил: - Ну что, будем вставать? Ведь день уже.
ГЛАВА 10
Мы вышли с Джанет из низенького, скособоченного домика, в котором провели ночь, и где я встретился с Архангелом Гавриилом.
Первым утренним свидетелем окончания грешной ночи оказался Бекетов, встретившийся нам во дворе. Он спал в сарае, куда ушел сразу, как только в комнату вошла Джанет. Что ж, в этом не было ничего особенного – в следующий раз в сарай уйду я, но это будет в
