оставалось быть детством…
************
Даже и не знаю, что из всего этого я успел рассказать Джанет, пока мы шли утром к полю.
Нахлынуло что-то…
Джанет тесней прижалась к моей руке, и это было приятно. Как будто, вместе со мной, вот так за руку, он побывала в том, всего одном утре, почти три десятка лет назад.
А по-настоящему – жизнь назад.
Целую жизнь, куда убежала она со мной на час из веселого, пьяного, плутовского Гуарарэ.
ГЛАВА 11
И снова вымеряет наш «Форд» своими тугими колесами долгую ленту дороги. Мы уже доехали до настоящего Oceano Pacifico и теперь, окружным путем, через Читрэ и Портобелло, возвращаемся назад.
В Читрэ наших пассажиров в течение двух часов облапошивали «настоящие, живые индейцы».
Иностранцы – хлеб для индейцев. Этот народ хорошо научился выживать. Раньше их хлебом были бизоны. Когда же бизонов истребили, индейцы переключились на иностранцев. Не в буквальном, конечно, смысле, но…
Завидев иностранцев, у «настоящих индейцев» начинают загораться глаза. Они умудряются продать нашим бедным, и так не слишком обремененным валютой полякам все: от раковин, с вырезанным на них словом «Panama» (на более дорогой сувенир у туристов с нашего «Форда» денег, обычно, не хватает), до права за «файв долларз» сфотографировать себя. Причем, заметив, что сфотографированы за бесплатно (а что вы ждали?), индейцы поднимали такой озверелый гвалт, что места на земле становилось мало.
Проезжая через Сантьяго, по обычаю показали своим пассажирам домик генерала Торрихоса.
Путь наш лежал теперь к Карибскому морю. И дальше, вдоль побережья, через Колон, в государство Черного Христа – город Портобелло.
* * *
Наши маршруты всегда менялись.
В соответствии с этим менялись и развлечения. Виллы и рестораны по пути подбирались в зависимости от того, насколько наша нынешняя клиентура была платежеспособна. Только Канал был обязателен для посещения. Но иначе просто и быть не могло – это все-таки Панама.
Но если в Гуарарэ мы просто всегда с т а р а л и с ь заехать, то Портобелло было грех не показать туристам. Ведь это - единственное место на земле, во всяком случае, так думаем мы и сами жители Портобелло, где Иисус Христос не еврей, а негр. Может, и не совсем негр, но лицом он в Портобелло черен.
Я в детстве видел лицо такого цвета – у мальчика, сгоревшего при пожаре. Он лежал в гробу, и вот только теперь я определенно знал, что похож он был на Черного Христа.
Но не чернота Христова лика тянула меня в Портобелло, а то, что Черный Христос там еще не был распят. На его статуе в церкви он пока еще только нес свой крест.
Еще Портобелло интересен тем, что именно в нем погиб великий пират Фрэнсис Дрейк, чем обеспечил городу приток туристов еще на долгие века. Трудно с уверенностью сказать, к кому их едет больше – к Христу или к пирату. Зло – я давно заметил – куда более притягательно, чем добродетель.
Самое удивительное в том, что очарованные бладовским пиратским благородством бело-розовые курсистки едут к Дрейку; воры же и убийцы, подобно евангельскому Варраве, ищут прибежище у Черного Христа. Его они считают своим покровителем. И к нему раз в год собираются со всей Панамы, на Его праздник.
Впрочем, Белый Христос, если мне не изменяет память, тоже не гнушался подобной компанией. И, кажется, даже предпочитал ее всякой другой – объясняя это тем, что «не здоровым нужен лекарь…» Может, следуя этой заповеди, святых потому и окружают в жизни обычно одни подонки.
Портобелло встречал нас черным небом, из которого хлестал плотный солоноватый дождь.
Был сезон дождей. И только за сегодня дождь начинался и заканчивался уже два раза.
Начинался мощно, неожиданно, как нота «до» контроктавы в полночь.
А заканчивался – вмиг, так, что хотелось выйти из автобуса и найти на песчаной почве ту каплю, которая упала последней.
ГЛАВА 12
Jesus Nazareno, el Portobeleño
proteje a esta Plaza amurallada
y a todos los fieles peregrinos;
para que su FE se vea aumentada.
Estos descendientes de los esclavos,
liberados por los Mercenarios,
Curados por Hermanos de Juan de Dios,
te defienden de tus adversarios.
Иисус Назаретянин из Портобелло,
защити эту землю,
защити всех странствующих по ней
и веру их вознеси до небес.
Мы – потомки рабов,
освобожденные простыми наемниками,
воспитанные братьями Хуана Диоса,
и мы защитим тебя от твоих врагов.
«Я очень люблю этот город. Я люблю его больше всех остальных городов Панамы. Может, я и жить хотел бы именно здесь. Но я чужой ему – этому городу».
Так сказал я однажды чернокожему священнику здешней церкви. Я долго слушал, как он вел службу, как пел свои, дивной красоты, гимны, и многого еще тогда не понимая в языке, стоял и не мог уйти из церкви. Меня приковал к себе этот черный священник, и стоящий за его спиной, устало прислонившийся к своему кресту Черный Христос.
Священник увидел меня – незнакомого белого среди его черной паствы – и, допев гимн, подошел ко мне. Он спросил, откуда я и нравится ли мне эта церковь в Портобелло. Но я плохо тогда понял его язык и, извинившись, вышел. На следующий раз, когда мы снова приехали в Портобелло, он уже поприветствовал меня улыбкой, но подойти не решился. И так было до тех пор, пока я однажды сам не подошел к нему. Подошел и ответил на его вопрос, который он мне задал год назад.
-Нет,- сказал мне тогда святой отец, так просто, как если бы наш разговор начался не год, а всего час назад.- No. Этот город сплочен в нашем Христе. В нем все нужны Ему. Нет для него чужих. Просто нет.
No te importen las razas ni el, color de la piel, ama a todos como Hermanos y haz el bien. Al que vive a tu lado dale amor. –Это слова из нашего гимна. «Не важны для Него ни раса, ни цвет кожи, Он любит всех и всем дает Свое добро. Дарит любовь тому, кто живет рядом и дарит любовь тому, кто приходит издалека». Гимн этот называется «Cristo te necesita». - «Ты нужен Христу».
С тех пор мы с отцом Фредерико стали друзьями.
Желание встретиться с ним, услышать его ровный, успокаивающий голос, соприкоснуться с его безмерной добротой, и почувствовать, что ты действительно еще нужен кому-то, часто бывало основной причиной, почему я мог схватиться среди недели – ведь туристы обращались в нашу компанию не так уж часто, мы не были богаты – и уехать на целый день в Портобелло. Просто однажды наступал момент – может, под влиянием вечернего одиночества, может тоски, может отчаяния или желания просто почувствовать на себе чью-то опеку – когда мне было необходимо увидеть отца Фредерико – пастыря души человеческой. Услышать голос самого Бога, доносящийся ко мне через этого черного священника, из его полных, добрых негритянских губ. И сам я мог в этот день почти не говорить. «Когда Бог видит мысли, в словах нет необходимости», - говорит отец Фредерико.
Когда мы приехали в Портобелло, служба в церкви уже началась. Из репродуктора, выведенного на улицу, доносился голос отца Фредерико. С хрипотцой, которая так присуща темнокожим. Судя по времени, до конца службы оставалось еще не меньше получаса. И мы, вместе с котом, Бекетовым и Энрике отправились в расположенную неподалеку под навесом столовую. В столовой стоял резкий рыбный дух и Чанг, уловив столь милый его кошачьему сердцу запах, поднял трубой хвост и деловито стал обследовать территорию. Тем временем, пока я разбирался в вывешенном на стене меню, в столовую забежало с десяток маленьких, черных portobelleños. Подобно всем детям на свете, их раздирало любопытством при виде иностранцев. На Энрике они обращали мало внимания, на меня – так себе. Центром же их внимания был белобрысый Бекетов. Я смотрел, как они осаждали его своим назойливым попрошайничеством, и пробовал только представить себе, что сейчас выдерживают наши поляки, которых Джанет повела на берег показывать пушки Дрейка.
-Энрике,- обратился я к нашему другу. - Как самый местный из нас, ты не знаешь, что за суп такой под названием «фу-фу»? Я голоден, как овчарка.
-Суп отличный,- уверенно сказал Энрике. Ему нравится слово «отличный», и он никогда не скажет просто «хороший». Послушать Энрике – все в мире отлично. Но на сей раз, видимо для пущей убедительности, он все же добавил со знанием дела, - очень хороший суп.
-Я смотрю, и ты так считаешь,- обратился я к коту, который от запаха рыбы совсем ошалел. Он с такой пронзительностью орал посреди столовой, что мне стало неловко за него. Впрочем, я забыл сказать, что все, каким-то образом связанное с рыбой, Чанг, подобно Энрике, безоговорочно считает «отличным». В этой же столовой кроме рыбы пахло разве что еще другой рыбой.
-Бекетов, на тебя отличный «фу-фу» заказывать? – спросил я.
-Нет, спасибо, - ответил Бекетов.- Мне бы лучше пива.
-Тогда, милая- обратился я к хорошенькой мулатке за стойкой, - дай нам, пожалуйста, один «фу-фу» и…Бекетов, сколько тебе брать пива?
-Две «Панама»- сказал Бекетов.
-И две бутылки «Панама».
-«Панама» нет, - сказала девушка, - Возьмите «Бальбоа».
-«Бальбоа» будешь, Бекетов?
-Лучше бы, конечно, чего-то послабей. Ну да ладно, бери «Бальбоа».
-Два «Бальбоа». Впрочем, нет, давай три…и даже четыре.
-Си, сеньор,- улыбнулась девушка, дав знак подручному мальчику отнести за наш столик тарелку супа. Затем она выставила на стойку четыре бутылки «Бальбоа». - Лед вам сейчас принесут, сеньор,- улыбнулась она все той же несмываемой улыбкой.
Мы сели за столик, и только налили себе по стакану пива как в столовую, что-то оживленно обсуждая между собой, шумно вошли двое наших поляков. Один из них, плотный и, как все поляки, усатый, в соломенной шляпе местного пошива, купленной, скорее всего, у индейцев в Читрэ, держал возле уха большую раковину. Он с улыбкой прислушивался к голосу шумящего в ней моря, и что-то говорил своему приятелю.
-Шумит? – спросил Бекетов, когда поляки сели за соседним столиком и один из них защелкал пальцами, подзывая из-за стойки девушку-мулатку.
-Цо пан муве? – не понял поляк, обращая к Бекетову по-детски голубоглазое лицо и продолжая вслушиваться в раковину.
-Пан муве – смотри, сколько моря возле тебя, а ты уши в раковину суешь, чтобы его услышать. Дома послушаешь!
Исаак правильно заметил – Бекетов хорошими манерами не блистал. Но поляк, похоже, его не понял, и радостно заулыбался, кивая головой.
-Так, так,- говорил он,- Бардзо ми миво позначь пана! – Он, видно, решил, что Бекетов хочет с ним познакомиться поближе.
Бекетов, которому я хорошенько наступил под столом на ногу, скуксился от боли, и на всякий случай улыбнулся поляку.
-Ему тоже бардзо мило,- как обычно начал я выкручиваться за Бекетова. Он явно не дорожил честью фирмы Хуана Замбраны и его компании.- Пан,- ткнул я пальцем в Бекетова,- ше называ Володя.
Бекетова, в общем-то, никто не спрашивал о его имени, но я вываливал все, что слыхал в своей жизни из польского языка.
-О! – обрадовался поляк.- Пан муве з ёнзыка полскего! Бардзо ми миво!
-Нет, нет, - попробовал я слабо протестовать. Но поляк не обратил внимания на мои отнекивания.
-А як ше пан называ? – спрашивал он меня.
-Называ Сергей,- сказал я. – Но пан,- ткнул я в грудь уже себя,- з полскего не муве. Так, слыхал чуть-чуть, пока по свету болтался.
-Чему только не выучишься, работая
