всего лишь последняя просьба.
-Расскажите, Мария,- попросила Таня.- Это так красиво. И оно нам с Сережей так нравится,- сказала она о загадочном дереве.
-Не о чем рассказывать,- сказала Мария.- Это была моя сестра, и она умерла. Она долго болела, и весь последний год лежала здесь, в этой палате. Незадолго до смерти, сестра чувствовала её, она попросила свою дочь посадить после её смерти напротив этого окна дерево. Она говорила, что ей весь этот год не хватало видеть в окне дерево. «Когда вы будете смотреть на него,- говорила она,- вы будете знать, что я чуть-чуть жива, где-то в его ветвях, в его листьях». И знаете, она была права. Когда я вижу его, мне действительно представляется, что она жива, и где-то здесь, рядом, за окном.
-А что стало с её дочерью?
-С Олей? Ничего,- сказала Мария.- Она выросла, вот и все, что с ней стало. Вышла замуж, и работает здесь же, со мной.
-Из-за него?- спросила Таня, кивнув за окно.
-Не знаю,- сказала Мария,- может быть. Это она тебе рассказала о дереве?- спросила меня Мария.
-Да,- ответил я.- Вчера, когда не было Тани.
-Бедняжка, она осталась совсем одна, когда умерла ее мать.
-А ее отец?
-А отца ее как бы и не было вовсе. Был только проходящий однажды по улице солдат. С войны шел. Их много тогда прошло, проехало, прохромало мимо нашего поселка. Городок наш был по пути с фронта. Но только проходили мимо него всё, в основном, чужие, всё чьи-то, всё не свои.
-А свои как же?- спросила Таня.
-Своих всегда возвращается мало,- сказала Мария.
-А ваш муж?
-Он тоже не пришел,- сказала, мягко улыбнувшись, Мария.- Потому что не было его у меня никогда, ни своего, ни чужого.
-Я полюбила ваш городок, Мария,- сказала Таня.- Мне в нем тепло. И я очень счастлива, что здесь я узнала вас. Вы здесь давно работаете, в больнице?
-В больнице? Давно. Уйти много раз хотела, да вот не смогла. Горя, как на войне, здесь видишь много. Но не ушла. И потом, радость здесь тоже бывает.
-И чего больше?- спросил я.
-Кто ж это считал? Бывает, умрет человек – молодой, красивый, жить бы ему и жить, или ребенка привезут покалеченного, в котором и жизнь-то непонятно как держится, посмотришь на него, на его мать, и не знаешь, осталась ли еще хоть капля радости на этом свете. А потом смотришь, пройдет месяц, другой, и вдруг подняли того ребеночка, к жизни вернули – и поймешь, что нужнее, чем здесь, нигде больше ты не будешь. Вот тогда и радость приходит, такая, что упала бы на колени и молилась, молилась дни и ночи напролет, за то, что радость такая есть. И еще, знаешь, хочется к старости приткнуться к кому-то, к родным поближе быть хочется, а кто мне роднее и ближе, чем оно – дерево это, да Оленька.
-Для вас ведь есть еще Бог?
-Он есть для всех, Танюша, даже для тех, для кого его нет. Только людям с людьми быть завещано. Потому и тянет их к людям.
-А в церкви? Ведь там и люди, и Бог?
-В церкви каждый только с Богом. Туда я прихожу только к Нему, не к людям.
-Мария,- сказал я,- не уходите отсюда никогда, или, хотя бы, сколько можете – не уходите. Может, Бог ваш дает вам эту силу, но только когда вы зашли в первый раз ко мне в палату и поздравили меня с днем рождения, и сказали, что все теперь будет хорошо, я поверил вам, и понял, что это правда.
-Так ведь я всем говорю, что все будет хорошо,- сказала Мария.
-И дальше говорите, пожалуйста,- попросил я её.- Может, словами этими вы и подняли меня.
-Дай-то Бог, Сережа. Ведь и вправду, «сначала было Слово, и Слово было Бог». Если поднялся ты от слова, значит, Господь был с тобой. И с хирургом был, когда делал он тебе операцию. Видно, нужен ты ему для чего-то, Богу.
-Дай-то бог,- неловко скаламбурил я.- Но разве есть кто-то, кто не нужен ему?
-Нет таких,- ответила Мария,- Но только ближе всего он к тому, кто сам ищет его.
-Разве я ищу его, Мария? Ведь я даже в него не верю!- возразил я.
-Ты не знаешь этого,- сказала Мария.- Не ищешь его, не веришь в него, а счастья ждешь даже от дерева. Ты думаешь, что не ищешь, а при этом даже в дереве Бога увидеть хочешь.
Я не знал, что ответить ей. Я не стал искать возражений, потому что словам её хотелось верить.
-Ищи,- сказала Мария,- и найдешь. Если будешь искать – найдешь. Но оставишь его – и он оставит тебя навсегда.
Я кивнул головой; я знал, что это из Библии.
-А вы – нашли его, Мария?- спросил вдруг Таня.- Вы – счастливы?
-Да,- ответила Мария. - Счастлива.
-Таня,- сказал я, когда Мария ушла.
-Да,- отозвалась она.
-А ты, хотела бы ты такого счастья, как у Марии?
-Я? Нет.
-Почему?
-А оно не настоящее. Оно придуманное. Как придумано доброе дерево – и придуман ее добрый Бог.
-Знаешь, я только что об этом тоже подумал – как трудно быть рабом придуманного счастья. Усомнись она хоть на секунду в одном из этих двух: в добром, живом дереве или добром живом боге – и не останется ее счастья, ни пылинки от него. И мне ее стало жаль. Впрочем, пылинка останется – ее племянница, Оля. Оленька, как Мария о ней говорит.
-Да,- сказала Таня,- все счастье – только в живых. Когда они уходят, с ними уходит, наверное, и счастье.
Она замолчала, потом сказала:
-Давай, знаешь, о чем попросим Бога?
-О чем?- спросил я.
-О том, чтобы нам никогда не уйти друг от друга.
-Мы это уже друг другу обещали, забыла?
-Обещали, а теперь давай попросим.
-Давай, только попроси ты за меня. Тебе он больше поверит. Он, мне кажется, стрижей вообще любит.
-Стрижей?- не поняла Таня.- Каких стрижей, о чем ты?
-Не обращай внимания,- сказал я.- Это я о стрижином счастье.
-А что, бывает и такое?
-Думаю, бывает. Стрижиное счастье – хорошее счастье, верное. Во всяком случае, оно куда лучше абсолютного, но ненастоящего счастья Марии.
-Я не понимаю, о чем ты говоришь,- сказала Таня.
«Это потому, что ты не знаешь одой истины – что ты – стриж»,- подумал я.
-Так, сюжет один в голову взбрел,- сказал я.
ГЛАВА 7
Не случайно цыганка не захотела разгадывать мою жизнь. Могла ли она хоть что-нибудь предсказать в ней, когда сам я давно перестал удивляться ее непредсказуемости. Как можно было предсказать этот городок и эти встречи? То, что не отмеченное даже точкой на карте место окажется местом окончания первой моей жизни и началом второй – лишней уже со своего начала. Это было столь же непредсказуемо, как и то, что я, считавший, что предать Таню хуже, чем убить стрижа, стал все чаще приходить один к чужому дереву. Я не мог отдать себе отчет в том, чего я ждал от него, хотел ли кого-нибудь встретить, но неосознанное предчувствие чего-то большого, как веха в жизни, вело меня к нему, учащая пульс, тая непредсказуемое. Я готов был клясться себе чем угодно, что не высокую золотоволосую женщину надеюсь встретить под ним. И что не предавал Таниной любви, когда под ладонью ощущал шершавую, липковатую кору в том месте, где ее касалась тонкая узкая ладонь женщины, особенно красивой в игре светотеней. И я с трудом сдерживал себя от того, чтобы не прижаться к этому месту щекой. Может, я и впрямь прихожу за счастьем, за этим никому неведомым счастьем, которое ищешь даже тогда, когда оно рядом, и только никак не можешь понять, что это оно и есть, и смутно хочется чего-то куда большего, куда более яркого?
Почему звала она меня приходить к этому дереву? - неосознанно спрашивал я себя. Я знал, что увижу ее здесь еще, и что придет она не только к этому дереву.
Я издали увидел ее.
-Пришли за счастьем? - улыбнулась она, подходя и отстраняя рукой низко опустившуюся ветку.
-Вышел подышать, - ответил я, стараясь попасть в ее чуть насмешливый тон побеждающей львицы.
Она усмехнулась:
-И дышали бы себе из окна, вон ведь оно, напротив.
-Тогда считайте, что я пришел за счастьем.
-И какое оно должно быть, по-вашему, разобрались?
-Призрачное,- сказал я.- Какого же еще счастья можно ждать от дерева?
-А призрачное – это какое?
-Призрачное – это никакого,- сказал я.- Ваше дерево – ваше и счастье. Мне здесь вряд ли что перепадет.
-Так зачем же все-таки вы пришли?- по-прежнему чуть насмешливо спросила Ольга.
-Мне кажется, вы хотите услышать, что я пришел к вам?
-Но разве не это вы хотите, но не решаетесь мне сказать?
-Понимайте, как хотите,- ответил я.
-Тогда, я так и пойму. Как любой женщине, мне приятно так понимать. Пройдемся немного? У меня сегодня есть время.
-Пройдемся,- сказал я.- Ведь я для того и вышел.
-Нет,- сказала она,- ведь мы договорились, для чего вы вышли.
-Да,- сказал я.- Но мне почему-то кажется, что и вы вышли для того же?
-А этого я вам пока не скажу.
-Но со временем, скажете?
-Со временем?- переспросила Ольга.- Со временем…,- повторила она.- Времени осталось немного, потому что вас послезавтра выписывают.
-Разве?- спросил я с неожиданным сожалением.
Она рассмеялась.
-Чему вы так расстроились?
-Мне почему-то стало жаль уходить отсюда,- сказал я.
-Жаль чего?- спросила она.
-Жаль, что у меня нет второго желчного пузыря, который можно было бы вырезать,- с неожиданным раздражением ответил я.- Не будьте анатомом человеческих душ - я не знаю, чего мне жаль.- Но, помолчав, добавил:- А может даже и знаю.
-Так чего же?
Я хотел ответить быстро, но сбился.
-Мне жаль…, что я вас поздно узнал.
Ольга не стала делать удивленное лицо и только спросила:
-Что бы изменилось, если бы вы узнали меня раньше?
Действительно, что бы изменилось? Вообще, следовало ли бы ее узнавать – позже или раньше? Я не испытывал к ней ничего, я был в этом уверен, и все-таки мне было жаль.
-Ничего бы не изменилось, кроме того, что я просто узнал бы вас раньше,- ответил я.
-Вот именно,- сказала она,- ничего бы не изменилось.- И, посмотрев в сторону, она добавила то, чего я не понял:- Я, например, узнала вас раньше. Но ведь это ничего не изменило. А может быть,- задумчиво произнесла она,- могло изменить.
Я кашлянул – верный способ хоть что-то сделать, когда ничего не понимаешь.
-Не понимаете?- снова усмехнувшись, спросила Ольга.
Я пожал плечами. Черт возьми, у этой женщины была обескураживающая проницательность. Мне кажется, она могла бы разговаривать со мной без моих ответов, потому что знала их лучше меня. Но все-таки, зачем-то она меня еще спрашивала:
-Скажите, о чем вы сейчас думаете?
Я сказал, что ни о чем не думаю, и был, наверное, близок к истине.
-А, может, не хотите говорить?
-Не хочу говорить,- облегченно сказал я.
-Мудро. Это лучший способ не сказать глупость.
«Какие еще мои мысли прочитала она?»
Ольга увидела мое замешательство и, тряхнув головой, словно отбрасывая в сторону серьезность и непонятность, весело сказала:
-А ведь и правда, интересно узнать, что вы подумали, когда я сказала, что узнала вас раньше, чем вы меня. Да все очень просто: я проводила анализ вашей крови и сказала себе: «Вот человек с точно такой кровью, как у меня».
-Вот как?- только и ответил я.
-Да,- сказала Ольга.
-А у нас с вами что, такая необычная кровь?
-Первая группа, резус отрицательный,- сказала Ольга.
-Это что, редкость?
-Не такая большая, но все же. Примерно, у пятнадцати процентов людей течет кровь первой группы, и у пятнадцати из этих пятнадцати она имеет отрицательный резус.
-Вон оно что!
-Да.
-Признаться, приятно хоть в чем-то почувствовать свою незаурядность,- сказал я.
Ольга рассмеялась.
-Таких незаурядных, как мы с вами, на Земле не меньше ста миллионов,- сказала она.
-Вы их что, подсчитывали?- спросил я.
-Ага,- ответила она весело.- Считала братьев по крови.
«Так вот почему меня так непонятно к тебе тянет»,- подумал я и мысленно добавил: «сестрица».
-И как
