КРЫСИНАЯ БАШНЯ

дядька… УКРАЛ у меня, у пацана по сути, моё оружие; просто взял – и украл! И сбежал! С моим оружием – которое  + 10 к дерзости, + 20 к убедительности, + 50 к чувству защищённости… Сво-о-о-олочь!!! Я бил и бил ногами в дверь, пока на ней не лопнул кожзам, а у меня не заболели ступни ног. Потом я сел возле неё и разрыдался. Слёзы текли потоком.



                                  Потрясение было настолько велико…

                                  Три года назад, когда у меня ещё не было своего компа, и я вожделел его всеми фибрами своей тогда ещё детской души, Антон дал мне на выходные свой МакБук. Поиграться.

                                  Батя, кстати, был сильно против, говорит «Хочешь играться, - садись вон к моему, стационарному, когда я освобожусь, и хоть заиграйся; а брать чужое – не надо!» Но у меня, как потом отметил батя, видимо сильно развит «собственнический инстинкт», - мне хотелось иметь «свой». Антонов комп был, конечно, не мой; но можно уже было представлять, что я обзавёлся своим, собственным – и не нужно ждать, пока там батя соблаговолит очистить место для «поиграть» за своим рабочим. Два дня антонов МакБук стоял у меня на столе, а батя бухтел «отнеси на место», но я его не слушал нифига… На третий день, когда мы были на кухне, в моей комнате раздался страшный грохот.  Подорвавшись, мы побежали туда и увидели страшную картину: тяжеленная стенная полка с моими книгами-учебниками, сувенирами и всякой всячиной сорвалась и углом въехала всей тяжестью прямо в стоящий под ней на столе антонов комп…

                                  Это было ужасно. Это было такое ощущение непоправимой трагедии, что тогда я просто даже не мог плакать, так я был потрясён… Конечно, родичи потом купили Антону на замену точно такой же, но я ещё несколько месяцев по ночам вскрикивал и просыпался, «видя», как полка обрушивается на открытый¸приветливо светящийся заставкой комп, ломая его вдребезги… Эдакая «неумолимая рука судьбы»!



                                  Вот и сейчас я чувствовал что-то подобное, только намного-сильнее, - обрез бинелльки был не просто забавной престижной игрушкой, - это был ИНСТРУМЕНТ, инструмент выживания в Новом Мире, - и теперь у меня его украли.

                                  К чести бати и Толика надо сказать, что они почти что и не стали мне пенять на такую бездарную потерю оружия. Батя только сказал:

- Вот зачем ты его притащил? А если бы менты? Ты мог бы попасть существенно серьёзней, чем с просто пропажей!

                                  А Толик вздохнул:

- На ошибках учатся, правда, Серый?

                                  Не в силах сдержать слёз, шмыгая, стыдясь этих слёз, низко опустив голову, я кивнул.

- А этого журнализда, случись нам с ним ещё пересечься на узкой дорожке… Ну, ты понял.

                                  Понял я всё; всё я понял. Но обреза уже не вернуть…

- Да фиг там он в «Центр Спасения» пошёл, это он так, порожняк прогнал. Не пускают туда с оружием.

- Ясное дело. Эх, люди… Серый, Серый… Нельзя быть настолько доверчивым. Я мог бы, конечно, как это модно у «разочарованных личностей», сказать что-нибудь вроде «Все люди сволочи», - но это всё не так, неправильно. Люди не сволочи, люди – они как люди, в разных обстоятельствах разные. Я ведь тоже был… Ну, наивным романтиком относительно людей. Вот и с твоей мамой тоже… Ну ладно. Знаешь, что меня относительно людей сильно «торкнуло» однажды?.. С тобой вот, Серый, случай. Ага-ага, с тобой. Ты не помнишь, конечно, - маленький ещё был. Девяностые, типа, тебе тогда ещё годика не было. Ты ж у меня… типа, поздний ребёнок, - батя хмыкнул, но глаза его подозрительно заблестели, - Я, понимаешь ли… Словом, я очень рад был, что у меня теперь есть сын, и что именно сын – тоже был рад; вот так вот, если очень сухо сказать. Мы как-то с твоей мамой пошли в магазин – тогда эпоха тотального дефицита была, за всем очереди просто сумасшедшие… А летнюю коляску с тобой оставили на улице. Чё там – тепло, солнышко светит, ты сидишь, в комбезике, - дело весной было, - гыгыкаешь так довольно… Минут через пять я выхожу чисто проверить как ты – а ты ревёшь… А около тебя на корточках какой-то парень, и что-то делает… Я сначала не понял нифига, иду к нему, - он оборачивается, - и как шарахнется в сторону!.. И говорит: «Да я ничего, я вот ему кроссовочек поправить хотел, у него кроссовочек с ноги спал…», - и тикать… Я, видимо, тормоз… тогда был. Я сразу и не понял ничего. А ты ревёшь!.. Тут смотрю – а у тебя один кроссовочек расшнурован, а второй вообще уже снят, и рядом стоит… Хорошие такие детские кроссовочки были, импортные, понятное дело, по тем временам-то; даже и не наши, а это нам тогда родственники поносить дали, после своей девочки, она тебя на год старше. И вот тут я понял, что он хотел снять и украсть кроссовочки с моего маленького сына…

                                  Голос его дрогнул, глаза бати не на шутку теперь увлажнились. Я смотрел на него с удивлением. Хотя что тут с удивлением, - я и раньше знал, - Львы, они такие сентиментальные в душе!

                                  - Дааа-с, - протянул батя, - Если бы этот парень тогда не убежал, думаю, я бы присел лет на несколько, - за нанесение побоев и увечий. Наверняка, да. Вот тогда как-то до меня дошло, не по книжному, - а через… эээ… реальность. Что то, что мне дорого – для другого человека может вообще быть никчемным. В том числе и жизнь, и здоровье моё и моих близких! И это, Серый, теперь стараюсь сейчас учитывать. Вот и тебе урок…



***



Олег – Толику:

- Да. Ты прав. Не получилось коммуны. Да и не могло, наверное, получиться. Слишком все разные. Сергей Петрович по-прежнему видит себя начальником, Виктор… А!.. Да ладно. Оно и к лучшему. Они тянули бы нас на дно.

- Ога, а теперь мы взлетим в небеса! – не преминул вставить язвительную фразу Толик.

- Взлетим – не взлетим, но будем знать на что рассчитывать. И никто уже не сбежит с нашими припасами. Да и… Сам посуди: у нас есть запасы, мы прошаренные в теории, мы знаем что делать, и мы готовы что-то делать (мне казалось, что батя убеждает сам себя, на самом деле распад и бегство так и необразованной толком общины больно ударило по его самолюбию), мы не имеем предрассудков… Ведь так же, Толян? Если надо будет – мы отберём и убьём; если уж совсем нужно будет… А эти нас постоянно бы тормозили. Ты посмотри – в бою они почти нули, и на мародёрку-то никто почти из них не пошёл – все как мыши по норам сидели, а какие разговоры об аморальности «взять чужое» - ты бы слышал…

- Эт-то когда? От кого? – встрепенулся Толик.

- Да… Неважно. Было. На дежурстве, ночью, взялись тут меня лечить, как нехорошо брать чужое. Но, бл…, хавчик наш кушали, это без претензий!

Я заметил, как всегда грамотно и правильно выражавший свои мысли батя в разговоре с Толиком, особенно когда волнуется, невольно переходит на какую-то полу-феню, полу-слэнг. Подстраивается «под аудиторию, что ли?» - подумал я и тут же похвалил себя за наблюдательность – вот я какой!

- Они по-любому тянули бы нас назад, Толян. Своими предрассудками. Нытьём своим. Приходилось бы улаживать конфликты. Разруливать.

- Хавчик наш жрали бы! – опять язвительно вставил Толик.

- И это тоже… - как не заметил подколки Олег – Так что нет худа без добра. А что ночные дежурства… Я всё одно спокойно спать не мог, когда, скажем, Олег Васильевич с сыном дежурят – того и гляди уснут или сбегут втихаря… Как тот журнализд. Или чего хуже – по своей воле вход откроют, поскольку «Это наше решение!» - передразнил Олег.

- Закроем ночные смены, не боись. Есть мысли. Минами закроем. Ни одна падла не сунется. Ну и сами дежурить будем.

Толик согласно кивнул – А куда деваться?..

Так и закончился разговор – реквием по «общине». И «реквием» по моей «вере в людей»…



СВЕДЕНИЕ СЧЁТОВ

 

 До офисного здания, в котором раньше 'охранял' Толик, добрались без происшествий. Тут действительно было спокойно: в пределах прямой видимости высились футуристические купола и сферы 'Мувск-Колизея', сейчас превращённого в один из 'Центров Спасения'. Символом новых времён была 'егоза', оплетавшая расставленные по периметру Центра гаишные барьеры, да блок-пост с торчащим из мешков с песком, выложенных на бетонные блоки, стволом крупнокалиберного пулемёта. Два БТРа рядом довершали картину.

 

  Трёхэтажное вычурное по дизайну офисное здание было как раз напротив, в полукилометре. Вернее, даже, скорее четырёхэтажное: три этажа и этаж цокольный, с половины здания выходящий наружу, и имеющий даже свою дверь и вполне полноценные окна. Как отметил Толик, всё было как всегда, даже не побиты стёкла, - но во всём царило запустение: порядочная по размерам автостоянка за офисной оградой была не подметена как обычно, с ближайших деревьев густо нанесло листвы; с ближайшей мусорки, с переполненных мусорных контейнеров - газет и прочего мусора.

  Подъехали к воротам. Толик вышел и огляделся. Никакого движения, никакой реакции. 'Может, вообще тут всё бросили и слиняли?' - подумал он, - 'Это было бы обидно... Да нет, вряд ли'.

    - Олег, ты побудь здесь, я сейчас - схожу за ключами. Ворота открыть надо.

 - Может, вместе сходим?

 - Не. Я ж здесь как бы свой, а ты-то что. Я сейчас, быстро.

     Потрогал калитку - тоже брякнул замок на цепи. Сделал шаг в сторону, и легко перебросил тело на ту сторону забора. Опять осмотрелся. Никакого движения. Через минуту он уже стучал костяшками в запертую же стеклянную дверь основного входа, в вестибюле которого был дежурный пост.

  Вскоре появилась заспанная физиономия, и в стекло стал всматриваться мужчина лет сорока пяти, в чёрной куртке с жёлтой надписью над карманом 'Охрана'.

  «Лёша, Лексей Аронович» - порадовался про себя Толик, - 'Старший отдела охраны, стукач и лизоблюд Мартовны... Это хорошо, это хорошо... Будь Никитич или Валерка, - вышло бы неудобно'.

     Всмотревшись, узнав, тот заулыбался, махнул приветственно рукой, и подошёл к дверям. Повозившись, открыл замок, приоткрыл дверь, и, стоя в проходе, улыбаясь, протянул руку пришельцу:

 - Ну, здорово, бродяга! Где пропадал?

 - Да так, дела были... А ты всё на работе? В такое-то время?

 - Ненуачё? Чё делать-то? Все поразбежались, да; ты вот тоже слинял... Тогда. А тут спокойно. Вон - вояки и менты напротив, так что тут не шалят... А я чо? Я ж 'начальник охраны', я и дежурю... За всех за вас! - с нажимом добавил он.

 - Труженик, ёпт. Трудяга. А чё в Канаду, к родичам не слинял - ты ж собирался?

 - Да... Не вышло, да. А сейчас у них там у самих, понимаешь...

 - Слушай, а ты что, меня так и не пустишь войти? Вот так и будем разговаривать в приоткрытой двери?

           Тот смешался.

 - Да понимаешь... Мартовна велела никого не пускать... Вообще.

 - Велела... А ты всегда был исполнительным, ну как же, как же. Помню, ага. Не пох, чо она 'велела'?

 - Дык эта... Она ж тута. Да. В здании. Живёт здесь - вместе с Олегом, с сыном значит...

 - Оп-па... И сейчас здесь?

 - Ну да...

 - Ну надо же как везёт! Давай-давай, двинься, разговор у меня к ней. Как у работника к работодателю. В силу сменившейся парадигмы. - Толик отодвинул плечом пытавшегося загородить дорогу 'начальника охраны' и прошёл мимо него в вестибюль. Тот засеменил следом, неловко пытаясь ни то закрыть проход ему, ни то даже и вытеснить обратно на улицу, и продолжая сбивчиво вещать:

 - Так эта... Тогда, когда эта... Ну, случилось всё, - ну, переворот, - вот тогда, ну,