его на левое предплечье. На меня он больше не обращал внимания. Он обнажил свой самурайский меч и положил его на подоконник. Снова схватил алебарду. Миг – и он был уже по ту сторону подоконника, на площадке.
Они кинулись на него как стая собак, визжа и замахиваясь арматуринами. Ловко парировав два удара, Устос наотмашь рубанул одного из нападавших по руке, другого мощным толчком древка вообще сбросил с крыши. Последовали ещё несколько замысловатых движений, гопники на мгновение были отброшены от окна, но над срезом крыши виднелись всё новые перекошенные рожи, лезущие, размахивающие железяками… Как в кино! Только сейчас я услышал гремящий во дворе металлический рок. Рукоятка «палицы» в моих руках мгновенно взмокла от пота, в эти мгновения всё решалось. Если гоблины сомнут Устоса…
Додумать я не успел, - Устос сам перешёл в наступление, он колол и крушил, лязг металла и сочные удары в мягкое заглушала матершина всё новых лезущих на крышу гоблинов. Видно было, что они отступили, вернее – отпрянули, только на секунды, сейчас они скопом навалятся и длинная алебарда станет только помехой…
Как почувствовав это, рыцарь с красным драконом на гербе перехватил алебарду как копьё и метнул её в одного из нападавших… Пронзив пикой ему плечо, алебарда увлекла его вниз. А в руках Устоса уже оказался самурайский меч. Тогда на небольшом пространстве площадки произошло побоище, - остервенелые гоблины кинулись на него, как стая собак на медведя, - и тут же получили мощный отпор.
Владеть мечом Устос явно умел не хуже чем алебардой! Это был какой-то вихрь из сверкающей стали, воплей и суеты мешающих друг другу гоблинов. Устос сёк и колол, обрушенные на него удары арматурой наталкивались или на его щит, или парировались мечом, или, не причинив вреда, скользили по доспехам. Удар куском водопроводной трубы был нацелен ему в голову, - но он парировал его, приняв на щит. Взмах меча, - и упала отрубленная кисть руки с зажатой трубой. Пронзительный визг гоблина, сжимающего левой рукой брызжущую кровью культю правой, заложил уши. Справа замахивается арматурой гоблин, - взмах меча наотмашь сносит ему половину лица, арматура звенит, падая под ноги. Удар бейсбольной битой принимает на себя шлем, - и бита соскальзывает, ударяя уже по краю щита, - а короткий укол клинка в живот протыкает гоблина насквозь… Тот пятится назад, пятится – и падает навзничь вниз с площадки.
На площадку лезут всё новые, это какая-то жуткая мясорубка, порубленные и поколотые гоблины валятся под ноги. Пронзительные вопли и дикие крики эхом отдаются во дворе. Отступят? Но они как обдолбанные наркотиками, всё лезут и лезут на площадку, в перекошенных харях уже нет вообще ничего человеческого, одно звериное желание убивать. К тому же снизу, из-под козырька подъезда, дико орёт главарь: «Вперёд, вперёд, замочите его!!! Бейте!! Бейте!!! Грохну каждого, кто отступит!!!» С ужасом я слышу сквозь мешанину звуков боя музыку… Это во всю мощь динамиков орёт гоблиновский магнитофон. Гремит AC\DC.
Я хочу помочь Устосу – но понимаю, что буду только мешать. Если бы у меня был мой обрез!.. Опять они кинулись скопом, - и опять отброшены, один спрыгнул вниз, двое упали с козырька; один, визжа, ползёт к краю, зажимая перерубленное почти напополам бедро; голубые джинсы быстро напитываются кровью. Джинсы – и самурайский средневековый меч… А они всё лезут.
Здоровенный детина обрушивает на голову Устоса удар обрезком арматуры, - тот блокирует мечом, отбивает щитом удар другого нападающего, снова удар справа, - Устос опять подставляет меч – и меч ломается с коротким звоном. От ужаса у меня потемнело в глазах. Но ни мгновения задержки, - Устос делает скользящий шаг к верзиле, отбивает в сторону щитом руку с арматуриной, и обломком меча жёстко засаживает тому под подбородок. Тот сгибается, хватаясь за подбородок и шею. Кинувшийся слева гоблин еле успевает пригнуться, когда Устос метнул в него окровавленный обломок меча. Но другой, визжа, сумел вцепиться в щит и рвануть на себя. Устос стряхнул щит с руки, - и гоблин с зажатым в лапах щитом покатился под ноги своим товарищам, мешая им стаей наброситься на того.
Мгновение – и Устос выдернул из-за спины клевец. Взмах, - и лезвие топора входит в лоб согнувшегося детины, держащегося за окровавленный подбородок. Тот валится как подкошенный.
Теперь Устос без щита и без меча, но обеими руками он сжимает клевец, - помесь боевого топора и острия, бывшее мирное изделие какого-то деревенского кузнеца. Устос сносит им ещё несколько нападающих, их удары скользят по его доспехам, а клевец кромсает тела не хуже меча.
Замах гоблина молотком остановлен тычком клевца в лицо, - шаг в сторону, - и остриё топора входит тому в плечо. В это время на площадке грохает выстрел. Устоса отбрасывает в сторону, он падает на шевелящиеся окровавленные тела гоблинов. Тут же поднимается. Левая рука висит как плеть, но в правой по-прежнему зажат клевец. В прорези шлема исступленным огнём горят глаза.
Ещё выстрел – и удар картечи сбрасывает рыцаря в изорванном окровавленном белом плаще с крыши…
***
Снизу раздаётся вой и рычание, в которых нет ничего человеческого. Всё уже неважно. Абсолютно всё уже не важно! Я перепрыгиваю через подоконник, сжимая в руках устосову шипастую палицу. Но главаря гоблинов с обрезом на площадке уже нет. На площадке, усеянной гоблиновскими железками, густо залитой кровью, валяются только несколько гоблинов. Четверо. Двое без признаков жизни. Верзила с разрубленным лбом. Ещё один, ничком. Один, поджимая залитую кровью руку, пытается слезть с площадки. Он свесился ногами вниз, и пытается нащупать опору. Ещё один надрывно стонет и старается подняться.
Я подскакиваю к слезающему гоблину и помогаю ему спуститься, - наотмашь бью его носком в лицо. Он исчезает внизу. Подскакиваю к другому, - и что есть силы бью ему в голову палицей. От удара под палицей отчётливо и противно хрустит. Он молча валится.
Падаю на живот, не обращая внимания на кровь и грязь, смотрю вниз.
Стая рвёт Устоса.
Как изломанная грязно-белая кукла он валяется на тротуаре, а вокруг, мешая друг другу, рыча и визжа, захлёбываясь матерщиной, толпятся гоблины, раненые и невредимые; проталкиваются, стараясь пнуть, ткнуть, ударить Устоса. Мешая друг другу, они топчут его, воя от злости. А над всем этим гремит АС\DC… Ещё несколько тел, неподвижных и шевелящихся, разбросаны вокруг на асфальте, - это те, кого Устос в бою сбросил с крыши подъезда.
Устос мёртв, это было ясно.
Но для меня почему-то было предельно важно, важнее собственной жизни, - не дать этой стае рвать убитого рыцаря.
Это было совершенно, предельно ясно, - что я ДОЛЖЕН сделать. Я не думал, что я защищаю свой дом, или что защищаю маму, или этих трусливых свиней, попрятавшихся за железными дверями, трясущихся, ждущих что их зарежут не в первую очередь… Я просто должен был это сделать.
Сжав в побелевших руках шипастую палицу, я приготовился изо всех сил прыгнуть в эту свалку, в кучу гоблинов, толпящихся над Устосом. Мозг, вне сознания, чётко рассчитал, что одного я сумею сбить в прыжке ногами, и, наверное, даже покалечить. Если я постараюсь одновременно приложить шипастой палицей в затылок второму, - то это будет уже двое. Главное – точно попасть. И не упасть на тело Устоса. Я отступил и напряг толчковую ногу, готовясь к прыжку…
В это время во дворе гулко, хлёстко щёлкнули выстрелы.
Я удержался от прыжка в последний миг.
От въезда во двор бежали батя с Толиком. В руках у них были пистолеты.
***
Победа.
Это сладкое слово «победа!» Или «спасение»? Но что-то никакой радости. Одна усталость, в голове клубятся обрывки мыслей. Должна же быть радость, нет? Ведь я минуту назад собирался последовать вслед за Устосом.
Ублюдки, топтавшие его, побежали врассыпную. Но многие ранены. Они отстают, а некоторые вообще лежат на тротуаре, там, где упали с козырька. Они стонут и вопят о помощи. Но всем не до них. Гоблины, те, что на ногах, побросав свои железки, удирают. Они глухи к крикам раненых.
Батя и Толик бегут к подъезду. Приостановившись, Толик дважды стреляет. Тут же, встав на колено и тщательно прицелившись, стреляет батя. Двое удирающих валятся на асфальт. Остальных уже не догнать. Лишь один раненый, приволакивая ногу и скуля от ужаса, пытается скрыться за углом. Толик уже добежал до тела Устоса. Он остановился, и, взведя курок, прицелившись, стреляет. Промах. Но гоблин от страха падает. Тут же пытается встать, - но Толик стреляет вновь. Теперь не убежит.
Всё. Все, кто мог убежать – убежали.
Толик подбирает с асфальта окровавленный клевец и наотмашь сносит им стоящий на асфальте магнитофон. Тот, кувыркаясь, катится по тротуару, рассыпая осколки. Проклятая «Металлика» замолкает.
- Серёжа! Сергей! Ты цел?? – это кричит подбежавший к подъезду батя, в руке у него парабеллум. Он смотрит на меня снизу, я по-прежнему стою на краю козырька.
- Да. Да. Цел.
Отбросив палицу, неловко начинаю спускаться по нагроможденным гоблинами скамейкам. Неудобно, скамейки скользкие от крови, батя снизу помогает мне. Вижу в распахнутом окне ошалелое лицо мамы. Она тут же исчезает. В окнах торчат головы соседей. Чёрт бы их побрал…
Батя шарит по мне глазами, снова:
- Ты не ранен??
- Да нет же… - я провожу рукой по груди и животу, смотрю на руку – она вся в крови.
- Это не моя… - как-то по киношному прозвучало, - Я там, на козырьке лежал. Там всё в крови.
Гоблин, которого я пинком скинул с крыши, так и валяется внизу. Судя по всему, он разбил голову о бордюрный камень. Тихо стонет.
- Что здесь произошло?? – это батя. Он заталкивает пистолет за пояс.
- Гоблины… - я показываю на валяющиеся по двору тела, - Они напали. Устос нас спас… - я показываю на него.
- Это Устос??.
Теперь мы около него. В нём не узнать прежнего рыцаря в белом плаще и блестящих латах, - всё изорвано, смято, забрызгано кровью, превратившейся с пылью в кровавую грязь. Его шлем валяется рядом; он погнут, как будто его топтали. Но, видимо, он защитил голову Устоса на какое-то время, - его лицо разбито не сильно. На груди возле шеи всё изорвано и залито кровью. Я падаю около него на колени и поднимаю его голову. С другой стороны на колени опускается батя.
- Кажется, он ещё дышит… - не глядя батя, пошарив в поясной сумке, извлекает перевязочный пакет, рвёт обёртку зубами. Я, опомнившись, тоже достаю из кармана носовой платок и прижимаю Устосу к шее, там, где слабеющими толчками идёт кровь. Да, дышит. Или нет? Я наклоняюсь к его лицу, стараясь уловить дыхание, но мешает дикий крик в глубине двора:
- Нет, нет, нет, не наааааадооооо!!! - оборвавшийся глухим ударом.
Мы с батей синхронно поднимаем головы, - это Толик только что добил не успевшего удрать гоблина. Он с маху бьет его клевцом в голову ещё раз, в лицо; и рысью бежит к следующему, занося топор для удара.
Тот, видя его, визжит как свинья, на весь двор, поминая свою маму, братишку, учёбу в колледже и прочую муйню. Ещё один начинает орать. Кто-то надрывно стонет. Но через полминуты везде наступает тишина. Толян, помахивая клевцом, направляется уже шагом к углу дома, где скорчился последний.
Устос ещё жив. Теперь видно, как он тяжело дышит. Батя
