нам всяческие кары, и даже кидался камнями в окна, - но не рисковал показываться из-за деревьев. Потому и сам никуда не попал. Толик вполголоса ругался, что тот не появляется из-под деревьев, и его трудно разглядеть в прибор. Что-то это уже стало мне надоедать, я уже подумывал пойти спать, когда в ответ на очередную забористую тираду гоблина с верхних этажей донёсся старушечий дребезжащий голос:
- Чтоб ты сдох, чёртов охальник! Как таких ещё земля носит! Чтоб ты провалился сквозь землю вместе со своими архаровцами! Чтоб…
Как только донёсся старушечий голос, Толик сразу напрягся, выставил на подоконник наган, взвёл курок и стал весь внимание.
- Толян… Толь, дай я в него шмальну! – но он только досадливо дёрнул плечом в чёрной футболке.
Наконец дождались. Гоблин не стал вступать в диалог со старухой, а выстрелил на голос. Среди тёмной листвы сверкнула вспышка, грохнул выстрел. Кажется, ещё даже не дзинькнули стёкла в окне, выбитые картечью, как Толик дважды выстрелил по вспышке. Из соседней кухни также грохнул выстрел батиного Люгера.
Тишина. Звук осыпающегося по стене дома стекла. Толик на мгновение выглядывает из-за стены и ещё дважды стреляет, - уже наудачу.
Тишина. Только слегка звенит в ушах от близких выстрелов.
В дверях появляется батя.
- Ну что? Попали-непопали, проверять мы сейчас точно не пойдём. Но что мы неодобряем ночью громкой ненормативной лексики под окнами он, я думаю, понял. Пошли спать. Хочется верить, что бабку на этажах он тоже не зацепил… Дадут нам сегодня выспаться???
ПОКВАРТИРНЫЙ ОБХОД
Утром разбудил стук в дверь. Кто-то опять из оставшихся соседей по подъезду. Из-за двери:
- Олег Сергеевич! Лена! Нам бы выйти…
Батя пошёл открывать подъездную дверь, засов которой на ночь наглухо примотал толстой проволокой.
Вернулся ворча:
- «Что за стрельба ночью, что ночью за стрельба…» Не знаю я, что тут ночью за стрельба, сплю я ночью… Я чо теперь, швейцаром буду здесь работать? И не закрывать дверь нельзя – обязательно кто-нибудь на шармачка заскочит, зае… эээ… замучаешься его потом из подъезда выщимливать…
Подумал.
- А где Толян?
- Ушёл. С час назад. В соседний подъезд, сказал, - отозвалась из кухни мама, - Я так полагаю…
- Да чё тут полагать, к Элеоноре таскается, ясно… - вполголоса пробурчал батя.
Хлопнула входная дверь.
- Ага, вот он. Вот что. Давайте так сделаем: сейчас пройдёмся по подъезду, выясним кто и сколько осталось жильцов. Определимся всё же с графиком дежурства у входной двери, по-новой. Днём и женщина сможет дежурить, ничего сложного своего соседа опознать, да посмотреть, чтоб соседа не под ножом привели. А ночью – или мужики по очереди, или сделаю мину-сигналку. Хотя… Если начнут подъездную дверь ломать – полюбому услышим. Серый, ты лежи, отдыхай пока.
Они ушли.
В подавляющем большинстве квартир никто на стук не ответил. От почти тридцати квартир ключи уже были у Олега, оставлены на сохранение. Зашли, осмотрелись. Наметили, куда перетащить хабар и как спрятать. Продолжили осмотр. Оказалось, в Башне остались всего-то пять семей, и те также вскоре собираются сматываться. Да, здорово людей подкосил инцидент с гоблинами.
В квартире на 12-м этаже дверь после долгих расспросов и разглядывания «посетителей» в глазок, открыла мелкая шустрая бабка. Поминутно поправляя повязанный по-деревенски платок уставилась на вошедших бледно-серыми, выцветшими от времени глазами.
- Бабусь, мы войдём? Вы ж нас знаете, мы с 51-й квартиры.
- А и входити… - бабка посторонилась и Олег с братом вошли в старушечье обиталище.
- А не разувайтися, ничо!.. – замахала она руками на попытку бати снять обувь. Сухонькая бабка, слегка перекособоченно передвигаясь по квартире, напоминала большого серого воробья, опасливого, но в то же время и любопытного.
- А вы, знатчицца, старший по подъезду? Или по дому? А не говорите, знаю я вас как зовут, да. И брата вашиго знаю как. А как сейчас с водой будит, а? А это вы стреляли ночью? – засыпала она вопросами.
Батя только открыл рот, но она не дала ответить:
- А и знаю, что вы. А и хорошо, отогнали фулигана. А у вас стекло есть?.. А свет теперича вечером будит?
- Баушка, вы что тут остались? Вам что, податься некуда? Что вас родственники не заберут? – прервал Толик бабкин поток вопросов.
- А и некуда мне… Нету у меня тута родственников… - подтягивая ситцевый выцветший платочек, чирикнула бабка.
Олег оглядывался. Стандартная старушечья обстановочка. Древний застеклённый комод, битком забитый разнокалиберной стеклянной и фарфоровой цветной посудой. Фаянсовые расписные кошечки, олень и рыбка на вязаной салфеточке. Там же, в комоде, большое пожелтевшее чёрно-белое фото на картоне – эта же бабулька, только в молодости, прислонившаяся головой к серьёзному мужчине в пиджаке и с усами. Рядышком – несколько вполне современных цветных фотографий, на которых улыбаются разновозрастные мужчины и женщины, дети, поодиночке и группами. Несколько почётных грамот в рамках на стене, на зелёненьких выцветших обоях. Облезлый, покоцанный кошкой диван, стол, в углу – трюмо без одной створки, с ворохом опять же всевозможных фарфоровых и стеклянных безделушек, милых старушечьему сердцу. За зеркало трюмо понатыканы открытки с видами природы – всё «средняя Россия»: берёзки и озерца, луга и сосны. Старенький корейский телевизор в углу на тумбочке завешен синей бархатной тряпочкой, венчает его пластмассовая сувенирная моделька останкинской телебашни. Половички на полу. Несильный, но застарелый «старушечий» дух.
Оказалось, у Ольги Ивановны, как назвалась старушка, родственники все далеко, и связь с ними давно потеряна. Звонить по телефону с бабкиной пенсии ей было дорого, а письма с некоторых пор перестали доходить. Понятно, что интернет старухе был неведом. Бабка жила тут одна, единственному сыну, что изредка звонил из маленького городка с Урала, настрого запретила и думать о том, чтобы забрать её отсюда.
- Живут оне с невесткой не весть как… Куда я ишо буду под ногами мешацца.
- Вот вопрос… - огорчился Толик, - Чо вот с вами теперь делать?
- Баушка… - подключился батя, - Мы не вмешиваемся в ваши личные дела, но находиться вам тут, одной, положительно невозможно! Может вас в «Центр Спасения» препроводить? Там за вами присмотрят…
- Ишо чего! – бабка замахала руками, - Ты, милок, не городи таки глупости! Ишо мне под конец жизни в богадельне не хватало койку занимать! Сама я. Ни у кого ничо не прошу. Скока бог даст, стока ешо и протяну. Сама себя обихаживаю.
- Ну не знаю… - почесал Олег в затылке и переглянулся с братом, - Как вы жить тут будите-то…
- А и знать ничо не надо! – подхватила бабка, - Сама я всё. Ни у кого ничего не прошу.
- Не, я понимаю, конечно… - Олег был в сомнении, Толик тоже недоуменно пожимал плечами, - бабка своей шустростью и уютной воркотнёй вызывала симпатию, но резко не вписывалась в концепцию «укреплённой башни-замка на территории, окружённой варварами». По голосу они узнали ту старуху, что ночью вмешалась в «монолог» гоблина и «вызвала огонь на себя».
- Мы ж не сможем вам помогать… Что кушать будете? Опять же вода… Пищу готовить…
Тут бабка ни слова не говоря цопнула Олега, в котором она признала старшего, сухонькой воробьиной лапкой за рукав, и повела на кухню. Рядом с газовой плитой на приставном столике стояла маленькая двухкомфорочная газовая плитка; рядом, под цветастым платком, образующим драпировку на резинке, большой газовый баллон. Ещё один такой же баллон просматривался под простынёй в углу. У Олега поднялась бровь… А бабулька уже тащила его за рукав в кладовку.
- Только ить… Света там нету. Чичас я свечку запалю…
- Не надо, бабушка, мы так – батя достал фонарик и осветил старухины закрома. В так называемой «тёщиной комнате», глухом, довольно обширном закутке-кладовке, на полках до потолка располагалось бабкино богатство: пакеты с мукой и вермишелью, с сахаром и солью, трёхлитровые банки с различными крупами, виднелись синенькие банки со сгущёнкой, рядами стояли стеклянные банки с домашней консервацией: огурцы, огурцы-помидоры, кабачки, перец, квашеная капуста, компоты…
Компоты. Компоты! Бесцельно мотавшийся по бабкиным закромам луч фонарика пробежал по ряду банок с компотами, осветил ещё какие-то коробки и пакеты на полках, - и вновь вернулся к компотам.
Оп-па… Вишнёвый. Вишнёвый компот… В голове тут же всплыла огромная клякса тёмно-красной душистой жидкости на асфальте рядом с телом умирающего Устоса, осколки банки и россыпь компотной вишни…
Олег толкнул локтём брата и вновь посветил на ряд банок с компотами.
- Да заметил я… - вполголоса отозвался тот.
Они оба повернулись и посмотрели на сухонькую старушку-воробушка уже с новым выражением.
- Ольга Ивановна, а это у вас что?..- посветил Олег на три здоровенных, по грудь взрослого мужчины, белых полипропиленовых тканых мешка, набитых чем-то.
- А сухари, милок, - отозвалась бабулька, - Сухари. Я ить исчо Войну помню. Чо не доем – на окно, на подоконник. Высушу, потом в духовке обжарю – и в мешок. Вот и набралось. Не выбрасывать же – хлеб-та?.. Скотины нету, да и не дело это – скотину хлебом кормить…
- А вода? Вода, бабушка? А ну как отключат воду совсем?? – вмешался Толик.
Бабулька тут же переключила внимание и на него, цопнула его за рукав и повела в другую комнату, служившую старушке спальней. Там, под старинной металлической решётчатой кроватью «с шишечками», исключительно аккуратно заправленной синим покрывалом и увенчанной горкой подушек под кружевной накидкой, показала шеренги пластиковых пятилитровых баклажек с водой, - все помятые, разноцветные и разномастные, но все по горлышко заполнены водой.
- Вот! – наивно похвасталась старушка, - И в ванной-та есчо два раза по столька! По всей стене. И не протухнет! Я, когда воду-та набираю, туда серебряный освячёный крестик на серебряной жа цепочке опускаю. На полчаса. И не тухнет – хоть год будет стоять, хоть два! Потому как – освячоный крестик-та!
- Угу, - буркнул под нос Олег, переглянувшись опять с Толиком, - И ещё потому что хлорированная, и ионы серебра работают как природный антисептик. А так – конечно, за счёт святости…
- Ну?.. – вопросила Ольга Ивановна, когда осмотр закончился, - Убедилися? Воды я немного пью, я всё больше её на кашки расходую. Газа у меня на два года хватит…
- Зима… - заикнулся было Толик. Бабкины запасы произвели на него впечатление.
- А чё зима, милок? Батареи топить не будуть? Знамо дело, - не будуть. А я вот тута, на кухне, утеплюся, укутаюся, и перезимую. От печки всё одно тепло-та будит. А квартера – ну чтож квартера… Выстынет. А на кухне мы с Пушинкой перезимуем. А там видно будет.
Тут только заметили чисто белую аккуратную кошечку, внимательно наблюдающую за перемещениями гостей с подушечки, лежащей на стуле, в углу спальни.
- Кыс-кыс… - заискивающе обратился к ней Толик, но та только перевела на него серьёзный взгляд огромных зелёных буркал.
- Утеплюся, утеплюся… - продолжала поучать старушка, - У меня всё
