музыканта буйствовал красками Таити, который всегда казался ему лишь недосягаемой, нереальной, несбыточной мечтой, а теперь стал его реальностью, символом и мерилом его успеха... А старый скрипач никакого Таити не замечал. Как не замечал вообще ничего. Он, как бы, по-прежнему стоял на булыжнике родной улицы и играл на скрипке на фоне старой афиши, на которой дожди и время давным-давно смыли все буквы. Когда афишу впервые вывесили с его именем в его местечковом городке, он водил смотреть на нее всех своих многочисленных еврейских родственников и знакомых.
И вот успех был достигнут. Он был во всем вокруг, а скрипачу до него не было никакого дела, он попросту его не замечал. Он любил только музыку, которую продолжал играть, и слышал только ее.
К утру картина была закончена. Герман назвал ее «Незамеченный Таити».
10.
Стук в дверь его номера был хоть и негромкий, но долгий и монотонный. Стук этот, в конце концов, и разбудил Германа.
Невыспавшийся, он посмотрел на часы, и удивился - как ему удалось проспать так долго? Как бы поздно он ни ложился, сколько бы до этого ни выпил, и как бы долго ни засиделся накануне за мольбертом, никогда не мог он заставить себя проспать дольше, чем до часу дня. Теперь же часы показывали шесть.
-Войдите! – громко сказал Герман в сторону двери, поднимаясь с постели.
Вошел Отто.
Взгляд его сразу упал на новую картину. Герман поймал себя на мысли, что если еще недавно ему стало бы интересно узнать мнение Отто, то теперь он только со спокойным безразличием ожидал, что тот скажет по поводу его нового холста.
-Это она? – спросил Отто, показывая пальцем в сторону, где стояла картина, и глядя при этом Герману в глаза. – Та картина, что я вам заказывал?
-Да, наверное, - ответил Герман. – Не знаю, то ли это, что вы хотели получить, но ничего другого на эту тему я придумать не могу.
-Ну, дорогой мой, вы на себя наговариваете, - сказал Отто. – Да, впрочем, ничего другого и не надо. – А это, - показал он на остров на заднем плане картины, - надо полагать Моореа?
-Как вы сказали? – не понял Герман.
-Ну, ведь все это, - Отто обвел рукой картину, - если не ошибаюсь, Таити?
-Да, - несколько неуверенно произнес Герман. Он как-то упустил из виду умение Отто безо всяких подсказок узнавать суть вещей.
-В таком случае, остров на заднем плане носит название Моореа, - разъяснил Отто Герману то, что тот изобразил в картине, сам не зная того. – Я бывал на нем неоднократно.
Отто долго молча рассматривал картину, что-то вымерял в ней, прищурив один глаз и глядя на холст сквозь раздвинутые большой палец и мизинец, отходил от нее, затем подходил вновь. Наконец, все, что ему было надо, Отто вымерял и рассмотрел, после чего нарушил молчание.
-И как, сумели ответить? – спросил он.
-На что?
-Ну, как же? - Отто показал на картину. - Для чего ему, - кивнул он на нарисованного скрипача, - все это? – Отто обвел картину широким движением руки
-Что все? Таити?
-И Таити тоже. Для чего вообще нужен успех? Ведь вы о нем, кажется, мечтали, когда мы с вами увиделись в первый раз у Давида?
Герман не смог ответить. Раньше бы ответил, а теперь не смог.
-М-да, - с какой-то подспудной грустью протянул Отто, и было непонятно, что он имел в виду, произнеся это «м-да». – И, тем не менее, - продолжил он, - отступать поздно. Не позднее, чем завтра мы с вами должны быть в Лондоне. Нужно уладить перед аукционом кое-какие формальности. Да и ваши работы, которые должны со дня на день прибыть в Лондон из Москвы, я никому не могу поручить встретить.
Герман в очередной раз внутренне стушевался при мысли, что все происходящее творится сейчас не с ним, а с кем-то совсем другим, а он здесь присутствует лишь по какой-то нелепой смешной случайности. Почти неминуемым казалось, что вот-вот его должны уличить в чем-то – например, в присвоении чужой жизни - и, уличив, прогнать взашей – назад, в свою жизнь, на свое в ней место. Ведь еще до вчерашнего дня его картины, о которых сегодня Отто говорит, что никому не может доверить их встречу в Лондоне, валялись под столом в Татьяниной избе – сырой и холодной - и никому до них не было ни малейшего дела. И не надо думать, будто Герман не пробовал в то или иное время продать эти картины – пробовал, и много раз. Да только никто их не купил. Однажды, правда, в галерею к Давиду, где в очередной раз бесконечно висела одна из этих картин, пришел человек, которому она, по его словам, понравилась. Человек спросил цену, узнал, что не так уж эта цена и велика, походил возле картины, но купил все-таки не ее, а другую (и другого, разумеется, автора).
-Я бы взял ее, - сказал он тогда как бы в оправдание за то, что все-таки не взял. – Но ведь я принесу эту картину домой, а жена меня спросит: «Что за х...ю ты купил?».
А теперь их – эти картины - оказывается, надо встречать... И для этого на две недели раньше надо быть в Лондоне...
«Однако, - с ухмылкой подумал Герман, - как просто и без эмоций я сейчас произнес про себя это слово - «Лондон». Не «Мытищи», не «Фабричная» - «Лондон»!». Герману вдруг захотелось, чтобы его мысли сейчас узнала Татьяна. Она бы ни за что не поверила, что все эти рулоны холстов, которые годами валялись у нее под столом и ничему другому не служили, как только для того, чтобы иногда быть грубо отодвинутыми наступившей на них ногой , да еще, чтобы собирать на себя массу пыли, кому-то станут интересны в самом Лондоне.
Герман пошел в ванную комнату умыться.
-А, знаете, ведь ваша квартирная хозяйка ни в какую не хотела отдавать картины, - донеслись в ванную слова Отто.
Герман ополоснул рот после зубной пасты и крикнул в закрытую дверь:
-Кстати, как она?
-Вы спрашиваете о хозяйке? Как обычно.
Герман, вытираясь полотенцем, вышел из ванной.
-Пьет? – не ожидая услышать другого ответа, мрачно спросил он.
-Я же сказал, как обычно, - напомнил Отто.
У Германа неприятно царапнуло в душе.
– Но за холсты под своим столом встала горой, - продолжал Отто. - Говорит, что когда вы вернетесь, ей нечего будет вам о них сказать. Мой человек пытался ей объяснить, что именно вам картины как раз и нужны, что вы хотите выставить их на аукционе в Лондоне, но она, кажется, ему не поверила.
-Еще бы... Я и сам бы не поверил.
-Однако, - посмотрев на часы, сказал Отто, - времени у меня больше нет. Я сейчас должен улетать, а с вами и фрау Пампкин я надеюсь встретиться уже в Лондоне. Всеми необходимыми формальностями, связанными с билетами, паспортами и прочим займется Сара.
-До встречи, герр Отто, - попрощался с ним Герман.
-Да, чуть не забыл, - уже в дверях обернулся Отто. – Эту картину фрау Пампкин пусть положит в мою банковскую ячейку здесь, в Париже. Сара все знает. В тот же банк я переведу и причитающийся вам гонорар.
-Спасибо, герр Отто.
- Вам спасибо. Картина мне понравилась. Итак, до встречи в Лондоне.
......................................
Зал, в котором проходил аукцион, буквально ломился от народа. Как увидел Герман, были заняты не только все сидячие места, но и то простаранство зала, которое, по идее, должно оставаться свободным – люди стояли в проходах между рядами, толпились у дверей и перед сценой.
-Разве зал рассчитан на такое количество народа? – спросил Герман Отто.
-Нет, конечно, - ответил Отто. – Но ведь все эти люди – потенциальные покупатели. А для настоящего продавца, каковым, несомненно, «Сотбис» и является, покупателей не может быть слишком много. Причем, кроме публики, которую вы сейчас видите в зале, гораздо больше тех покупателей, которые участвуют в аукционе по телефону. Впрочем, после торгов с живописными лотами в зале должно заметно поредеть.
-И много будет этих живописных лотов?
Отто развернул программу аукциона и пролистал ее.
-Сегодня сто сорок, - сказал он после изучения программы.
-А еще какие будут лоты?
-Иконы, скульптура, декоративно-прикладное искусство, - ответил Отто с некоторой скукой в голосе.
-Вы поможете мне в переводе того, что они будут говорить, с английского на русский? – спросил Герман.
-В этом не будет особой необходимости, - уверил его Отто. – Все, о чем они станут говорить, будет касаться только цен. Если же вы обратите внимание на большой экран, расположенный слева от аукционатора, то увидите, что каждый продаваемый лот будет показываться на нем, да еще и вращаться, чтобы его было видно в любом конце зала. А вон на стене, под самым потолком, подвешено электронное табло, с помощью которого можно будет следить за предлагаемыми ценами за каждый лот. Причем английские фунты стерлингов для вас автоматически переведут в доллары и евро. Так что, как видите, совсем не обязательно знать английский, чтобы принимать участие в торгах.
Точно в указнное время аукцион начался.
В первой половине продаж произведений живописи, которая насчитывала 120 лотов, были представлены произведения художников XIX - начала XX века. Герман отдал должное несомненому мастерству живописцев, представленных на этих полотнах, но не более того. На продажу каждого лота уходило, в среднем, по минуте, и потому через два часа со старой живописью было покончено. Практически, все лоты в этом разделе были проданы. Две работы приобрел для себя и Отто.
По его мнению, аукцион проходил достаточно ровно и без особых открытий.
- Стабильным спросом, - пояснял он Герману, - пользуются работы известных мастеров, цены на которые растут медленно, но уверенно.
-В общем, я так и предполагал, - сказал Герман. - Но, в таком случае, за какие же имена вы отвалили столько денег, когда покупали эти две работы? – спросил он. – Картины, по-моему, так себе. Да и художников этих я не знаю.
-Вы еще многого не знаете, друг мой, - легонько похлопав Германа по руке, сказал Отто. – Неужели ту мелочь, которую я отдал за эти работы, вы называете «такими деньгами»? Поверьте, я приобрел для своей коллекции эти два произведения начала прошлого века по более, чем умеренным ценам. Немного жаль, конечно – совсем чуть-чуть - что не все, что мог бы, я сегодня купил, но платить сегодня «завтрашние цены» за некоторые, пусть даже довольно интересные, работы, я считаю неоправданной тратой. Любая вещь имеет только свою - строго определенную ей историей цену, и больше этой цены следует платить только в том случае, если вы наверняка знаете, что сегодня за нее просят меньше, чем она сегодня же и стоит. Вы меня понимаете?
-В общих чертах, - признался Герман.
-И хотя я знаю, что через год или два Костик Коровин...
-Костик?.. – удивленно вскинул брови Герман.
-Ну, да, Костик. Я что-то сказал не так? – с удивлением посмотрел на Германа Отто. - Ах, да! Какой он для вас Костик? Вам привычнее, когда его называют Константин. – Отто усмехнулся, и, как-то про себя, хоть и вслух, сказал совсем уж непонятную для Германа фразу: «Как видишь, Костик, и ты стал Константином... А ведь я говорил тебе, что так когда-нибудь и будет». - Хорошо, пусть будет Константин. Так вот, через год или два Константин Коровин, за произведения которого сегодня, по моему глубокому убеждению, запросили выше разумного предела, войдет в "сегодняшнюю" цену, и она будет считаться вполне нормальной. Но сегодня я останусь при своем мнении, что начальная цена в пятнадцать тысяч фунтов за его "Фрукты " гораздо более соответствует истинной ценности
