нравится. И это Герман видел по его лицу.
Наконец, Отто повернулся к Давиду.
Давид, который поначалу тоже досадовал, что наплел про несуществующего покупателя – мало ли, а вдруг бы Отто захотел купить картину? – постепенно тоже успокоился, прийдя к тому же выводу, что и Герман – картина Отто не нравится.
-А почему наш хозяин о нас забыл и я вижу на столе пустые рюмки? – с улыбкой спросил Отто так, будто никакой картины до этого он в течение двадцати минут и не рассматривал, а всего лишь прервал на минуту свой прежний разговор о Рембрандте, футуризме, импрессионизме и прочей дребедени, так же мало имеющей отношение к живописи, как мало его имели те умники, которые придумали эти красивые термины по отношению к тем вечно голодным оборванцам с отрезанными ушами, писавших свои картины в холодных сырых мастерских и часто умиравших в психиатрических и туберкулезных клиниках в полной безвестности и нищете.
-Это моя вина, - засуетился Давид, наполняя рюмки и радуясь тому, что Отто не стал говорить о непонравившейся ему картине. Разлив коньяк, он тут же снова вынул телефон и набрал номер. И снова, теперь уже и через закрытую дверь, донесся в переговорную комнату знакомый рингтон Жениного телефона и ее ответ в трубку: «Слушаю, Давид Исакович».
-Женечка, будьте добры, унесите картину, - сказал Давид в трубку.
Отто, подняв брови, посмотрел на Давида и спросил:
-Разве я просил унести картину?
Вошла Женя и молча направилась к картине.
-Не надо пока уносить, - попросил ее Отто.
Теперь настала очередь Жени в недоумении смотреть на Давида.
-Вы же слышали, не надо пока уносить, - сказал ей Давид с плохо скрытой ноткой раздражения.
Женя, недовольно хмыкнув, пожала плечами и вышла. Ей вообще уже давно казалось, что она слишком засиделась в этой дурацкой галерее с ее замшелым, вечно всем недовольным и ко всему придирающимся Давидом и всей его зымызганной, дышащей перегаром дешевого спиртного, бородатой художнической братией. А если и прийдет раз в кои-то веки приличный человек, вроде сегодняшнего иностранца, так только и услышишь, «Женечка, принесите то», да «Женечка, унесите это», а чтобы пригласить Женечку за стол – как же? – дождешься!
«А иностранец-то очень даже видный», - еще раз подумала находящаяся в вечном поиске достойного себя спутника жизни Женя.
-Скажите, вам самому нравится ваша картина? – неожиданно спросил Отто Германа.
Герман пожал плечами.
-Как сказать?... Мне вообще редко нравятся свои картины. Что же касается этой?... По-моему, вполне нормальная картина.
-Хорошо, - сказал Отто. - Тогда я задам вопрос по другому: что вы хотите получить от живописи?
-А что, от нее обязательно надо что-то получить? – спросил Герман.
-Не кривите душой в важных вещах, особенно если возлагаете тайные надежды на своего собеседника, - сказал Макс Отто.
Герман хотел спросить, с чего немец взял, что на него возлагаются какие-то надежды, но промолчал, поняв, что человек, сидящий сейчас напротив, видит его насквозь со всеми его потрохами.
-Хотите, я облегчу вашу задачу и отвечу за вас? – спросил Отто.
Герман промолчал.
- Я не ошибусь, если предположу, что вы не просто хотите – вы жаждете успеха? Жаждете, как ничего другого в жизни. За него вы готовы отдать, кажется, все на свете – да вот беда: предложить все это некому. Или я не прав?
-Глупо отпираться, когда тебя видят насквозь, - сказал Герман полушутя-полусерьезно и ощущая наловкость от того, что при этом присутствует Давид. – Но, думаю, в этой жизни продаться чему-то такому, о чем вы говорите, уже не судьба.
-Конечно не судьба, - тут же согласился Отто. – И всегда будет не судьба, если писать такие картины, - показал он глазами на «Рябиновые бусы».
Германа неприятно кольнуло мнение Отто о его картине.
-Вам не нравится моя картина?
-Разве я сказал, что она мне не нравится? – в ответ спросил Отто. – Напротив, очень нравится – и композиция, и цвет, и техника, и исполнение.
-Тогда в чем же дело? – не понял Герман.
-В том, что для успеха – того успеха, о котором мы сейчас говорим – это, - он снова показал глазами на «Рябиновые бусы», - слишком просто.
Герман не мог не согласиться с таким выводом.
-Ну и уж если до конца говорить конкретно об этой картине, - продолжал Отто, – то не кажется ли вам, что рябина низводит ее до пошлости? Уберите рябину и напишите вместо нее какие-нибудь более темные по цвету ягоды – ближе к синим, или даже черным – и посмотрите, какова будет реакция покупателей. Мы ведь с фрау Пампкин легко раскусили эту невинную шутку Давида Исаковича, - тут он снова, как маленькому, погрозил Давиду пальцем, - о каком-то мифическом покупателе. Не правда ли, Сара?
Сара улыбнулась и чуть пригубила из рюмки.
-В таком случае, что, по вашему, не слишком просто? – спросил Герман.
- А вот об этом вы и скажете нам. Только скажите не словами, а красками. Напишите картину об успехе, как вы себе его представляете.
-Для чего?
- Сначала хотя бы для того, чтобы самому себе ответить на вопрос – нужен ли он вам, этот самый успех? И если ответите положительно, тогда ответите и для чего?
-Если бы от написания такой картины что-то изменилось, - совсем без грусти вздохнул Герман.
-Вы напишите, - сказал Отто. – А изменениями предоставьте руководить судьбе. Если картина мне понравится, может я и выступлю в роли судьбы?
-Это каким же образом?
-Допустим, куплю ее. Куплю за такую цену, что вы до конца жизни забудете о том, что у вас может не быть денег. Или выставлю ее в таком месте, и приглашу на выставку таких людей, что за час сделают вам имя не хуже вашего Рембрандта. Кстати, поверьте, – Рембрандт богом не был. О, мой дорогой! Успех – вещь настолько предсказуемая, что вы даже не можете себе представить, насколько. Распространенное утверждение, будто нашей судьбой управляет господин Великий Случай не более, чем миф. Везде есть причина и следствие. И это всеобщий космический закон! Главное - чтобы кто-то свыше вас поставил в нужное время в нужном месте. А вот уже за это однажды бывает надо заплатить.
-Знать бы, чем?
-Тут уж у кого как получится. Кому-то удается отделаться только жизнью, кому-то похуже - талантом, а с кого-то могут потребовать и душу. Мне тут недавно попался один забавный рассказик: смысл таков, что у героя спросили, готов ли он на то, чтобы в обмен на его успех где-то на Земле умер один – всего лишь один, представляете? - совершенно ему незнакомый человек. Вы только попробуйте представить себе эти цифры – из почти семи миллиардов ныне живущих, а самое главное – ежесекундно умирающих тысячами – в какую-то из секунд один-единственный умрет по вашей вине, но ради вашего успеха! Семь миллиардов – ведь это семь и девять нулей! И из них – только один.., который и сам среди этих нулей почти что ноль!
-И что герой, - спросила дотоле молчавшая Сара, - согласился?
-Я уже и не помню. Да и в этом ли дело? Ведь это только прихоть автора – у одного герой согласится, у другого нет.
-А вы как бы поступили? – спросила Сара, прямо посмотрев Герману в глаза.
Определенно, от этой женщины исходила такая мощная, дурманящая власть, что у Германа дрожь прошла по спине от ее взгляда.
-Я бы? – переспросил Герман и замолчал. – Нет, я бы не согласился, - сказал он, наконец.
- Конечно, только сумасшедший может на такое пойти, - заметила Сара. – К слову, о сегодняшнем дне. В Мексике в День осеннего равноденствия многие стараются посетить знаменитую пирамиду Кукулькана...
-Как вы сказали? – переспросил Давид.
-Кукулькан, - повторила Сара, при этом по-прежнему глядя не на Давида, а на Германа. - На языке майя это означает «Оперенный Змей». Пирамида эта находится в древнем городе Чичен Ица. Пирамида ориентирована в отношении Солнца таким образом, что именно в дни весеннего и осеннего равноденствия лучи проектируют тени платформ на край главной лестницы в виде чередующихся треугольников света и тени. По мере того как солнце опускается ниже, тень принимает все более отчетливые контуры извивающейся змеи. Ее хвост находится на верхней платформе, тело тянется вдоль лестницы и у самой земли заканчивается головой. Световая иллюзия длится ровно 3 часа 22 минуты, и по поверьям в это время нужно оказаться у пирамиды и загадать желание.
-Вот уж точно – не везет, так не везет, - с усмешкой сказал Герман. – Загадать желание в Мексике… Нет, в Мексику сегодня я уже не успею …
-Да, в этом году, пожалуй, не успеете, - посмотрев на часы, вполне серьезно сказал Отто. - А в следующем – уж будьте добры, постарайтесь.
-Боюсь разочаровать вас своим ответом..., - с кривой ухмылкой начал Герман.
-И слышать ничего не хочу! – замахал руками Отто. – Дайте нам всем сию же минуту торжественное обещание - на следующий год в этот самый день быть в Чичен-Ице!
-На следующий год в этот самый день там делать будет нечего, - прервала разговор Сарра.
-Почему? – расстроено спросил Герман, окончательно убедившись, что под коньячными парами разговор полностью перетек в какую-то дурашливую фазу. - Там будет очередной латиноамериканский переворот?
- Нет, латноамериканского переворота не будет, - уверенно сказала Сара. - Если ничего не помешает, то следующий год будет високосным, а в високосный год день осеннего равноденствия приходится не на 23-е, а на 22-е число. Так что надо быть на день раньше.
-Что ж, - сказал Герман, - в таком случае, если сегодня мне хватит денег добраться до своей Фабричной, то на следующий год обещаю смотаться в ...как, вы сказали, называется это место?
-Пирамида Кукулькан в городе Чичен-Ица, - без тени шутки в голосе напомнил Отто.
-Вот именно туда я и смотаюсь, - с улыбкой пообещал Герман, не будучи полностью уверен, что сходу правильно произнесет это место.
-До Фабричной вам денег хватит, - сказал Отто. – Я оставлю вам небольшую сумму в качестве залога за эту картину, - он показал на «Рябиновые бусы». - И если после той переделки, которую вы обещали сделать – заменить рябину другими, более темными ягодами - ее не купят в течение двух недель, я доплачу остаток и сам ее выкуплю.
Герман прекрасно помнил, что ничего не обещал переделывать в картине. Он вовсе не считал, что от рябины она стала пошлой, и уж тем более, что ее украсят какие-то другие ягоды. Он уже открыл было рот, чтобы твердо заявить, что не нуждается в подачках и ничего переделывать не будет, потому что он художник и ему лучше знать, что должно быть изображено на его картине, когда увидел, как Отто достал из кармана увесистую пачку долларов, перетянутую тонкой резинкой, и, вынув из нее наугад довольно толстую стопку – никак не меньше четвертой части – три сотенные купюры протянул Давиду, а остальные ему - Герману.
-Давид Исакович, не сочтите за труд принять скромное вознаграждение за ваше участие, - попросил Отто Давида.
Давид принять деньги за труд не счел.
-Итак, я жду свою картину, - сказал Отто, вкладывая деньги Герману в руку.
-Но она столько не стоит, - несмело возразил Герман.
-Вы уж позвольте мне самому решать, сколько стоит та или иная картина, - сказал Отто. – Хотите узнать, с какой целью меня пригласил Московский клуб собирателей живописи?
Герман пожал плечами.
-В общем, конечно, интересно, - сказал он, сочтя нетактичным ограничиться молчанием на вопрос Отто.
-В мире появилось колоссальное количество подделок дорогих картин. Они
