испытания.
Шваг боялся обидеть тех двоих, что проиграют это пари. А вдруг это чья-то родственница или жена подставной перед ним стоит. Эти мастрийцы пошутить пошутят, а потом засекут до смерти.
– Послушай, – сказал третий из господ, – эта девка из лупанария. Не стесняйся. Можешь сделать ей проруху.
– Как? – тихо спросил Шваг.
– Как угодно. Отымей ее стандартным или иным способом. А ну, дорогая, – обратился высокий уже к девице, – снимай свой наряд.
Девушка сбросила с себя хитон и стояла абсолютно голая перед невольником. С лица она была так себе, как заметил алеман, но телом прекрасна. На лицо он, кстати, меньше всего и смотрел, а сверлил взглядом треугольник черных курчавых волос чуть пониже пупка.
– Выбирай из троих, пока пена не села, – предложил широкоплечий, естественно, надеясь на свою победу в споре.
– Давай-давай, а то мясо остынет, – проводил косвенную агитацию старший по возрасту.
– А ты чего стоишь, как столб? А ну, легла и раздвинула ноги! – приказал девушке высокий.
– Э, мы так не договаривались. Я ж не нарезаю ломтиками мясо и соусом его не поливаю, – возразил самый взрослый из господ.
Но было уже поздно. Бесстыжая девушка легла на мраморный пол, подняла ноги вверх и развела их в стороны. Шваг часто заморгал глазами, а ткань его лохмотьев в районе промежности начала приподниматься. Он машинально положил ладони на пах. Занервничал и от растерянности изменился в лице. «Чего стоишь бледный, как спирохета? Доставай свой шланг высокого давления и качай спермак», – крикнул высокий. Это были последние слова, которые прорвали плотину сомнений после долгого воздержания, и раб, как половой агрессор, накинулся на тело продажной девки.
«Ах ты, Шумахер! Ах ты, урод моральный, – закричал явно не патрицианскими выражениями широкоплечий господин и кинулся на своего товарища. – Чамор ты болотный.
Раздвинь ноги, значит. Я сейчас тебе раздвину ноги. Будешь потом «Детским кремом» жопу лечить». Он схватил мужчину с белыми волосами за горло и начал душить. Но Шваг на это уже не обращал внимания.
Пока две пары волтузили друг друга на полу, самый старший из троих господ левой рукой ухватился за живот, а правой истерично тыкал в пространство, повторяя хриплым голосом: «Мигуэль, это настоящий юмор. Дит с ним, что мы проиграли спор. Петрович, эти эмоции зарядят нас положительной энергией на целый день, не сомневайся».
Сын Педро не сомневался ни на мгновенье, ни в Грегори, ни в его словах.
*
Мулю разбудил не сообщник, а настойчивый звонок в дверь. Бек посмотрел в «глазок». На площадке стояла женщина в домашнем халате. «Чего надо», – не открывая замка, спросил Бек. Голос с той стороны сообщил, что пришла соседка, проживающая этажом ниже. «Какие претензии?» – задал вопрос Бек. Муля в это время поднялся с дивана и протер глаза. «Че, кто там чего хочет?» – спросил он у Бека.
«Тетка какая-то. Говорит, что живет под нами, что заливаем мы ее, и несет еще какую-то муть», – объяснил товарищу Бек. «Спроси, где заливаем? Притомили, козляры, выспаться не дадут» – возмутился Муля, а сам направился в ванную умыться. «Чего там?» – Муля, вытирая полотенцем лицо, спросил у Бека. «Сказала, что в туалете и в коридоре у нее с потолка капает», – передал слова соседки здоровяк. Муля приоткрыл дверь, ведущую в туалет и, зевнув, произнес:
«Пошли ты ее… этажом выше. У нас сухо».
Бек через запертую дверь продолжал общаться с женщиной, у которой влага в квартире превышала норму, а его напарник взял сигарету, открыл балконную дверь и вдохнул прохладный воздух. Было около девяти вечера и пасмурное небо. Балкон представлял собой бетонную площадку, огороженную с трех сторон железными прутьями, поверх которых шли деревянные перила. К перилам крепился ящик с землей. В нем по замыслу владельцев квартиры должны были произрастать цветы. Вместо этого из почвы торчали стебли сорной травы, обильно удобренной окурками сигарет.
Муля достал спичечный коробок и прикурил. Затем подул на еще горевшую спичку и бросил ее вниз. Налетевший порыв ветра отнес ее к стене дома под балкон второго этажа (жильцы первого этажа в этом сооружении не имели балкона). Муля наклонил переднюю часть туловища, пытаясь проследить за полетом спички. Он улыбнулся, вспомнив, как в детстве с друзьями плевал с крыши дома, пытаясь угодить своей слюной на балкон второго или третьего этажа. Бандит решил вспомнить лихое детство, собрал побольше слюны в ротовой полости и выплюнул ее, отправив в свободное падение. Слюна закружилась в вихревом потоке и улетела туда же, куда направилась брошенная ранее спичка. «Получилось – ветер в мою сторону», – не успел мысленно произнести Муля, как снизу донеслось короткое ругательство, и две плотные, коротко стриженные фигуры, одетые в куртки, вышли из-под балкона и посмотрели вверх. «Ого, пацаны одеты явно не по сезону», – решил он, бросив им на головы недокуренную сигарету и быстро покинув балкон.
– Кажись, спалились мы. По-моему, у нас под балконом ливер, – заявил Муля, возвратившись назад.
– Да ну? – не поверил Бек.
– Сто процентов, наводка. Не могли так быстро без наколки нам на хвост сесть.
– Сука! Степа с того света достает!
– А фургон и автобус уехали?
– Сейчас посмотрю, – Бек ушел в другую комнату и оттуда ответил. – Нету.
– Хорошо, что хоть это не волчьи воронки оказались, уж больно похожи, – с облегчением выдохнул Муля.
– Так, а кого ты там увидел?
– Да, два черта с такими харями стояли под балконом, –делился своими догадками Муля.
– С какими? – уточнял Бек.
– Ну, как тебе объяснить? Ну, я нюхом чувствую, – пытался передать свои тревоги Муля.
– Ты конкретизируй. Какие морды?
– Такими мордами дуболомы из группы захвата на показательных выступлениях кирпичи ломают.
– Сейчас у любой шелупени рыло будь здоров. Ага, еще на зоне не парились ни разу, а уже голову побрили, блатных словей услышали и ботать пытаются, – успокаивал его и самого себя Бек.
– Слушай, у нас окна во двор не выходят. Если засада, то они должны во дворе наследить. Понимаешь? Не на троллейбусе ж они прибыли зайчиков ловить.
– Давай выглянем, если в подъезде не пристрелят, – предложил здоровяк.
– Так просто шмалять на площадке они не станут. Хотя, уже могли и жильцов с близлежащих квартир эвакуировать.
– Думаю, они подождут, когда мы выходить станем.
– Это как сказать. Не зря эта соседка красноперая приходила. Штурмовать будут ночью. Или грохнут со снайперки.
К окнам не подходи.
– Пошли, выглянем. Чего гадать? Тут просто: открываем дверь, и мы уже на площадке, предбанника-то ведь нет. Увидел кого – сразу вали в голову железную маслину.
Они поставили оружие в боевое положение и медленно сделали первый оборот ключом. Тишина. Муля посмотрел в «глазок». Чисто. Он немного подождал и открыл дверь, повернув ключ еще раз на полный оборот. Опять тишина. Он медленно нажал на ручку. Обождал. Прячась за дверь, приоткрыл ее, сделал маленькую щелку для обзора, при этом подперев дверь ногой. Он знал, как группа по ликвидации особо опасных преступников с криками и шумом врывается в помещение. Ни шороха. Бек высунул в щель свою куртку, нацепленную на швабру, имитируя выход человека из квартиры. Вокруг спокойствие. Только у соседей по площадке слышно, как диктор в телевизоре передает новостное сообщение. Нервы у обоих были на пределе. Бек уже сделал шаг за порог, как резкий звук заставил Мулю схватить сообщника за ремень и потащить назад в дом.
*
Собеседование с рабами продолжалось. Мигуэль, Грегори, Саша и Андрей остались в триклинии одни, без обслуги, они желали начать знакомство с каждым из оставшихся семерых без посторонних, как только закончился розыгрыш с Швагом. Это были первые невольники, приобретенные друзьями в своей жизни. Юридически их владельцем становился Андрео Шумахер, но поскольку бизнес этой четверки принадлежал в равных пропорциях трем телам, то и этих восемь рабов они считали своей общей собственностью.
В дело предлагали вступить и Хаттану, но аморей только хитро прищурился и ответил: «Благодарю за доверие, но, по моему мнению, человек должен единолично распоряжаться своей собственностью. На крайний случай, делить его со своей женой или холостыми детьми, проживающими совместно, а остальное ведет только к раздраю. Я уж какнибудь сам бритвой и ножницами себе хлеб добуду. А вам посоветую оформить свое участие в общем деле не на словах, а на папирусе. Начинают работать все дружно и в согласии, но потом тяжело и долго делят нажитое. А я бы не хотел увидеть, что мои друзья рвут друг у друга бороды и волосы.
Я с удовольствием буду вам их подстригать. За вознаграждение, конечно. Ха-ха. Состоятельные мануфактурщики не должны жалеть денег для индивидуала. А вы становитесь настоящими водочными мануфактурщиками».
Они уже имели разговор с кузнецом Атиком, а также художником и скульптором в одном лице – Даниелем. Теперь очередь дошла до бывшего богача и аристократа Лиоса Ксимены. Он, состарившийся и похудевший, вошел в помещение. «Спасибо тебе, Андрео Шумахер, за свободу, – поблагодарил он своего бывшего партнера по добыче мрамора. – Узнаю тебя в красочной тунике, а не в облезлой мешковине.
Правда, кроме костей на твоем теле появилось мясо и уже немного жирка. Не думал, что ты отважишься на такой поступок. Молодец. Не побоялся сына императора. А мои друзья совсем меня на съедение вшам оставили. Еще бы год – и воды Изимы сомкнулись бы над моей головой. Еще раз спасибо, что отважился даровать мне свободу».
Андрею было приятно слышать слова благодарности от, пусть и бывшего, но патриция. «Хотя, почему бывшего? Не только бывшего, но и будущего. Всему свое время. Все вернется на свои места: и земля у него появится, и положение в обществе, и богатство. Пусть не такое, как прежде у Ксимены было, но вернется. Не нужно только его опять в кости проматывать», – рассуждал Андрей.
«Дожился, – в это время про себя думал Лиос, – выступаю сейчас в качестве раба у беломордого варвара. А он, судя по обстановке вокруг, обжился неплохо тут в столице.
Интересно, на чем деньги делает?» Андрея, в свою очередь, захлестнули двоякие чувства: «С одной стороны, я сделал благородное дело – вытащил из верной и медленной смерти своих товарищей, оставшихся из дюжины в живых и деливших со мной одну крышу. Нашел единственного на всю каменоломню алемана и дал ему пергамент на вольную, прихватил оттуда еще парочку нужных мне людей, и вернул в Орис этого зазнайку Ксимену. Он на каторге на меня всегда свысока посматривал. Считал, мол, я дикарь. Да, ладно.
Этот прохиндей очень хорошо знаком с укладом высшего света столицы. Я его использую, а потом отпущу на все четыре стороны. Иш, как запел мне дифирамбы по поводу его спасения. С другой стороны, я превращаюсь в рабовладельца. С ума сойти, я – эксплуататор. У меня в собственности появился товар под названием «человек». Я на Земле бы этому никогда не поверил, что… Да что там на Земле. Я сам недавно ходил в лохмотьях и жил на грани выживаемости, а теперь могу распоряжаться жизнями этих существ о двух ногах и их судьбой. Мне немного стыдно. А чего стыдиться?
Какой строй – такие и нравы. А строй на дворе рабовладельческий. Значит,
