Сборник рассказов "Место под солнцем"

сдавливание сосков и их отрезание, выворачивание и дробление суставов, опаливание на огне и прижигание раскалённым железом, заключение частей тела в дробящие устройства, распарывание и шипование плоти. Чередуя огонь и воду, растяжение и сжатие. Придумали всевозможные устройства и приспособления, позволявшие при желании механизировать процесс, но прибегали ко всему арсеналу не столь часто, ограничиваясь физическим состоянием жертвы и страстью к садизму – хватало малой серии предметов.








Перед казнью – настоящим действом для всего города не стеснялись: увечили до полумёртвого состояния. Чтобы несчастные не богохульничали или при длительной казни не мешали дикими криками – в рот: железный кляп, стержень сквозь подбородок, язык и нёбо, как Джордано Бруно, языка лишить, маску одеть с выступом, о который сотрёшь зубы в агонии.
Картины смертных изуверских мучений вызывают содрогание, тоску неминуемой смерти представить легко. Конвейер, ведущий только к выворачивающей наизнанку смерти, что встречали со вздохом избавления. Богатые и тут не оставались без привилегий – «мягкая смерть» от гильотины или колотушки, уморил голодом или отравил ядом – обычное дело, сжалился ещё.
Прочим – список впечатляет. И действо шло долго. Торжественно. Днями. По разным категориям. С перерывами.



Сжигаемые задыхались в дыму или медленно поджаривались, пеклись в трубах, хуже приходилось посаженным на кол или распятым (не обязательно гвоздями) – агония длилась до трёх дней; четвертованным (колесование) – перебивали кости рук и ног дубинкой или тележным колесом, и бросали подыхать или сжигали; варили в масле или воде; стругали ножами или специальными граблями рвали тело, распиливали вдоль двуручной пилой – растянутых вниз головой; разрывали на куски лошадьми или на станке; закрывали в «Нюрнбергской деве» - шипы пронзали всё тело, избегая жизненно важных мест. В подвешиваемых стальных клетках – обычно при въезде в город - умирали от голода и жажды неделями, высыхая от жары или замерзая в лёд.










Методы смягчались, так как общество развивалось, и скоро казнь стала являться лишь символом возмездия – гильотина для «богатых», виселица для народа, расстрел для военных, оставив коверканье для особо опасных преступников.    



Расцвела Европа в Возрождение. Отъелись. Натюрмортами увлеклись – зажили после мракобесия средневековья. Любовались женским телом. Наладившимся бытом. Видите, на сколько отстаём? И как научились - поражаешься мастерству. Простенько всё до Возрождения, а тут – пышно, сочно, тонко выписывали. Тона. Цвета. Какие шедевры!
Тончайшие детали, игры света и тени, изысканность цвета. XIX-й век ещё немного продлилось это, совершенствуясь, а затем - обленились, верно. Мазок, другой - что хочешь! Писать стало лень. Ляп. Что это? Дом. Не понимали их. Ещё бы! А сейчас завидную цену и славу имеют - у нас уже есть видео и фото, в прошлом побыть хочется.
Быстрое развитие общества скомпенсировало наше отставание и разрыв сейчас не столь велик в размере поколений, но весьма ощутим в духовном плане. Наша кровь буйная ещё.
И разве удивить нас, русских, переживших коммунизм? За неимением времени и приспособлений, новые инквизиторы действовали проще, но не менее мучительно: срывали кожу, отрезали половые органы, язык, уши, нос и губы, выкалывали глаза, прибивали погоны к плечам и вырезали лампасы, насаживали на кол, вспарывали животы, резали и пилили на части, зарывали живьём в землю, распинали, топили, жгли, вешали, давили, и в довершение ко всему - оскверняли трупы.  
Если хочешь повторенья – голосуй - КПРФ!  

3.«Ту мач фо ми»
К выходным дням в Праге творилось настоящее столпотворенье, деморализовавшее меня – из «виладж Крупка» в такое! Пруд пруди людей! Особенно густых отрядов вьетнамцев.

От вокзала даже кривым маршрутом – десять минут до отеля. И хорошо, что я не вернулся в 407-й номер: он оказался занят на два дня – «увы, сэр», и был заменён даже лучшим.
А как мне заменить себя?
Устал уже за эти дни изрядно: побывал, где хотел, оставив самое вкусное на следующий раз, впечатлился осторожными синагогами и вековым кладбищем, где могильные плиты вросли в деревья, попробовал абсента – «мекка» его здесь и кнедликов разных, во Влтаву плюнул с мостов, на трамвае бесплатно покатался, несколько раз заблудился...    
-Карлова-25, бар «Альтернатива» – посоветовала мне продавщица винной лавки на Uhelny trh – чешка лет 25, с пирсингом нижней губы. Несуразные поступки, совершённые по доброй душе вызывают симпатию, и мы с ней разговорились, найдя хорошую практику английскому. Тут семечки разных сортов продаются в табачных магазинах, и она растит «план» дома, и, кстати, выпивает пол-литра абсента и тоже не понимает никаких галлюцинаций.
Купленная там бутылка Моравского белого за чтением «Российская контрреволюция в 1917-1918 гг.» разошлась во мне словно канистра бензина в Камазе – для старта, и я отправился в путь.  
Документы лучше с собой не носить – лихие люди есть везде. Достаточно карточки страхования или распечатки билета на самолёт и визитки отеля. Как и с обменниками: читайте надписи! Вообще, возить наличную валюту можно только в качестве НЗ – в любой стране конвертация затратна. Как и таксисту - нужно предлагать нормальные деньги за поездку, а на рвачей махнуть рукой.
Ходить легко. Камень везде. Брусчатка. Малоэтажная застройка. Множество скверов и площадей. Не грязно. Прошла барышня с собачкой и какнула её животная. Взяла она пакетик и убрала пакость, заслужив мою, взращённого на берегах засраной Москвы реки, восторженную тираду.
Миновал «Бефлем намести» (Вефлеемская площадь у костёла), набережная осталась слева, и не прошло пяти минут, как привыкшие к сплетенью улочек ноги привели меня на нужное место: арка с открытой калиткой ворот, за которыми улочка вела во дворы с разномастными заведениями.
Неприметная табличка «Бар Альтернатива», я свернул налево и спустился по крутым ступеням – и даже скрипнула дверь.
Запах обещал отдохновенье.
-Та-а-ак...
Потёр я руки, сняв перчатки.
У стойки сидел парень лица актёра Бушеми и я взгромоздился рядом. Перед ним как раз лежала коробочка типа для зажигалок «Зиппо» («холдер» для «травы») – и в его ответе на вопрос для чего это – «Удобно» - было всё, что закрепил я рассказами про Пашу Хихуса и о моих пробежках по миру.
Илья учился здесь, и лишь недавно узнал про это место. Пока на мои «экивоки» бармены «включали дурака», сидевшая рядом девица соблаговолила поделиться своими запасами со странником, и не за так, конечно!
Как потом понял, это была моя искупительная жертва, зато с комочком «сканка» я стал наравне со всеми.
Приколотили с парнем. Разговорились. Отпустило солдата. Открылись глаза.
Посетителей ранним вечером было мало, и бармены Гонза и Давид вполне успевали обслуживать их, общаться со знакомыми, а тут и я – представитель иного мира, ввинтившийся к ним. Будем их «осторожных» проминать.
Приходили знакомые – всем Гонза и Давид оказывали вспоможение: 300 крон «сканк», чуть дороже «хаш», а у Давида и вовсе кладезь: прямо целый мешочек «первого» по 2200 грамм, и грибочки по 200, ещё какая-то «биоэкстази» в кристаллах. Пиво после парочки подобных «минералов» стало вкусным как карамель.  
Накрывало плотно, пиво кончилось, и «зашифровавшись», я отлип от стойки, пообещав - Через несколько минут вернусь!
Интересно, что они подумали? Я про помповое ружьё.
Сгонял в отель за остатками «подорожного»: всю их компашку отведавших «семечек от Мартина» было не оторвать от них, восхитились «Беломором», забористостью и ценой, жаль только две маленькие банки маринованных опят уже разошлись: одна директору гимназии, вторая портье отеля.
Курили все. Но помещение было большим и дымно не казалось. Много было на что посмотреть.

Я загнался и такого себе напридумывал: вот и место у стойки рядом с бабами услужливо свободно, подсыпали уже чего видать в оставленную пока ходил в туалет кружку, вот и вторая подсела, странно смотрит бармен... Я и некоторые «ходы» стал делать, запутывая их, над чем позднее все посмеялись, вспоминая.
-Мейби машрумс? - поймал я Давида среди толчеи. – Грамм из ту мач фо ми, колик корун фо э литл...  
-Попробуй. Для начала – он сыпанул мне в ладонь горстку скрюченных сереньких ножек.
Я осведомился про потребительские свойства.
-Запить есть?
Бах – пива кружка.
-О, Чизес! Глесс оф вотер!
Присел.
-15 минут говоришь...?
Я засёк время на вдруг ставшем бархатным телефоне, чья панель превращалась в колыхавшуюся толщу голубой воды.
Люди. Лица. Вечер лился рекой. Грибочки волнами давали себя знать, мягенько, словно сетку раскинув внутри меня, оплетя липкими лапками – добавим?
Многие пили пиво, коктейли и виски, к стойке бара так и сновала местная публика, лишь едва разбавляя заходивших посетителей. Их всё прибывало. На земле – сновавших в разных направлениях людей манили ресторации с неизменным «гуляш» суп, бары и всякие представления, магазины и сувенирные лавки.
Вьетнамцы держат ларьки со снеками и разномастным алкоголем – на 20-30% дороже чем в супермаркете – этакие наши палатки, торговля идёт вяло, зато ломятся полки.
Прага не спит всю ночь, правда мест поесть становится меньше – колбасные на Вацлавской площади и Макдональдс.
Гонза мне всё -  и то и это.
-Почкей!
-Почему?
Напробовался уже! Немного терялся, увлёкшись его коллекцией банкнот, прикрепляемых к стене за стойкой, а он горестно разводил руками - решил, что денег у меня мало и вдвое снижал цену, ещё и «Пилснер урквела» подливая.
-Грамм? – Гонза орудовал у стойки, потчуя очередную порцию туристов – онли фо ю - 250. У?
-Ту мач...
-О! Вай? Ту мач, ту мач...! Ай хэв бизнес, Андрэй! Три грамм минимум. Пять сотен. Гуд прайс! Машрумс – 250. Вот?
-Э литл...
Подумал, что перегну палку и меня скоро выгонят, а он подыгрывал мне, злившись притворно.
Его отвлекали, он уходил, возвращался, не сидел на месте и я.
Быстро все узнали про мою задумку, о книгах и рассказах, солдатчину и добрый нрав, и меня окликнул Гонза. Он скрылся за столбом, делившим стойки на две части и тут же вернулся, выложив на стойку пару грибных шляпок.
-Здарма!
-Гуд!
Я пожевал.
-Пить? – поймал он ой взгляд, притворно вздохнув, будто сокрушаясь.
-Оф кос!
И вот тут начался вечер. В новый раз.
Уселся в самом эпицентре, испросив разрешения, когда становилось много людей, перемещался по залу, где за столиками сидели – каждый при себе. Внутри меня Фигаро с примесью Швейка. Я везде успевал.  
Ко мне хотел прибиться школьный друг Гонзы, но кроме чешского он никакого не разумел – какое верное слово, и быстро набравшись пивом, переключился на созерцание моих «мимикрий» и подсаживался к соседям.
Таращило – «погляд» (выглядеть – по его) был у меня типичный – Витя Цой. Даже не подошёл один из десятка ввалившихся поддатых немцев – Гойко Митич что-то проглотив сел в углу на диванчик, и после косяка долго гонял про себя, наминая пальцами зажигалку. В углу при входе то целовались, то «втыкали».
Суббота вообще была битвой титанов – сотни людей прошли, кран с пивом не закрывался, выдаивая бочонки. Гости приходили, уходили, кто, как «козья морда» «торчал» под музыку, притянув меня пару раз на