На дворе стоит декабрь две тысячи двести двенадцатого года.
Календарно – зима; на деле – осень, заурядная затяжная осень. Зима явно не торопится в наши хлебосольные и гостеприимные края; в последние дни ноября зачастил дождь, уныние и скука сквозили вокруг; загадочным серым облаком застыл туман во густом бору средь елей и сосен. Если и сыпала вдруг с небо снежная крупка или шел, радуя душу и глаз снег, то сие белое великолепие таяло на глазах, растекаясь бескрайними озерами по тротуарам и мостовым; блекло-серые зеркала луж отражали низкое небо с хмурыми, неприветливыми облаками.
Чудо заказывали? Возьмите!
В первых числах декабря 2212 года погода наконец-то смилостивилась, с неба щедро повалили снега, и ударил мороз.
За ночь снега навалило почти до колен. Огромное белое, пушистое одеяло укрыло двор, расположенный внутри построенных кольцом высоток. Снег лежал всюду: на детской площадке с горкой и качелями, улегся в песочнице и на скамьях для отдыха; под массой выпавшего снега ветви деревьев склонились к земле; травяной газон стал удивительно похож на дикое поле. Машины на парковке снег превратил за ночь в причудливые фантастические фигуры.
Было в этом утреннем снежном пейзаже что-то едва уловимое, знакомое, но в тоже время, иррациональное и энигматичное.
Протяжно скрипнув дверными петлями, отворилась массивная дверь дворницкой; из неё вышел крупный мужчина с заспанным лицом.
- Матерь Божия Царица Небесная! – непроизвольно сорвалось с уст дворника Батожского ЖЭУ урожденного Усольцева Савелия Нилыча. Сорваться было готово другое, первое пришедшее в голову, но говорить первое, пришедшее на ум, Савелий Нилыч считал дурным тоном и недостатком воспитания; потому и произнёс фразу, адаптированную к культурной речи; по чести говоря, сам Савелий Нилыч не брезговал выразиться ёмко, витиевато и заумно, особенно, ежели был повод.
Дворник погладил рукой густую, завитую колечками черную бороду, она обрамляла его широкое лицо и с ручейками седины пышные усы. Про себя сказал не высказанное вслух, вдохнул полной грудью свежий, хрустальный с морозцем воздух, посмаковал и медленно выдохнул; слепил снежок и запустил в близь стоящее дерево. Снежок сбил с веток снег и тот осыпался жемчужной пылью.
- Красота! – довольно изрёк Савелий Нилыч. – Однако, и работы привалило.
Окинул деловым взором подведомственную территорию, высыпал из расшитого бисером кисета табачку на ладонь, втянул каждой ноздрёй поочерёдно.
Уж чихнул, так чихнул!
Забористо, с удовольствием; ум прояснился; сон как рукой сняло. Эхо от чиха долго отражалось от стен домов, пока не выпорхнуло свободной птицей в утреннее небо. Чих никого не потревожил; только стайка воробьёв вспорхнула и перелетела с одного места на другое.
Савелий Нилыч юрко нырнул в приоткрытую дверь. Отсутствовал дворник недолго; вновь явил себя заснеженному двору и зимнему утру во всей красе: на голове лихо заломлена каракулевая шапка-ушанка, ватник из вошедшего в обиход лет уж полтораста нано материала светло-серого цвета, передник с карманами из того же нано волокна, с непромокаемым и грязеотталкивающим свойствами. Слева на груди красовалась ярко начищенная медная бляха с номером 13, названием участка работы и Ф.И.О. работника; и только брюки были из простой шерсти, да ноги обуты в подшитые белые валенки-самокаты с галошами. На обоих валенках с наружной стороны красовалась незатейливая вышивка: солнце с лучами оранжевой нитью и надписью «Солнечный Магадан», красной и зелёной нитью соответственно.
В руках держал дворник метлу из натуральных берёзовых прутьев (пытались внедрить метлы из нано материала, да не прижились). Где-то хорошо оно «нано», а где-то и нет.
Вставил Савелий Нилыч в уши микротелефоны. Настроил портативное радио на волну «Родное Радио»; приготовился совместить приятное с полезным; в этот момент звучала песня:
Нано нам изменило жизнь.
Нано наша уже история,
С нано думы вперёд унеслись,
Не стоим мы на месте более.
Нано в светлое проводник.
Горизонты раздвинулись шире;
Слышу сердца правдивый крик:
- Как без нано мы прежде жили?
Сам себе говорю: - Держись!
С нано помощь приходит скорая,
Нано нам изменило жизнь,
Нано наша теперь история!
На-но-о-о! На-но-о-о! На-а-а-но-о-о!!!
Поплевал Савелий Нилыч на ладони, взял метлу в руки, и закипела работа.
В крепких, сильных руках дворника метла описывала большие полукруги, освобождала от снега двор.
- Вж-ж-жик! – раз! – Вж-ж-жик! – два! – только и слышится в утреннем воздухе. Облака снежной пыли медленно оседают на землю, весело искрясь всеми цветами радуги в свете не выключенных фонарей и светильников над подъездами.
На машинах дворник снег оставил, чтобы хозяева с утра размялись вместо утренней гимнастики; также не тронул снег на детской площадке, то-то будет ребятне потеха снежную бабу слепить и снежками друг в друга пошвыряться.
Ну, вот работа и завершена; снег собран в большие кучи. Савелий Нилыч вытащил на божий свет из аппаратной агрегат переработки снега в воду АПС-12, прозванный работниками комунхоза ласково «Таюша». Ловко орудуя лопатой, дворник загружал в снегоприемник снег, который таял и переливался по шлангам в резервуар в подвале; полученную таким образом воду впоследствии использовали для технических нужд. Летом водой поливали двор, цветочные клумбы и деревья; ещё использовали воду для мытья парадных и лестничных клеток.
Начавшее было проясняться небо, снова затянулось плотной шалью серых туч, из которых полетел снег скупыми, мелкими и колкими хрусталиками. Разнеженные небеса пылали хладом; тучи радостно искрили снегами.
- Эх, мышка-кошка, в суп поварёшка! – дворник не зло выругался от досады. – Коли снег идёт, с ним бой держать, всё одно, как супротив ветра ссать!
Савелий Нилыч занёс в кладовую инструмент; вынес под навес дворницкой старинной работы кресло, на сиденье которого с внутренней стороны стоял чётко сохранившийся штамп: «Частное мебельное производство Штеерсона Теодора Вильгельмовича. Год 1912 май 17». Кресло в превосходной сохранности находилось в дворницкой с давних пор; каким чудесным образом там оно оказалось, Савелий Нилыч не знал и попусту таким вопросом не задавался. Кресло Савелий Нилыч немного усовершенствовал, так как имел привычку после работы, сидя в кресле читать прессу или книги, курить, пить душистые травяные чаи или просто дремать. Модернизация заключалась в том, что Савелий Нилыч пошил из войлока накидку; он ее надевал на спинку кресла и подлокотники с сиденьем. Таким образом, накидка защищала летом от сквозняка и холода в остальные времена года, богатые непредсказуемыми погодными флюктуациями.
Снег под навес залетал в исключительно редких случаях и потому, никак не мог помешать отдыху дворника.
Савелий Нилыч переоделся: теперь на нём был одет азям с широким поясом по талии, на голове ручной вязки из толстой пряжи белая шапочка с тремя шариками на нити; на ногах те же валенки в калошах. Дворник расположился в кресле; укрыл ноги овчинным тулупом, сам укутался в мохнатый плед и увлёкся чтением утреннего выпуска газеты «Державный Вестник». Шестидесятилистовая центральная газета на тридцати листах выражала мнение официоза и близких к нему кругов; на оставшихся тридцати подавалась всевозможная информация разнообразных по характеру новостей, вымыслам и слухам, рекламе, благодаря чему получила в народе второе, более точное название «Державный Сплетник». В одном флаконе было всё: мнение власти о народе; мнение народа о власти. Информация представлялась обширнейшего диапазона. Главный редактор газеты Федотов Владимир Фёдорович в одном интервью так обозначил концепцию своего детища: «Не хочу показаться нескромным, но интересы нашей газеты распространяются на все стороны жизни нашей страны, элиты, звёзд, деятелей искусства и простых жителей; нравится им это или нет. Было бы неосмотрительно выставлять напоказ только рафинированные, выхолощенные, отполированные и разрешённые цензурой новости. Для этих целей достаточно других издательств и их гламурной, глянцевой продукции. Если есть общество, есть проблемы и болезни – мы, журналисты, врачуем его словом. Главная цель, преследуемая нами, показать, как она есть, без прикрас, жизнь граждан страны от премьер-министра и до золотаря; показать гражданам граждан в ярком свете их достоинств и недостатков».
Навело шуму это интервью! но из песни слов не выбросить. Преподнёс себя Вовчик в любимой щадяще-скандальной манере, мол, не хлебом-де единым; ничего не скажешь…
Официоз Савелий Нилыч принципиально оставлял для чтения на «белом коне», безапелляционно утверждая, что утренняя процедура, таким образом, проходит незаметнее и веселее; с плохо скрываемым нетерпением окунулся в мир новостей, пыхтя ароматным самосадом собственноручно изготовленной «козьей ножки». Кстати сказать, из-за этого пристрастия к табаку и покинула Савелия Нилыча жена, Аполлинария Аркадьевна, много лет назад уйдя к лучшему другу сантехнику Грине Воротынцеву, со следующими словами:
- Ты не думай, Савушка, что я тебя разлюбила; нет, что ты! Просто терпеть табак этот проклятущий не могу!
- Коли не можешь – не терпи, - экзистенциально изрёк Савелий Нилыч. – Уходи, раз такая инсинуация вышла; зла не держу.
И ушла Аполлинария Аркадьевна к сантехнику, слезу проливая горючую, обожая, по всей видимости, благоговейное пристрастие сантехника к вину.
Дворник на жену зла, действительно, не держал, однако, другу-сантехнику лицо на пару деньков сделал профнепригодным для публичного созерцания, осерчав малость и, впоследствии, душою отойдя.
Суд учёл мятущееся душевное состояние Савелия Нилыча и, приняв во внимание его чистосердечное раскаивание, отправил врачевать нестабильное душевное состояние в поселок Ягодный, расположенный неподалёку от Магадана; вверив его тело и душу в надёжные руки пенитарциарных докторов.
Проведя три замечательных года на золотоносных приисках в окружении не менее прекрасных и интересных личностей, воротился в родной «город, знакомый до слёз» убежденным холостяком. Так ли сильно на него повлияла суровая северная природа или сказалась трехлетняя изоляция в сугубо мужском коллективе – сказать трудно. Одно твёрдо решил для себя Савелий Нилыч, в этом мире есть вещи, более привлекательные и занимательные, чем женщины. Посему круто, без излишних рефлексий отказался от заманчивых интимных развлечений и нашёл занятия для души, полностью забыв о теле.
Хотя, положа руку на сердце, три раза искренне и глубоко поддавался нахлынувшему чувству Савелий Нилыч, не в силах с ним совладать. Что поделать: плоть слаба, дух – немощен! Три раза находясь в любовном бреду, делал Савелий Нилыч опрометчивые поступки – предлагал выйти за него замуж. И ведь ему
