мы бросаемся к кроватям, часто раздеваясь на ходу. По команде Отбой гаснет свет и следует крик –
Три скрипа!
Скрип! Как бы ни береглись измождённые, истосковавшиеся по теплу сырой простыни тела, кто-то всегда «прорывался». Ведь застыли в тех позах, что застало мгновение.
-Раз!
Раздаётся в ответ.
Притихли под одеялами. Воском оплывали фигуры, осторожно ввинчиваясь в постель. И как бы ни старались -
Стук.
Сколько проклятий! А сердце заходится. Дыхание всех тайное.
-Два-а!
Прохаживающиеся «деды» или сержанты (в офицерском училище 2-й над первым курсом) ведут грозно бровями. Никто уже не дышит.
Им тоже пора по своим делам, и часто через пять минут все мирно спят, но растянулась пружина панцирной сетки – Три!
-Подъём!
«Прорыв!»
Ничего не важно! Любой ценой! Несмотря ни на что! Отрёкшись от всего.
Ради чего?
...11 ноября 2011 года иду светлыми, полными рисунков, плакатов и стендов юношеской жизни коридорами и думаю – как бы ни пришлось вновь съезжать. И я – опа, в шинели... Режим неспроста затеял олимпиаду – Европа занята, и будущее в движении на Кавказ (решать с ним всё равно придётся), а там и Восток подтянется. Военный бюджет красноречив. Погубив едва ли не последнее из мест нашего морского отдыха, возводят гигантские терминалы и транспортные узлы, льют миллионы тонн бетона...
Деревья у плаца разрослись пуще, к ним добавились новые. Дорожки перекроило детство, на плацу разметка едва видна, а вот на губе сохранилась живо.
Гауптвахта – мёртвое двухэтажное здание без внутренностей: дверей у камер нет, окна повыбиты, пол усеян мусором. И повсюду сопровождавшими осколками стеклоблоков – было такое поветрие на издохе режима, вперемешку с листьями покрывшими теперь землю.
Баня. Развалины кочегарки, как и остальное начавшие скрываться зеленью. На стене цел облезлый обрывок обязанностей караула, но вокруг трава и кусты. Какие выросли берёзки!
Скелет столовой. В варочном цеху – будто пеньки основы котлов. Крохотная хлеборезка с выбитой дверью.
Ремрота едва уцелела. Офицерские общежития теперь отделены забором наглухо и переделаны. На месте парка боевых машин – дома и частью пустырь.
КПП 1 заколочено. А от КТП нет и следа, разве что среди опавшей листвы – месяц так и называется «Листопад», угадывались куски бетонных плит.
Я сюда попал на 18-ти летие оккупации. Десятки тысяч побывали здесь. На пятачке чешской земли (нем. Граупен), будучи чуждым организмом, не давая жить себе, и мороча голову соседям.
В 6 вечера пустынно. Ветер с гор гонит сумерки и за подпирающими их сгустками леса угадывается «Комар вышка». Промозгло.
Крупка почти не изменилась – разве что магазинов и рестораций чуть больше, дома посвежее. Купальня заброшена и единственно осталась чаша бассейна.
«Ланова драга».
Вместо загородного стрельбища – конное ранчо, а на той самой остановке – фото с уже другого вида стендами.
Кружка пива в баре с местными выпивохами, и интерес есть, и время, но контакты во мне оплавились, и возвращаюсь в пансион читать, набрав с дерева у КПП таких же вкусных яблок.
Ночь подступала пронизывающим до костей туманом, в котором плавились огни фонарей и я с ритуальным костерком у забора парка боевых машин (по-прежнему никак не горел он – растопка сразу отсыревала), но я его победил, разогрев тушенку - «колядовал» привезёнными с собою солдатиком, мини батончиком белого с кусочком масла.
«За всех»!
Страх покинул меня. Ничего не осталось.
В пансионе было уютно... Как мечтал тогда о таком!
В 9 утра открылись двери Богосудовской базелики (думаю, никому и в голову не могло придти устроить нам экскурсию – через забор). Опоясывающие её полусферические анфилады уместили всю историю – фресками и скульптурами, внутри – захватило дух: здесь века имеют место, их можно коснуться.
Как так получилось? Их воспитывала католическая церковь – суровая, в средние века заложив базис европейской культуры жизни (потерпев фиаско в обуздании нравов «московитов»). Разумеется, под ведьм с еретиками «стригли» всяких, прочим публичные казни в устрашение – головой не отделаешься! И альтернатива – правильная жизнь, не без лёгкого греха, что можно было искупить – будь человеком.
Стрелки часов близились к десяти и разгоняли хмурость, улицы Крупки светлели. Чашка кофе в «Спорт баре», бывшем «Гриль и звоны», где, не смотря на рань, веселились люди, собираю вещички и возвращаюсь в Прагу. Расписания поездов не знаю, зато «маю» карта. Сориентируемся!
Солнце – яркое, Лаба – тихая. Вьётся железная «надраже» по краю гор и берегу реки, и «влак» увозит меня от прошлого.
Прощай! Я сделал это!
«То мач фо ми»
К выходным дням творилось настоящее столпотворенье, деморализовавшее меня – из «виладж Крупка» в такое! Пруд пруди людей! Особенно густых отрядов вьетнамцев.
От вокзала даже кривым маршрутом – десять минут до отеля. И хорошо, что я не вернулся в 407-й номер: он оказался занят на два дня – «увы, сэр», и был заменён даже лучшим.
А как мне заменить себя?
Устал уже за эти дни изрядно: побывал, где хотел, оставив самое вкусное на следующий раз, впечатлился осторожными синагогами и вековым кладбищем, где могильные плиты вросли в деревья, попробовал абсента – «мекка» его здесь и кнедликов разных, во Влтаву плюнул с мостов, на трамвае бесплатно покатался, несколько раз заблудился...
-Карлова-25, бар «Альтернатива» – посоветовала мне продавщица винной лавки на Uhelny trh – чешка лет 25, с пирсингом нижней губы. Несуразные поступки, совершённые по доброй душе вызывают симпатию, и мы с ней разговорились, найдя хорошую практику английскому. Тут семечки разных сортов продаются в табачных магазинах и она растит «план» дома, и, кстати, выпивает пол-литра абсента и тоже не понимает никаких галлюцинаций.
Купленная там бутылка Моравского белого за чтением «Российская контрреволюция в 1917-1918 гг.» разошлась во мне словно канистра бензина в Камазе – для старта, и я отправился в путь.
Документы лучше с собой не носить – лихие люди есть везде. Достаточно карточки страхования или распечатки билета на самолёт и визитки отеля. Как и с обменниками: читайте надписи! Вообще, возить наличную валюту можно только в качестве НЗ – в любой стране конвертация затратна. Как и таксисту - нужно предлагать нормальные деньги за поездку, а на рвачей махнуть рукой.
Ходить легко. Камень везде. Брусчатка. Малоэтажная застройка. Множество скверов и площадей. Не грязно. Прошла барышня с собачкой и какнула её животная. Взяла она пакетик и убрала пакость, заслужив мою, взращённого на брегах засраной Москвы реки, восторженную тираду.
Миновал «Бефлем намести» (Вефлеемская площадь у костёла), набережная осталась слева, и не прошло пяти минут, как привыкшие к сплетенью улочек ноги привели меня на нужное место: арка с открытой калиткой ворот, за которыми улочка вела во дворы с разномастными заведениями.
Неприметная табличка «Бар Альтернатива», я свернул налево и спустился по крутым ступеням – и даже скрипнула дверь.
Запах обещал отдохновенье.
-Та-а-ак...
Потёр я руки, сняв перчатки.
У стойки сидел парень лица актёра Бушеми и я взгромоздился рядом. Перед ним как раз лежала коробочка типа для зажигалок «Зиппо» («холдер» для «травы») – и в его ответе на вопрос для чего это – «Удобно» - было всё, что закрепил я рассказами про Пашу Хихуса и о моих пробежках по миру.
Илья учился здесь, и лишь недавно узнал про это место. Пока на мои «экивоки» бармены «включали дурака», сидевшая рядом девица соблаговолила поделиться своими запасами со странником, и не за так, конечно!
Как потом понял, это была моя искупительная жертва, зато с комочком «сканка» я стал наравне со всеми.
Приколотили с парнем. Разговорились. Отпустило солдата. Открылись глаза.
Посетителей ранним вечером было мало, и бармены Гонза и Давид вполне успевали обслуживать их, общаться со знакомыми, а тут и я – представитель иного мира, ввинтившийся к ним. Будем их «осторожных» проминать.
Приходили знакомые – всем Гонза и Давид оказывали вспоможение: 300 крон «сканк», чуть дороже «хаш», а у Давида и вовсе кладезь: прямо целый мешочек «первого» по 2200 грамм, и грибочки по 200, ещё какая-то «биоэкстази» в кристаллах. Пиво после парочки подобных «минералов» стало вкусным как карамель.
Накрывало плотно, пиво кончилось, и «зашифровавшись», я отлип от стойки, пообещав - Через несколько минут вернусь!
Интересно, что они подумали? Я про помповое ружьё.
Сгонял в отель за остатками «подорожного»: всю их компашку отведавших «семечек от Мартина» было не оторвать от них, восхитились «Беломором», забористостью и ценой, жаль только две маленькие банки маринованных опят уже разошлись: одна директору гимназии, вторая портье отеля.
Курили все. Но помещение было большим и дымно не казалось. Много было на что посмотреть.
Я загнался и такого себе напридумывал: вот и место у стойки рядом с бабами услужливо свободно, подсыпали уже чего видать в оставленную пока ходил в туалет кружку, вот и вторая подсела, странно смотрит бармен... Я и некоторые «ходы» стал делать, запутывая их, над чем позднее все посмеялись, вспоминая.
-Мейби машрумс? - поймал я Давида среди толчеи. – Грамм из ту мач фо ми, колик корун фо э литл...
-Попробуй. Для начала – он сыпанул мне в ладонь горстку скрюченных сереньких ножек.
Я осведомился про потребительские свойства.
-Запить есть?
Бах – пива кружка.
-О, Чизес! Глесс оф вотер!
Присел.
-15 минут говоришь...?
Я засёк время на вдруг ставшем бархатным телефоне, чья панель превращалась в колыхавшуюся толщу голубой воды.
Люди. Лица. Вечер лился рекой. Грибочки волнами давали себя знать, мягенько, словно сетку раскинув внутри меня, оплетя липкими лапками – добавим?
Многие пили пиво, коктейли и виски, к стойке бара так и сновала местная публика, лишь едва разбавляя заходивших посетителей. Их всё прибывало. На земле – сновавших в разных направлениях людей манили ресторации с неизменным «гуляш» суп, бары и всякие представления, магазины и сувенирные лавки.
Вьетнамцы держат ларьки со снеками и разномастным алкоголем – на 20-30% дороже чем в супермаркете – этакие наши палатки, торговля идёт вяло, зато ломятся полки.
Прага не спит всю ночь, правда мест поесть становится меньше – колбасные на Вацлавской площади и Макдональдс.
Гонза мне всё - и то и это.
-Почкей!
-Почему?
Напробовался уже! Немного терялся, увлёкшись его коллекцией банкнот, прикрепляемых к стене за стойкой, а он горестно разводил руками - решил, что денег у меня мало и вдвое снижал цену, ещё и «Пилснер урквела» подливая.
-Грамм? – Гонза орудовал у стойки, потчуя очередную порцию туристов – онли фо ю - 250. У?
-Ту мач...
-О! Вай? Ту мач, ту мач...! Ай хэв бизнес, Андрэй! Три грамм минимум. Пять сотен. Гуд прайс! Машрумс – 250. Вот?
-Э литл...
Подумал, что перегну палку и меня скоро выгонят, а он подыгрывал мне, злившись притворно.
Его отвлекали, он уходил, возвращался, не сидел на месте и я.
Быстро все узнали про мою задумку, о книгах и рассказах, солдатчину и добрый нрав, и меня окликнул Гонза. Он скрылся за столбом, делившим стойки на две части и тут же вернулся, выложив на стойку пару грибных шляпок.
-Здарма!
-Гуд!
Я пожевал.
-Пить? – поймал он ой взгляд, притворно вздохнув, будто сокрушаясь.
-Оф
