товарищ Захаров такой. Не велел пускать.
Бродяжка растерялась.
Подумав немного, сняла перстень с пальца, протянула солдатику:
— Покажи перстенёк товарищу Захарову, он обязательно меня позовёт!
— Меня что, на побегушках у тебя поставили здесь?
— Ну сходи, важно это очень!
Солдатик с недовольным видом взял перстень, снова ушёл.
Не было его долго. Наконец дверь открылась.
— Иди, — разрешил часовой. — В коридоре повернёшь…
— Знаю, миленький, знаю! — обрадовалась женщина и заковыляла внутрь здания.
Прошла по знакомому коридору… Ничего не изменилось! Даже запахи те же!
Слёзы выступили из глаз, замутили дверь знакомого кабинета. Табличка с фамилией «Захаров» и вовсе утонула в слезах.
Постучала и, не дожидаясь разрешения, ворвалась в кабинет… И остановилась, поражённая.
За столом Сергея Парменовича Захарова, сидел незнакомый мужчина, угрюмо разглядывал её венчальное кольцо.
— А где… товарищ… Захаров? — едва выдавила женщина.
— Я — Захаров, — буркнул мужчина, не взглянув на женщину, и не переставая вертеть кольцо.
— Мне… Сергея Парменовича… — прошептала женщина.
— Сергей Парменович пал смертью храбрых в борьбе за социалистическое будущее, — мрачно, но по-военному чётко доложил мужчина. — Я — Михаил Парменович Захаров.
— Прошлой осенью? На Уральском фронте? — зачем-то уточнила женщина.
— Нет. На Уральском фронте его тяжело ранило. А погиб он месяц назад на Южном фронте, в боях против белого генерала Деникина. Со своей дивизией он совершил рейд по тылам беляков, громя и разрушая тыловые коммуникации. Семнадцатого марта Сергей Парменович с группой бойцов пошёл в разведку и в завязавшемся бою погиб.
— Месяц наза-ад… Месяц наза-а-ад!
Тихо поскуливая, как побитая собачка, женщина заплакала и осела на пол.
— Ты кто такая? — сделав акцент на «ты», спросил военком.
— Я жена Сергея Парменовича, — сквозь подвизгивание выдавила женщина.
— Сергей Парменович не был женат.
— Мы обвенчались в Озинках, когда он там воевал.
— Он большевик, и не мог венчаться.
— Мы тайно обвенчались. Вы держите кольцо, которым я венчана с Сергеем Парменовичем. У вас должно быть такое же.
Михаил Парменович Захаров смотрел на кольцо. Да, это было одно их тех колец, которыми мать одарила сыновей… Но кто её знает, эту бродяжку, как одно из дарёных колец попало к ней и как она узнала о кольцах братьев Захаровых.
— Ну а вообще… Кто ты такая? — с мрачной раздражительностью спросил военком. — Фамилия… Документы какие-нибудь есть?
— Я… Я Лида Мамина… — не вставая с пола, как пьяная, пыталась говорить женщина.
— Купцовская дочка, что-ли? — удивился военком. — Она ж, вроде, умерла?
— Нет, я не дочь купца Мамина…
— Однофамилица?
— Нет…
— У тебя документы есть? — потерял терпение военком и, стукнув кулаком по столу, привстал над столом. — Или я прикажу тебя… За попытку опорочить честь героя Гражданской войны…
Женщина в очередной раз всхлипнула и трясущимися руками принялась развязывать вещмешок. Сил у неё не хватило, чтобы развязать затянувшийся узел, она попыталась развязать его зубами, не смогла, и, наконец, безобразно разревелась, уронив руки и голову на неподдавшийся ей мешок:
— Та-а-ам… па-аспо-орт…
— Чёрт тебя дери! — военком резко встал, вышел из-за стола, подошёл к лежавшей на полу женщине, выдернул из-под неё мешок, легко развязал верёвку, вытряхнул содержимое на пол, попихал носком сапога тряпки, куски хлеба, ложку, кружку, увидел паспорт, поднял его.
— Так… Мамина… Лидия Ивановна… Урождённая… Так ты дочь бывшего старосты Балакова, купца Ивана Мамина?
— Не-ет… — сквозь плач возражила женщина.
— Так кто же ты такая, в богомать тебя и всех святителей? — окончательно потерял терпение военком.
— Я их служанка, Лиза Кузнецова…
— Документы! — перебил её военком.
— Вот документы… — женщина плакала и, словно не понимая происходящего, указывала трясущимся пальцем на паспорт Маминой в руках у военкома.
— Так ты Мамина или Кузнецова, чёрт тебя дери! — взорвался военком. — Рассказывай, кто ты такая, или я прикажу тебя… Под суд отдам… Жена она… Мой брат не был женат! Часовой! — заорал он, приоткрыв дверь.
Из коридора послышался топот сапог. В кабинет ворвался встревоженный часовой.
— Я здесь, товарищ Захаров!
Часовой удивлённо смотрел на лежащую на полу женщину, на тряпьё, вываленное из вещмешка.
Военком глубоко вздохнул, взметнул руки вверх и помотал головой, словно приводя мысли в порядок. Сел на стул у стены, ещё раз заглянул в паспорт.
— Ты где паспорт взяла? — спросил уже спокойнее. — Нашла? Украла? Не буду я тебя арестовывать… Выгоню и… Иди куда хочешь. Скажи только, откуда у тебя этот паспорт. Любопытно мне. Я-то знаю, что дочка купца Мамина умерла.
Женщина вздохнула с дрожью и тоже успокоилась.
— Сергей Парменович дал, — сказала безразлично, собирая разбросанные по полу вещи в мешок.
— Ладно, допустим. Зачем?
— Я была служанкой у Лиды, всё о ней знала. Мы одного с ней возраста, были немного похожи друг на друга. Сергей Парменович предложил мне… Чтобы я с её документами ходила к белым и собирала сведения о них.
— Ты вообще, соображаешь, что говоришь? — военком постучал кулаком себе по голове.
— На первое задание, в Хвалынск, я пошла вместе с товарищем Клочковым… Он под фамилией Слепченко со мной ходил.
Военком покосился на женщину с некоторым интересом.
— Вот он может подтвердить мою личность.
— Товарищ Клочков погиб в лапах белой контрразведки, — сердито сообщил военком. — Кто ещё может подтвердить твою личность?
— Я не знаю… Прошлым летом я долго жила здесь… Кто здесь служил, должны были видеть меня. Фёдорыч тут служил год назад, завхозом.
— Нету Фёдорыча, — задумался военком. — Рассказывали, что здесь некоторое время жила какая-то девушка… На непонятных правах…
— Я и есть та девушка… — словно застеснявшись, улыбнулась женщина.
— Ты, вообще, соображаешь, что говоришь? — уже с участием, как больного человека, спросил военком. — Маминой, судя по паспорту, сейчас было бы… двадцать три года. В прошлом году здесь жила молодая девушка. Мо-ло-да-я! Ты на себя давно в зеркало смотрела?
— Год не смотрела… — простодушно призналась женщина.
Часовой прыснул в кулак.
— Ну так посмотри, чёрт тебя возьми! — военком схватил женщину за шиворот, поднял с пола и легко, как куклу, перетащил к небольшому зеркалу, висевшему на стене сбоку от двери. Он чуть ли не ткнул женщину лицом в зеркало.
Женщина взглянула в зеркало, лицо её исказилось, словно за стеклом она увидела нечто ужасное.
— А-а-а! — воскликнула она и оттолкнула от себя стену с зеркалом.
Из зеркала на неё смотрела седая незнакомая женщина.
Военком разжал пальцы. Женщина бессильно сползла на пол.
Военком бросил паспорт ей на колени, отошёл к стене, закурил, сел на стул, забросив ногу на ногу.
— Тебе сколько лет? — спросил уже спокойно.
— Двадцать три… — прошептала женщина.
Часовой восторженно закрутил головой.
— Тебе тридцать три, а не двадцать три… — безразлично констатировал военком, и шевельнул рукой: всё, мол, с тобой ясно. — А может и сорок.
— Двадцать три… - безвольно настаивала на своём женщина.
В дверь решительно постучали. Вошёл военный.
— Михаил Парменович, тут документы…
Военный протянул папку с документами в сторону военкома и замер, удивлённо разглядывая сидящую на полу женщину.
— Иван, ты ведь в прошлом году летом тут был? — спросил военком. — Вот женщина… Бред, конечно… Ты её знаешь?
Вошедший и женщина молча смотрели друг на друга.
Женщина — испуганно. Она узнала Ваньку Культяпого.
Культяпый — сначала с любопытством, как на нечто интересное, лежащее на полу.
Военком тоже наблюдал за лицами женщины и Культяпого. Он увидел испуганное выражение женщины. Он видел, как лицо Культяпого меняет выражение: с отстранённо-любопытного на удивлённое, потом на презрительное, и, наконец, на выражение человека, находящегося наверху, к человеку поверженному.
— Первый раз вижу эту бабу, — справившись с эмоциями, сделал безразличное лицо Культяпый.
— Ладно, — принял решение военком. — Положи на стол, — указал он Культяпому.
Культяпый положил папку на стол и, ещё раз искоса взглянув на женщину и усмехнувшись, вышел.
— Иди, — приказал военком часовому.
— Слушаюсь!
Часовой отдал честь и вышел.
— Прошлым летом Ванька Культяпый изнасиловал жену Кобзаря. Прямо здесь, в военкомате. В присутствии мужа. А я его чуть не застрелила. И они сильно поскандалили с Сергеем Парменовичем. А в Озинках, куда меня послали служить машинисткой, Культяпый арестовал меня как белую шпионку, и чуть не бросил на поругание солдатам. Меня спас Сергей Парменович. А потом я попала к белым. И отряд зимой, кое-как одетый и питаясь чем попало, ни разу не вступив в бои с красными, совершил переход от Шипова через Гурьев до Жилой Косы…
— Что за Жилая Коса?
— Форт на Каспийском море. Я переболела сыпным и возвратным тифом, была ранена…
— Садись, — указал военком на стул у письменного стола. — Рассказывай…
Когда минут через двадцать часовой по требованию военкома принёс в его кабинет чайник и «чего-нибудь перекусить», он с удивлением увидел, что хромая бродяжка сидит у стола военкома. Да и лицо у неё уже не как у бродяжки, а как у усталой женщины. И военком, хоть и сердитый, но спокойный.
— Поставь на стол, — приказал военком часовому.
Часовой поставил на стол чайник, развернул свёрток с хлебом и салом.
Военком жестом отпустил часового, вытащил из стола две железных кружки, налил чаю. Из стола же вытащил нож, порезал сало, сделал бутерброд, подвинул женщине.
— Закуси.
Сам отхлебнул чаю.
— Всё, что ты рассказала… Трудно в это поверить, конечно. Но некоторые моменты из рассказанного… Кроме брата о них не мог знать никто.
Женщина неторопливо ела бутерброд, запивала чаем.
— Выдать тебе документы, что ты Кузнецова, я не могу. Живи под фамилией Маминой. Какая тебе разница?
Военком закурил, вышел из-за стола, подошёл к окну.
— Работу… Если хочешь — устрою машинисткой.
— А Культяпый?
— Иван? А что Иван? Иван… герой Гражданской войны. Ему теперь до тебя дела нет. А то, что на войне было… На войне всяко бывало. Бывало и убивало...
— Да, убивало, — согласилась Лида Мамина. — Только на этой войне ещё и вешали. И в баржах топили. И живьём сжигали. И поездами давили. Гражданская война, она кровавее и грязнее любой войны
— Иной раз приходилось быть жестокими. Потому что, если бы не мы, то нас. Мы воевали за счастье народа…
— Белые тоже воевали за счастье. Своей половины народа.
— Но война кончилась. Мы победили. И… И наш бронепоезд стоит на запасном пути. И наше дело правое. А Иван — герой Гражданской войны, — немного сердито подтвердил военком.
— Героев на гражданской нет, — спокойно возразила Лида. — За нашу жестокость нас обвиняли белые. За жестокость белых обвиняли красные. Героев помнят вечно, а виновных вечно не прощают... В этой войне с обеих сторон только виноватые.
2012-2014 гг.
