смирить гордость, проглотить обиду и идти на сделку с Шендеровичем. Машины всё равно не даст, это точно, но поможет с запчастями и ремонтниками. Может быть, в этом не обманет, хотя надежды мало, уж больно нагл и хитёр. Наверное, попытается вытянуть из Владимира всё и только тогда чем-нибудь отплатит. Придётся стать хитрее жида. Вряд ли возможно. Попытка – не пытка, как говорят русские, легко отказываясь от любого начатого трудного дела. Надо преодолеть возникшую, наверное, по его вине отчуждённость и искать контакты с рабочими-ремонтниками, используя всё – показушные симпатии, обман, лесть, папиросы, водку, деньги в конце концов, и через налаживание контактов пытаться вербовать добровольных помощников. В одиночку студебеккера не возродить, на Поперечку надежды мало, Фирсов вряд ли уделит больше того, что ему укажет Шендерович. Следовательно, остаётся искать помощь в обход начальников, непосредственно среди рабочих. Но они сделают что-либо только своему, и значит, надо попытаться стать для них своим. И ещё надо, в конце концов, не травить себя обманом и смириться, что быстро дела не сделаешь, уложиться бы в два месяца, оставшиеся до встречи с резидентом. Обмануть янки не удастся. Не будет хотя бы двух перевербованных агентов и ясной судьбы оставшихся, не будет и возвращения в Германию. Тогда он окончательно и бесповоротно станет русским. Всё! Хватит! Коррективы в план внесены, сомнения – прочь, пора заняться делом, а оно у него пока одно и звучит по-русски точно и всеобъемлюще – вкалывать!
- 4 –
Возле студебеккера снял гимнастёрку, чтобы не запачкать хотя бы её, и, переложив деньги в карман галифе, решил заняться мостами, вынужденно отложив восстановление колёс до появления Фирсова. Неприятно, конечно, бросать одно и начинать другое дело, но что поделаешь? Разложив инструмент, он ещё не успел толком приступить к работе, как появились подпольные бизнесмены.
- Тебе помочь? – спросил более инициативный остроскулый с убегающим взглядом. – Пока нет Авдея – могём.
- Не откажусь, - не веря удаче, согласился Владимир, радуясь быстрой реализации корректив плана.
- Чуть что – скажешь, что позвал на помощь, лады?
- Лады, - согласился Владимир.
Он никак не ожидал, что первыми и, причём, добровольными помощниками окажутся эти ребята. Внешне они были совсем разными, если не считать абсолютно одинаковой замызганной чёрной робы с какими-то номерами на карманах. Чернявый, быстрый и хитрый лидер и медлительный злой белобрысый дружок его. Но что-то в обоих неуловимо чувствовалось такое, что объединяло, делало их похожими друг на друга. Вот они рядом – и разные, а уйдут – и не вспомнишь, чем различаются, остаётся только общее неприятное враждебное впечатление.
- Что будем делать? – спросил хитрый.
- Мосты надо перебрать, - неуверенно предложил Владимир, скептически оглядывая тщедушные фигуры помощников.
- Надо так надо, - легко согласился чернявый. – Меня зовут Юркой, его – Алёхой, а тебя?
- Володькой, - в тон ответил работодатель, вспомнив о своём корыстном намерении подлаживаться под культуру рабочих.
- Алёха, давай тащи смазь, чурки, тряпьё, инструмент, - распорядился Юрка, беря инициативу в свои руки.
Несмотря на свой болезненный и ненадёжный вид, оба оказались на удивление работящими и смышлёными парнями, и скоро работа у троицы закипела без лишних слов и перекуров. Они успели размонтировать два задних моста, осмотреть дифференциалы и высвободить под смазку полуоси, когда белобрысого согнул в три погибели жесточайший приступ кашля. Дружок поднял его за плечи, усадил в заветренную тень кабины на чурку и, сняв с себя рабочую куртку, бережно укутал грудь и плечи больного.
- Ништяк, - успокоил он Владимира, - оклемается, не впервой. Чахотка. – Юрка отнял ото рта товарища слегка окровавленную белую тряпку и подал другую. – На чуток откинемся.
- Ему в больницу нужно, - посоветовал наипростейшее, что пришло в голову, Владимир.
- А мы и так из санатория, - мазнул убегающим взглядом по лицу догадливого благодетеля Юрка, засмеялся тихим дребезжащим смехом так, что всё лицо покрылось тонкой сетью мелких морщин, а потом и сам закашлялся, как дружок, у которого спазмы понемногу утихали. Недолго покашляв, Юрка справился с недугом и, вытерев разом вспотевшее лицо, добавил: - У нас лепилы что надо, дохляка на ноги поставят, - и попросил: - Попить есть?
- Сейчас, - заторопился Владимир, - котелок освобожу, принесу чаю от Водяного. Хотите есть?
Он снял неплотно нахлобученную крышку котелка и обнаружил к своей радости стоящую в торце четвертинку с молоком. «Ай, да Марина, золото!»
- О! Есть молоко. Будете?
Чернявый тоже заинтересовался, заглянул в котелок, словно услышал о чём-то экзотическом, а увидев, опять задребезжал своим чуть слышным лёгким смехом и спросил у напарника:
- Алёха! Молоко сосать будешь?
- А что это такое? – спросил тот, и вполне верилось, что такой жидкости он давно не брал в рот.
Владимир подал Юрке бутылочку, похожую по габаритам на мензурку, а сам расстелил на чурбаке салфетку, которой было закрыто содержимое котелка, и вывалил на неё неизменную картошку, два помидора, два яйца, кусок сала граммов в 100, сиротливый ломтик хлеба – «не забыть бы зайти за карточками» - и пакетик из газеты с солью.
- Богато, - отметил Юрка, отмерив грязным пальцем треть бутылочки сверху, и даже сумел на мгновение остановить блуждающие глаза на лице хозяина.
- Нет, нет, - отрицательно махнул тот рукой, - я не буду, я лучше – чай.
Тогда грязный палец сполз до середины мензурки, и отмеренное содержимое одним глотком исчезло в галочьем рте-клюве Юрки. Оставшуюся часть медленно и со смаком высосал Алёха, долго держал бутылочку над раскрытым ртом, ловя последние редкие и самые вкусные капли, потом с сожалением отставил стеклянное вымя, вытер рот и затих, умиротворённо поглядывая на соседей. И глаза у него оказались не такими уж злыми, а просто очень серьёзными, болящими и скорбными, глазами человека, глядящего на мир и на себя уже оттуда, не живущего, а наблюдающего жизнь, смиренно зная, что всё напрасно.
Владимир вытащил свой складной нож в наборной ручке из цветного плексигласа, открыл тонкое длинное, сантиметров в 15, и очень острое лезвие с чуть заметными продольными бороздками посередине, закрепил стопором и нарезал сало.
- Фартовая блудка, - восхищённо произнёс Юрка, не отрывая остановившихся глаз от ножа.
- Не пронесть, - непонятно охладил его Алёха. – На шмоне вохровцы заметут, срока добавят.
Юрка вздохнул с сожалением, убегая взглядом от очень понравившейся серьёзной игрушки, поинтересовался:
- Где добыл?
- Друг подарил, - ответил счастливый обладатель блудки и не соврал, потому что нож ему на самом деле подарил Виктор.
- Если потеряешь, скажи где, - попросил Юрка, не в силах сладить с глазами, ослеплёнными играющим в солнечных лучах блестящим лезвием из нержавейки.
- Ладно, - обещал Владимир. – Давайте ешьте сало, всё ешьте, потом чайку попьём.
Ели молча и осторожно, не спеша, тщательно пережёвывая, ловя каждую крошку и наблюдая друг за другом, чтобы не опередить. И съели-то всего по два ломтика сала, по картошине и одно яйцо на двоих и, как ни уговаривал Владимир, больше не стали, поглаживая для убедительности тощие животы.
- Налопались от пуза.
Владимир почти бегом сходил к Водяному за чаем, не стал, торопясь, ничего объяснять, пообещав прийти в обеденный перерыв, и, захватив одну кружку, вернулся к друзьям, терпеливо ожидающим опекуна.
- Сначала – ты, - увидев одну кружку, настоял Юрка.
Владимир налил полкружки уже заваренного кипятка и, обжигаясь, выхлебал, не чувствуя вкуса, торопясь передать тару помощникам.
- Байкал, - непонятно оценил чай Юрка, но оба выпили всё, медля и прогревая воспалённое нутро, потея и отдуваясь. Владимир разломил пополам кусочек хлеба и настоял, чтобы парни съели с чаем, чувствуя почему-то глубокое облегчение оттого, что не видит больше сиротливого мизерного ломтика, напоминающего о карточках, очередях, мини-трагедиях в них и об остром дефиците этого основного продукта, дефиците, который был постоянным укором беспомощным кормильцам в семьях.
- Пора и мантулить, - определил Юрка, поднимаясь, и, протянув руку, помог встать Алёхе. Владимир успел уже заметить, что он был как бы старший в паре. Сам он быстро сложил остатки еды в котелок и присоединился к ним.
До обеда оставался час. Они снова дружно, изредка переговариваясь по делу, оценивая состояние деталей вслух, советуясь и помогая друг другу, взялись за мосты и только-только успели собрать один, как не вовремя замолотил рельс, прерывая слаженную работу. Помощники обтёрли тряпками руки и встали плечом к плечу парой перед Владимиром, поглядывая на него в молчаливом ожидании. Он их сразу понял, тоже кое-как обтёр руки, достал деньги и подал по сотенной каждому. Осторожно приняв деньги, помощники с посветлевшими от неожиданно большой оплаты лицами по своему обыкновению молча развернулись и ушли в мастерские. Было непонятно, придут ли после обеда, на что очень надеялся Владимир, выдав щедрую приманку, или их слаженный коллектив распался, и ему придётся продолжать начатое трудоёмкое и тяжёлое дело в одиночку.
- 5 –
- Заходь, заходь, - радушно встретил его дед Водяной, хлопоча около старенькой керосинки. – Я як чуял, гуторю старой: «Зроби оладков – Володька придёт». Чаёк вже надыхивается, зараз стряпню подогреем и примемся. Сидай покуль. Кому чай-то торопко носил, кали не сякрет?
Владимир выложил на газетку из котелка свои оставшиеся припасы и рассказал о нежданных-негаданных помощниках.
Дед, колдуя над мелкой алюминиевой тарелкой, в которой подогревал серо-сизые от плохой муки пополам с картошкой оладьи, поделился своими соображениями относительно знакомых Владимира.
- Ты с имя асцярожна – воны зэки.
- Кто? – переспросил Владимир, не знакомый с коротким нарицательным русским словом.
- Заключённые, осуждённые. Тильки без сторожов. Срока у их невялики, живут у зоне, а працовать сюды сами приходят – Шендерович узял за мастацтво. Пропуска у их есць, а сами прозываются пропускниками. Не позже якой-то годзины должны быть у зоне, а то больш не выпустят.
Он поставил согретые оладьи в тарелке-сковороде на фанерку на столе, увидел сало и посетовал:
- Што ж не сказал! Я бы их на сале зажарил, шкварки бы были. Вельми люблю шкварки, не зазря – Шкварок. Можа, потерпишь чуток?
- Потерплю, - согласился Владимир, чувствуя усталость во всём теле и единственное желание прислониться к стене и хорошенько вздремнуть.
- Гэта бы ничога, - продолжал характеристику парней дед, - да воры они жутчейшие! Наши их кольки раз имали, гуторили по-доброму, потым били, ничого не дапамогло. Хвороба, видаць, у их така. Гляди за добром своим – увядуць.
Он ещё что-то говорил, как жужжал, постепенно отдаляясь куда-то, пока совсем не пропал. И возник вновь всего лишь за 10 минут до конца перерыва, когда осторожно растолкал Владимира, справедливо полагая, что сон лучше всякой еды.
- Сморило? Сидай швыдчей, поешь, зусим полегчает.
Они торопливо съели всё, что было, причём больше старался Владимир, у которого вдруг проснулся звериный аппетит, запили горячим чаем, и, потянувшись, нахлебник заспешил к студебеккеру, а дед к
