данных.
Ещё два-три дня - и он отправится в отделение для вечных коматозников. Либо в комплекс биопереработки.
Впрочем, Ставски утверждает, что больного можно вернуть к жизни. Точнее, в данном случае - воскресить. И без помощи тех самых магов, о невероятных способностях которых тайком перешёптываются стажёры из Академии Спасения во время долгих ночных дежурств.
Кто, интересно, расплодил этих никчёмных 'колдунов' и кто распускает слухи об их мифических 'сверхспособностях'...
= Комментарий доктора Стависки. Доктор Полаци, прошу обсуждать только вопросы, касающиеся вашей профессиональной деятельности. Записи личного свойства, а так же содержащие суждения на темы, далёкие от медицины и лечебной практики нашего больничного комплекса, будут решительно удаляться. Мною! Лично! И оперативно пресекаться... Нам и так сокращают квоту на закупку импортных медикаментов, несмотря на наш статус элитного...
= Запись доктора Койны Полаци. Файл 126-12 скорректирован. Кстати, доктор Ставски, а чего вы больше всего боитесь: упоминания ваших нетрадиционных методов или обсуждения 'магических технологий' господ из правительственных комитетов? Молчу, молчу...
По чашечке кофе? Одинокая женщина приглашает...'
Пёс уловил их запах шагов за двести. Не сказать, чтобы издали...
Такой резкий запах (тяжёлый, горький смрад, смесь дыма, иссохших нечистот и немытой плоти) хорошему Псу полагалось бы ловить на куда большем расстоянии.
Но ветер дул с его стороны - в сторону уродцев.
Уродцы, похоже, почуяли приближение Пса прежде, чем он начал сипеть и почихивать от долетавшей против ветра удушливой вони и, почуяв, успели приготовиться к встрече со зверем.
Точнее, приготовиться успел носатый старичок в засаленной и тёртой по мелких дыр накидке серой кожи. Старичок загрустил и, подбросив кривое поленце в костёр, затянул грустную песню о каком-то 'мясном уруде', который 'загамался укмати на пронгоре'. Вместо припева старичок всхлипывал и переходил на короткий взлай, время от времени срывавшийся в протяжный вой.
И поглаживал короткую сосновую дубинку, что прятал он под накидкой, кончиками пальцев ощупывая вбитые в дерево стальные шипы, удуманные старичком для большей силы удара.
Старушка маленькая с лицом немного приплюснутым (но вовсе не носатым!), глазками маленькими, синими и добрыми, от песни той и приготовлений старичка ко встрече с Псом лишь ёжилась боязливо и отломанной от ивы веточкой чертила круги по сухой, усыпанной серовато-белыми листьями лесной земле.
- Демоны его принесли! - выдохнула старушка.
И зажмурилась.
Пёс выпрыгнул из-за кусты. Циркульно, не сгибая в суставах, переставил длинные ноги, словно пытаясь определить положение тела, наиболее подходящее для удержания равновесия на полгом склоне.
Резко выдохнул носом, выбросив прозрачные капли.
И побежал прямо на странную пару у костра.
Старик встретил его просто и без страха.
- Здравствуй, Пёс, - сказал он и кивнул на огонь. - Мы зайца запекли. Там, в золе. Долго ли по лесу бегаешь?
И подмигнул.
- Давно у нас псов не было!
Пёс подогнул ноги. Замер на мгновение, словно раздумывая, стоит ли присаживаться к огню. Протянул лапу, погладил пламя. Понюхал прихваченную огнём кожу, лизнул палёные волоски.
И присел к костру, слегка подвинув старушку.
Та, боязливо покосившись, подалась назад, словно собираясь...
- Сидеть! - прикрикнул на неё носатый.
Старушка пробубнила в ответ что-то вроде: '...арый хрыч!'
Но успокоилась немного и в дальнейшем попыток к бегству не предпринимала.
А носатый, спев пару куплетов про 'мясного уруда', снова обратился к Псу.
- Молодой Пёс?
И сам себе ответил:
- Недавно у нас, недавно. Ещё и шкура у тебя не потёрлась. Только что народился, не иначе. И откуда вы все приходите? Зачастили в последнее время, зачастили. Нет от вас в лесу покоя, духи на вас жалуются. Деревья грызёте, путников преследуете, малый народец пугаете. И откуда вы берётесь на нашу голову? А?
Пёс оскалил зубы. Но скорее дружелюбно, чем угрожающе. И показал кончик розовато-серого языка.
- Молчишь? - не отставал старик.
А потом, посопев немного, рассмеялся заливисто.
- Ай, да вы же немые! Немые твари! Рычать умеете, ворчать умеете, скулить умеете, а разговаривать - нет. Так, что ли?
И хлопнул Пса по плечу (но повернулся при этом аккуратно, так, чтобы в распахе накидки случаем дубинку прежде времени не показать).
- Ой, зря ты это! - и старушка воздохнула печально.
Потом, отбросив веточку, отряхнула от налипшей пыли и надоедливого репья полу светло-коричневой, из волокнистого джута сплетённой юбки. И, с тяжёлым кряхтением приподнявшись, неспешно побрела прочь, выгибая кусаную злым радикулитом спину.
Пёс замычал и вытянул руки к костру.
- Когтищи-то у тебя! - не то восхитился, не то ужаснулся старичок. - Отродясь таких не видел... А ту ведь не первый зверь, что мне попадается!
Потёр нос, едва не охватив его ладонью.
Крикнул вслед старушке:
- Куда? Куда двинулась? А ужин?!
Старая по-курьи кудахтнула, хлопнула по бокам руками, махнув серыми крыльями шерстяного платка. И села - прямо в сухую траву.
- Я тут! - заявила она. - Тут посижу, я уж мешать не буду...
- Дура, - резюмировал старик.
И, обратившись к Псу, предложил гостеприимно:
- Ты, зверь милый, не стесняйся, принимайся за дело. Заяц-то сготовился уже, угли бы только разгрести.
Пёс повернул к нему большую голову и посмотрел ему в замершую душу чёрными, с зеленоватым блеском, глазами. Зубы мелькнули белой полоской над краем отвисшей губы.
- Бери, вкусный заяц, - зашептал старик.
Пёс наклонился, вытянул ставшую необыкновенно удлинившуюся, будто ставшую каучуковой, руку и проворными пальцами, быстрыми стальными когтями стал катать закрасневшие, стремительным жаром наполняющиеся от движения угли.
Потом присел на корточки и, заворчав, вплотную приблизил перекошенное, причудливой, почти что клоунской гримасой сведённое лицо к самому костру, едва не сунув голову в огонь.
- Бы-ы! - произнёс Пёс, засовывая руку в глубину углей.
И посмотрел на старика с удивлением.
- Был заяц! - уверенно сказал старик.
И, быстро распахнув полу длинной накидки, махнул дубинкой, на исходе короткой дуги обрушивая навершие её на голову Пса.
Пёс, осев на землю, всхлипнул и поднёс ладонь к ране на голове.
После второго удара посмотрел на старика с обидой и из правого глаза его выкатилась слеза.
А после третьего удара - утратил сознание и всею немалой массой своей обрушился в костёр, враз его притушив до тихого, хотя и едящего глаза дыма.
- Да только съели мы уже зайца-то! - радостно закричал старик.
И кончик его носа задёргался и налился чернильно-синим цветом.
- Вчера съели! - продолжал надрывать горло старик.
И пустился в пляс, по кругу обходя затухающий костёр.
- А сегоднячко и тебя съедим, тварь бешеная! Зверь лютый! Изверг, демонами насланный!
Отплясавшись и притомившись весьма, махнул дубинкой, подзывая спутницу.
- Иди сюда, Плакса! Поможешь ужин с огня снять!
Старушка, переступая мелко и боязливо, подходила к костру так долго, что носатый, не выдержав, начал бранить её последними словами, а потом, не выдержав, отбросил дубину и в одиночку стал стаскивать зверя с углей.
Кряхтел и шипел, но с делом не справился и начал ругать спутницу пуще прежнего.
- Иду, иду! - ответила Плакса.
И слегка ускорила шаг.
Вдвоём передвинули они на два шага тяжёлого Пса. И, пиная по очереди ногами (старушка при том пинала осторожно и как бы даже отчасти деликатно), перевернули на спину.
И тут носатый присвистнул удивлённо.
- Вот те раз! Воистину нездешняя тварь! Гляди-ко, у него и ожогов нет. И шерсть не подпалена. Сколько на жару пролежал - и хоть бы что!
Плакса слегка прикрыла глаза и схватилась за висевшую у неё на шее связку вырезанных из осины амулетов.
- Говорила тебе, Тукан, не трогай псов! Не связывайся с ними! Чудища неведомые! Приходят, убивают, уходят... Забыл, что тебе о них рассказывали? Скелет пытался на одного такого напасть, так последние кости ему обгрызли! А ты...
- Заткнись, Плакса! - прикрикнул на неё Тукан.
И, подхватив дубинку, заткнул её за красный, из шёлковых лент свитый пояс, что широко охватывал показавшийся из под накидки тёмно-синий кафтан.
И распорядился:
- Доставай ножи! Разделывать будем.
Дверь распахнулась настежь. Через дверной проём потянуло запахом гари, подхваченным и донесённым до жилища невесть откуда прилетевшим в эту преисподнюю ветром.
'Запах...'
Кузьма потёр лоб, посмотрел на покрывшиеся серым налётом кончики пальцев.
'Пепел... Откуда это всё берётся? Раньше, вроде, и запахов никаких не было...'
На пороге стоял жирной гаревой сажей император и африкански блестел белозубо. Светлые волосы, ещё недавно аккуратно уложенные и зачёсанные к макушке, растрепались и тёмно-пыльными соломенными клочьями свисали теперь со всевозможных сторон и направлений, расхристанным венком украшаю буйную императорскую, изрядно подкопчённую голову.
- Вернулся, величество?
С ироничным вопросом ничего не вышло. Сил не хватило на иронию. Вышло бормотание, обрывающееся в слабый стон.
Кузьма пошёл было к императору, но, потеряв остатки сил по пути (не освежил его сон и не придал энергии), шаге на третьем или четвёртом - потерял равновесие и рухнул на пол.
- Больно! - воскликнул Кузьма, ударившись локтем о половицу.
И тут стало ему страшно. Очень и очень страшно.
Не пугал его раньше огонь. Лесной пожар не пугал нисколько. Не было боли. Ветра не было. И искры не летали в воздухе.
Сам огонь казался не настоящим. Каким-то искусственным, будто нарисованным на картинке и лишь немного ожившим, дабы лишь развлечь заблудившегося и неведомо как оказавшегося в этом огненном мире странника. Развлечь, и не более того.
Не повредить ему, не обжечь, не устрашить. И даже не согреть.
Лишь поиграть немного алым светом, поплясать на чёрных стволах, попрыгать под низким буро-жёлтым небом - и, уморившись, исчезнуть, пропасть, растаять будто морок, отпустив душу без вреда.
Но как-то не так оно случилось. Не так развивались события, не то творилось в этом мире, что хотелось бы увидеть.
И ощущения постепенно становились отчётливо болезненными.
Вот и император этот (уж не липовый ли?) перемазался весь, и свитер на локте разорван, и брюки перемазаны... Не то землёй, или глиной, быть может, или серым древесным пеплом.
- Сбежать хотел? - уточнил Кузьма.
Император отмахнулся и, пройдя в дом, присел на коврик, прислонившись спиной к стене.
- А чего это ты одет так скромно? - забубнил монотонно Кузьма. - И наряд у тебя - так себе. И сам ты простой такой, простой... Будто я больших людей в жизни своей не встречал! Да я самим районным начальником полиции текилу на майской ассамблее откушивал, и лаймом заедал. Думаешь, раз я торговец простой, так меня и обманывать можно? Да ты, верно, ряженый какой, а мне говоришь!..
- В иные времена, - отозвался, брезгливо кривя губы, Калигула, - в иные, хорошие и добрые времена, я бы с большим удовольствием оторвал тебе дурную башку и скормил бы её свиньям. Но свиней не
