за загривок и легко, без усилий, будто мешок с соломой, приподнял того высоко над землёй.
- А ведь я ему говорила - не трогай Пса!.. - долетел откуда-то издали слабый уже голос Плаксы.
Тукан, чьё горло сдавлено было когтистыми пальцами Пса, висел молча (сипел только изредка) и ждал смерти.
Впрочем, один раз он попытался кольнуть губителя ножом, но острие кожи псиной не пробило и даже не поцарапало.
Пёс руку ему сломал, и нож выпал на землю. Тукан при этом засипел особенно тонко и протяжно.
Ждать смерти пришлось недолго.
Пёс пальцами левой руки слегка сдавил ему череп и оторвал голову.
Тукан враз обмяк и горлом пустил фонтан жёлтой крови. Поначалу высокий, бьющий рывками, фонтан быстро иссяк, а потом и вовсе - стих.
Пёс, откусив от тукановой плоти, заворчал довольно.
Обгрыз до середины туловища и отбросил ставший быстро остывать труп.
Понюхал воздух - и, встав на четвереньки, быстрым хищным галопом поскакал по полю, вынюхивая след.
Плаксу он нашёл на самой окраине леса. Старушка так и не решилась спрятаться под деревьями или укрыться в непроглядной лесной чаще (впрочем, Пёс нашёл бы её и там). Она, сжавшись комком, сидела под кустом и молила синих демонов о помощи.
Молила по привычке, ибо знала, что демоны не помогут. Потому что сами боятся приходящих в этот мир откуда-то извне кровожадных чудовищ с зелёной кожей, серо-коричневой шерстью, псиной головой, великанским туловищем, длинными ногами болотного демона и сильными, без усилий рвущими плоть ручищами с длинными пальцами со стальными когтями.
Ой, боялись! Боялись все! Кроме этого, вечно голодного и жадного до чужого мяса Тукана.
'Съедим Пса' говорил 'станем сильными! Никто нас обижать не посмеет!'
Стали вот, демон бы его забрал! Впрочем, забрал уже, наверное. Демоны падаль быстро забирают...
А теперь вот...
- Ой, не трогай бабушку, не трогай! - завопила Плакса и поглубже поползла под куст. - Ой, не трогай меня, не обижай убогую! Не надо! Караул!
Пёс ударом ноги выбил её из укрытия. И приподнял, схватив за ногу, с некоторым (забавном на собачьем лице) удивлением всматриваясь в перекошенное в непрерывном крике лицо.
И почувствовал, как на ногу ему капают слёзы.
- Не надо! Бабушка дорогу знает! В Землю Пожаров! Всем псам туда надо, я знаю! Ой, отпусти меня, не то по болоту пойдёшь! Утонешь! Шаба тебя спалит, в уголь превратит! Демоны сожрут! Зубастый перекусит! Ой, пусти!
Псу эти крики быстро надоели. Он разорвал Плаксу надвое. И сразу же отшвырнул. Но внутренности успели вывалиться, забрызгав ему ступни.
Он поднял с земли кровавый ком. Есть ему уже не хотелось. Отбросил.
И побежал - прочь от пустыря, обжитого проглотами-демонами.
В лес.
Без передышки он бежал долго, очень долго. Если бы в этом мире время мерялось на часы, то прошло бы их много. Никак не менее десяти. А Пёс всё бежал.
И нисколько не устал.
Питательна оказалась демонская плоть. А ещё... Чувствовал Пёс, что вживается он постепенно в этот мир, становится если не своим, то, по крайней мере, вполне терпимым и принимаемым повелителями здешнего королевства, движется в пространстве преисподней без прежних чрезмерных усилий, течёт вместе с воздухом, летит в месте с ветром и откуда-то извне или из глубин его собственной псиной души течёт мощный, неиссякающий поток энергии.
И уже отчасти знакомым кажется ему лес. И не смущает его, что в заболоченной чащобе - сплошной сухостой, пылящие и бросающие кольца дыма песчаные холмы и так много поджаренной невидимым в тучах солнцем серой травы.
И не удивляет, что подступившее неожиданно болото сплошь закрыто зыбким ковром бледно-лиловой, оплетающей ноги травы.
Болото!
Старик подпрыгнул - невысоко, на половины высоты голени. Охнул, приземлившись. Согнулся, схватившись за живот.
Дышал с присвистом, долгим хрипом. Восстановив дыхание, принялся вновь скакать и подпрыгивать, только теперь совсем уже невысоко, осторожно.
И, разойдясь не на шутку, затянул песню, такую несвязную и нарочито бессмысленную, в коей слова и фразы, имевшие хоть какое-то, пусть и весьма смутно понимаемое случайными слушателями значение (вроде 'кафешантан аллон абзац!' и 'гран муален беги не к нам!') сочетались с фразами совершенно уже не подлежащими никакому осознанному восприятию, что молодой спутник уличного певца, на краткий миг обретя частичное просветление рассудка, побледнел, огляделся по сторонам конфузливо и попятился назад, отходя подальше от буйного старичка.
Попятившись же, упёрся спиной в кирпичную стену, вздрогнул от кольнувшего в спину каменного холода, ударил себя кулаком по голове - и вновь утратил тонкую связь с блуждающим где-то в дальних мирах рассудком.
Старик же, получив по лицу от пробегавшего мимо по делам квартального смотрителя в новенькой серой форме (с такими, знаете ли, чудесными красными широкими лампасами и красно-синими нашивками на левом рукаве, и красно же-синим шевроном на правом рукаве), сразу же умолк и танец свой прекратил.
Потёр порозовевшую от скользящего удара щёку и состроил обезьянью гримасу двум подружкам-студенткам, радостно смеявшимся над его маленьким горем.
- Вольно вам, барышни, над стариком смеяться!
Барышни обозвали его словами нехорошими, но для старика - совершенно не обидными.
И, потешившись вдоволь, пошли далее по своим делам. Дел у них, собственно, особых и не было, ибо решили подружки сегодня прогулять занятия (изучение конфедеративных установлений, правил народного талиона и основ китайской грамматики их совсем не привлекало), и отправиться в 'Спорт-холл', посмотреть на гонки глайдеров да заодно, коли повезёт, познакомиться в ВИП-ложе за коктейлем с весьма перспективными и преуспевающими молодыми людьми из 'Бостонского клуба'...
Впрочем, какое нам дело до нехитрых их планов?
Уж старику-то с молодым его спутником точно дела не было никакого до смешливых и грубых девиц. Молодой спутник, в очередной раз распрощавшись с бедным своим, измученным разумом, вовсе ничего из происшедшего и происходящего вокруг не понимал и в памяти его фиксировались лишь разрозненные обрывки видений, пришедших как из окружающего его мира, так и из глубин его собственного сознания.
Старик же, будто ориентируясь на поведение спутника, в течение всей, на три с лишним часа затянувшейся уже, послеобеденной прогулки, впадал во всё большее и большее безумие и порывался уже время от времени есть землю с разорённых бродячими собаками городских клумб (однако всё же в последний момент передумывал и не решался, лишь поднося серые комки ко рту и имитируя пережёвывание интенсивными движениями челюсти).
Теперь же, будто исчерпав все силы в энергичном танце, старик немного поутих, хотя и напел напоследок пару куплетов безумной своей песенки.
Сообщив шарахнувшейся от него в испуге обвешанной сетчатыми сумками домохозяйке лет пятидесяти-пятидесяти пяти, что 'умолкну я во мгле холодной!', старик и в самом деле умолк и, поднимая с асфальта желтоватые облачка уличной пыли искоробившимися от многолетней носки подошвами пластиковых ботинок, подковылял к своему спутнику.
Положил руку на плечо и потряс несильно.
- Эй!.. Ты это... Пойдём, что ли?
Как и следовало ожидать, молодой человек ничего ему не ответил. Только посмотрел безразлично и сильнее вжался спиной в стену.
- Нет, - сказа ему старик. - Не проломишь. Кладка очень крепкая, древняя. Кажется, ещё в двадцатом веке строили. В середине, по моему... Тогда умели строить, не то, что теперь... Теперь из полимеров дома делают, из каменной крошки с клеевым раствором, а то из целлюлозных смесей... Из бумаги, фактически. Каково, а? Вот бы предки посмеялись, как узнали... Они-то вот камень использовали. А наши строители и забыли, как из камня строить. Я , к примеру, в деревянном доме живу. Брёвна неокоренные, а поверх них - доски. На гвоздях всё, и клея столярного немножко. Барак это называется, зато у меня клетушка отдельная. А расклеится всё - и на улицу пойду. Вот так... Пойдём дальше гулять?
Он подхватил молодого человека под локоть и потащил по улице.
- После обеда надо непременно гулять, - наставительным тоном произнёс старик.
Молодой человек замычал капризно и пустил слюну на и без того уже совсем донельзя грязный воротник когда-то розовой, а теперь серо-розовой рубашки.
Они остановились у мрачного, из коричневых синтетических кубиков-блоков сложенного трёхэтажного особняка, немногие окна которого наглухо и непросветно закрыты были серыми стальными ставнями, а с фасадной стороны входов и выходов не было видно вовсе.
- Вот! - сказал старик и показал в сторону слегка шевельнувшейся ставни в малом ряду окон на втором этаже. - Моя бывшая лаборатория. Теперь уже, конечно, не моя. Видели шевеление? Там у них служба контроля расположена. Забеспокоились. Меня заметили... Ишь ты...
И закричал, рупором сложив ладони:
- Воры! Верните людям надежду!
- Вон! - коротко рявкнул невидимый репродуктор.
Из паза в стене вылетел чёрный пластиковый шарик и лопнул, обдав старика и его спутника краской.
- Предупредительный выстрел! - пояснил старик и подмигнул спутнику с боевым задором. - Это ерунда, краска совершенно безвредна, с кожи сама сойдёт минут через десять. Биоразлагаема, да... С той, что на одежде - придётся какое-то время походить. До первого хорошего дождя. Там смоется. Потому что она ещё и водорастворима. Но лучше нам отсюда уйти. Я часто прихожу сюда подразнить моих бывших коллег, поиздеваться над ними. Меня отчего-то не арестовывают. С присущей мне нескромностью полагаю, что за мои бывшие заслуги. Но злобный норов охранников мной хорошо изучен. Характер у них нервный и неровный. Вслед за предупредительным выстрелом могут ударить резиновым шариком. А это уже больно! Или обрызгать смесью эфира и меркаптана. Это уже просто противно и вызывает бурный приступ тошноты. Проверено, мой юный друг, проверено! Пойдёмте же отсюда!
И, будто в подтверждение его слов, снова ожил репродуктор и произнёс угрожающе и внушительно:
- Считаем до...
Короткое шипение.
- Один! Два!
Старик поспешил прочь, увлекая за собой гостя, который от лицезрения вылетающего шара пришёл в некоторое оживления и начал было легонько хлопать в ладоши.
По пути домой (то есть, домой, в бревенчато-дощатый барак, возвращался старик, а молодой человек возвращался в гости) бывший изобретатель разговорился пуще прежнего.
Должно быть, и его раззадорило происшествие возле лаборатории, или же танцы на свежем воздухе так на него подействовали.
Поначалу заваливал и засыпал он спутника своими вопросами, своими же ответами на них и комментариями к этим ответам.
- Вы где-нибудь учились? О, наши университеты! Название - одно краше другого, а суть? Чудесные виртуальные корочки для молодёжи, мечтающей о пляжах Майями и офисах Гонконга! Так, стало быть, не учились? Да, вы же молчите всё время! Когда этим утром я нашёл вас в развалинах возле Нагатинской поймы, куда, скажу по секрету, на рассвете часто прихожу ловить питательных и полезных для здоровья донных синто-змей, я сразу подумал, что это очень необычный и очень несчастный молодой
