Дом. Книга 2. "Сказки для..."

народа.
– Жаль только, что возвращаться туда они не хотят. Погрузились в поролон и кожу мягких кресел и за пару лет забыли о своем народном происхождении. Не расстраивайтесь. Такое со всеми случается.
– Тогда покажите на собственном примере другую модель поведения во власти. Я для этого и приглашаю вас в свою команду.
– Я не стремлюсь к власти в любой ее форме. Меня от власти тошнит. Тошнит от депутатов, членов правительства, чиновников муниципалитета.
– Отчего ж так?
– А я считаю, что нормальный хомо вообще во власть не станет лезть и об эту власть мараться.
– Вы за анархию?
– Нет. Органы власти должны существовать и выполнять возложенные на них функции. Без них никак.
– Тогда вы сами себе противоречите.
– Я сейчас попробую пояснить. Нельзя жить без полиции, но полицейских все хомо, за исключением их близких, называют вульгарным словом «быки». Вы спросите: почему так? Я отвечу: да работа это собачья. Такое же отторжение на уровне подсознания у вас вызывает хомо, который впервые представился вам контролером в автобусе, охранником или палачом в тюрьме, проституткой, бандитом, мошенником. Без этих персонажей не обходится ни одно общество, но тем не менее, мы не хотим себя ассоциировать с этими гражданами. Вот так же у меня и с властью происходит, потому что в нее лезут только ради корысти. Какой? Не важно.
– Интересный подход. Я с ним не во всем согласен, но он достоин уважения. Признаюсь, я немного за свою жизнь встречал хомо, которые вот так, как вы, не захотели бы стать частью госаппарата.
«Он даже чем-то обаятелен, – подумал Отци об Окманате.
– Или настолько прост, или четко знает, что сказать каждому собеседнику, дабы расположить его к себе. Не могу подобрать эпитет в отношении Чини… Как бы так емко выразиться?.. Он пытается сойти за своего парня. Точно. Перед каждой аудиторией он выглядит своим парнем среди них. Такой же, как те, к кому он пожаловал в гости или кто его слушает. Чини отлично мимикрирует под собеседника и его чувства. Опасный хомо.
Очень опасный. Под воздействием обещаний, зачастую впоследствии невыполненных, многие гуманоиды попадаются на удочку вот таких чини (с маленькой буквы и во множественном числе, как имя нарицательное)».
– А может, вы вовсе не против своего прихода во власть, только не хотите быть членом именно моей команды? Или, хуже того, пока я вас здесь агитирую, вы уже состоите в организации, которая ставит своей целью низложение Окманата Чини? Не получится так, что я в своем кабинете впустую распинаюсь перед вами, призывая вас к служению народу Хеджера? А вы его покинете, через час станете в одну шеренгу с «прошитыми» и начнете учинять в городе митинги и беспорядки? – президент несколько изменил свой дружелюбноубаюкивающий тон.
– Господин президент, – Отци уловил жесткие нотки в голосе Чини, – я не считаю себя частью толпы. На митинги иногда захаживаю, но до погромов никогда не опускался.
– Это хорошо, – Окманат почувствовал, что его собеседник слегка испугался. – Выходит, вы против власти вообще, а не конкретно против меня?
– Я не приемлю, как драматург, свое прихлебательство перед любой властью. Поэт не может жрать из государственного корыта, иначе он становится не поэтом, а придворным писакой. Но это вовсе не значит, что я целиком и полностью одобряю кадровую политику Окманата Чини.
– И что же вам не нравится?
– Ранее, чтобы добраться до высокой руководящей должности в государственных органах Хеджера, чиновник обязан был в течение приличного срока пройти по всем ступеням бюрократической лестницы. В результате этого движения он приобретал стиль, управленческую корпоративную культуру, знания. При Окманате Чини любого хомо, согласно тем или иным пристрастиям президента, могут запросто выдернуть из самых низов и вставить на должность в абсолютно чуждую для него среду. Это потому, что кадры теперь подбирают не по профессиональному принципу, а согласно давним личным дружеским связям.
Президент почесал шею и задумался, глядя в потолок, потом тяжело выдохнул и выдал:
– Гм. А что мне остается делать, если все ваши так называемые профессионалы уже давно стали составной частью мафии? Где мне, как не из проверенных годами хомо, набирать себе команду? Вы знаете, какой уровень коррумпированности и преступности в Деривативах по сравнению с глухой провинцией?
– Представляю.
– Там, конечно, все то же самое, что и в столице, только в меньших масштабах.
– Это ясно, как светлый день, что степень коррумпированности, читай преступности, пропорциональна количеству денег на душу населения в данном регионе Хеджера. Но уровень преступности в целом обратно пропорционален благосостоянию народа. Преступность рождается в нищете.
– Преступность питается безнаказанностью, – перебил собеседника Чини.
Отци показалось, что Окманат в какой-то момент потерял надежду привлечь его на свою сторону и теперь по инерции продолжает с ним общаться.
– Значит, власть должна сделать народ богаче, – сделал вывод Тунга.
– Я этим занимаюсь уже почти одиннадцать лет. И за одиннадцать лет я в четыре раза поднял зарплату по стране. Это невиданный результат.
– Не забывайте, что и цены на все за этот период подросли.
– Но не в четыре раза. Правда?
– Правда.
– Видите? Вы сами признаете, что я дал своему народу достойную зарплату, – гордо произнес Чини. – Это все потому, что я, как хороший хозяин, жалею свой народ.
– Вы должны понять, что народ не нужно жалеть, бросая подачки и зачастую при этом требуя быть благодарными по гроб жизни. Хомо, если вы желаете им помочь, нужно дать возможность реализовать свои мечты.
– Ради богини! – Окманат скрестил руки на груди. – Пусть берут и реализовывают. Я разве кому-то не позволяю? Хотят идти во власть – милости прошу, если ты порядочный хомо.
Есть желание начать свой бизнес – дадим кредит. Вот только поменяем главу нацбанка, и бизнес сразу задышит глубоко и свободно.
– Глубоко и свободно… – повторил слова президента режиссер. – Хм. Да… Однако дальнейшее печатание пустых денег и бессистемная раздача кредитов только усугубит ситуацию в экономике. В деньгах нуждаются все. И каждому они нужны на свои цели. Высказываясь о стране в целом, надо четко делить ее на власть, бизнес и население. Власть желает откатов, а значит – денег, бизнес – четких правил для извлечения прибыли и, соответственно, денег, а население в основной массе, если не считать продвинутую интеллигенцию, националистов и ученых, живущих духовной пищей, просто денег. Отсюда вывод – деньги нужны всем. И самый простой способ их вбросить в экономику – это напечатать и раздать в различных вариациях. В том числе в виде необеспеченных кредитов. Это временно подхлестывает экономику, но заставляет всех жить не по средствам. А тот, кто живет не по средствам, в конце концов становится банкротом. Это относится как к отдельным хомо, так и к отдельным странам.
Постепенно разговор перетекал в спор.
– Вы, Отци, слишком материально подходите к проблеме счастья для широких народных масс. Кроме того, что вы сказали, есть еще и духовная сторона. Есть, наконец, хоть про нее мы и забываем, у каждого государства своя идеология.
– Это величайшее заблуждение, – возразил драматург. –У государства не может быть идеологии, потому что в государстве живут различные хомо, у которых различные цели и взгляды. Идеология может быть у партии. И если кто-то из ее членов перестал разделять идеологию своей политической организации, то его из нее могут исключить. А откуда исключать меня, если я не разделяю некую идеологию государства?
Исключить из страны, изолировать от общества?
– Кто знает? – загадочно улыбнулся Чини. – Может, именно так впоследствии и произойдет.
– Вы меня извините, – не обратив внимания на завуалированную угрозу, продолжил Отци, – но государственная идеология присутствует только в тоталитарных системах, где тиран или группа его единомышленников узурпировала институты власти. Но тогда это уже не идеология государства, а идеология хунты, захватившей власть в стране.
– Господин Тунга, вы так держитесь в моем присутствии и разговариваете в такой манере, словно это вы – президент, а я – тот, кого он пригласил к себе в кабинет. Судя по вашим словам, вы себя ставите выше президента.
– Вы в чем-то правы, потому что Отци Тунга – это совесть хеджерской нации на века, а Окманат Чини – всего лишь менеджер, которого народ Хеджера взял по контракту исполнять обязанности по управлению государством. Пройдет этот срок (неважно какой: два месяца или двадцать лет), и Чини уйдет с политической сцены. А Тунга останется у хеджерского народа здесь, – Отци постучал указательным пальцем себе в области сердца.
– Ого! Ни много ни мало – совесть нации. Велика ноша.
Можно и не потащить.
– А для тех, кто умеет думать, я останусь здесь, – Отци прикоснулся к своему виску.
– Но вы в пылу спора и несдержанности совсем позабыли, кто является собственником хеджерского драматического театра. Собственник – государство.
– То есть – вы? Правильно я понял? – решил убедиться администратор ХДТ.
– Не совсем, но ход мысли верный.
– Вы хотите сказать, что выгоните меня с этой должности?
– Я так не сказал, хотя буду иметь на это право, будучи новым президентом.
– Интересно, а кого же вы вместо меня поставите управлять драмтеатром? Быть может, нынешнего министра сельского хозяйства Виби Нгоно? Неплохой, кстати, выбор. А если она по выходным будет выходить на сцену и читать свои монологи на злобу дня, то в зале будет наблюдаться аншлаг. Театр моментально станет суперрентабельным. Больше из артистов никого и приглашать не надо в этом случае. Экономия будет для храма искусства ошеломляющая. На Нгоно потянется народ со всех уголков планеты. Правда, тогда встанет вопрос с переводчиками, ибо хеджерский понимают не все жители Тренда. А хеджерский в исполнении нынешнего министра сельского хозяйства даже я расшифровываю только после третьего просмотра по видеомагнитофону, – взгляд, слова и интонация драматурга были наполнены сарказмом, он торжествовал, словно после удачной премьеры новой пьесы.
– Не думал я, что вот так закончится наша встреча. Ладно, – Чини пожал плечами. – И чего напоследок своему менеджеру пожелает совесть нации?
Отци взял паузу, словно хотел сказать нечто важное, не мог подобрать слов, а потом выдал четко и кратко:
– Уйти в отставку по-настоящему.
– Браво! Вы – смельчак. Не каждый осмелится бросить вызов президенту. Потрудитесь объяснить, – попросил Окманат.
– Не стоит менять конституцию и присваивать себе власть в угоду сиюминутных желаний. На фоне двадцати восьми тысяч лет существования цивилизации эти деяния выглядят нелепым шагом, который если и сделает кому-то хорошо на коротком этапе истории, то в дальнейшем будет нести в себе пагубные последствия.
– Какие последствия для цивилизации Тренда, – Окманат сказал это в шутовской манере, – принесут мои еще двадцать лет нахождения в должности президента Хеджера?
– Вы не ограничитесь двадцатью годами. Вы уже до конца своих дней захотите властвовать в этой стране. Стоит только один раз, хоть на год,