Изъян

совсем Алексей. Непонятно, что у них там было. Этот сам напросился на личную встречу с Алексеем. А он  руку ему там рубанул, на нас кинулся. Мы его завалили – в темноте  не стали разбираться. Мы сейчас в район – может, там откачают вашего. Ты последи, чтобы в лес – никто. Я оставил своего сержанта, но ты все равно скажи мужикам. Там все в крови,  два трупа, могут следы попортить.
Петрович справился с волнением и сосредоточенно слушал.
- Я мужикам что-нибудь скажу, чтобы  они успокоились
Аркадий Григорьевич с досадой сплюнул.
- Ладно, мы поехали, а то не довезем. Вообщем, договорились.
Он резко развернулся и пошел догонять своих, держа осторожно отрубленную руку.
Петрович тоже поспешил к ожидавшим его мужикам.
– Что там за жутики, председатель?
Спросил тревожно и почтительно Павел.  Петрович мотнул головой, словно отгонял от себя наваждение.
- Да там сразу и не разобраться. Вроде у них там была какая-то секта эротическая.
Мужики затихли и будто пригнулись. Даже Николай, испытывавший большее беспокойствие, как-то сразу сник и стушевался. Всем стало понятно, что история может быть путаная и непонятная, подавляющая воображение.
– Вы вот что, мужики, - Петрович чувствовал себя неуверенно, - Майор просил не ходить туда. Он там оставил своего человека – место сторожить. Надо следы не затоптать. Так чтобы не вляпаться во все это – не ходите никто туда.
-   Петрович, так нам чего?
Павел бормотал неопределенно, помялся немного и пошел к деревне. По дороге к нему присоединялись другие жители. Так они и шли разрозненной группой по домам, встревоженные и закутанные темнотой. Петрович смотрел им вслед, он не знал, куда ему идти.


25.


Был уже сентябрь и солнце прозрачно светило в разреженном воздухе. Аркадий Григорьевич небрежно сидел в кабинете Петровича и расспрашивал сильно сникшего за последнее время председателя.
- А  скажи, ты хорошо знаешь этого Григория?
Петрович пожал плечами.
- Да они с матерью на отшибе жили. Он у нее поздний ребенок был. Без отца рос. Пока она была жива, его в армию не брали. Потом призвали. Он и учился плохо, всегда был какой-то подавленный, с придурью. Они к нам приехали с Урала. Говорили, что его мать зачала невесть с кем по пьяни. Я и не знал, куда его определить, когда он вернулся. Делать он ничего не умел, да и не хотел. Получал какую-то пенсию по инвалидности. Ему там, в армии по голове  вроде еще дали. Да он и всегда был малость не в себе. Договориться с ним было ни о чем невозможно, дичился, делал  дурные глаза, отвечал какую-то ахинею. Ну, я его и оставил жить, как он хотел, побираться, нищенствовать, делать поденщину кому-нибудь. А что?
Майор равнодушно пожал плечами.
- Да вроде ясная история, смотри сам. Мы нашли Машу быстро. Ее разрезали на куски, закопали зачем-то в разных местах. Экспертиза показала, что это сделал Алексей. Да, это и так было видно. Внутри у нее тоже была земля, но еще раньше у нее, скорей всего, был контакт с Алексеем. Там сделали пробы спермы и все такое. Зачем надо было заталкивать в нее землю – непонятно. На той земле, что была внутри тела, снаружи ее, нашли следы спермы уже Григория. Он сказал, что его заставил это сделать Алексей, после того, как изнасиловал Машу. Он потребовал, чтобы Григорий запихнул вовнутрь ее землю, чтобы уже больше никто туда… Зачем тогда требовать, чтобы Григорий затем поимел ее?  Я представляю, как несчастная девушка все это терпела, хотела жить.
Аркадий Григорьевич говорил быстро, скучно, словно давно придумал сказанное. Руки его торопливо бегали по столу Петровича, будто искали доказательства там. Он тускло и бессмысленно глядел в окно, поглаживая  давно небритое лицо, продолжал.
- Григорий уверяет, что таким образом Алексей мстил. Он их выследил, когда Григорий встречались в лесу с Машей. Григорий заявляет, что у них с Машей начинал завязываться роман. У Григория была уже сломана рука, как он смог со сломанной рукой еще что-то делать в набитой землей вагине – непонятно. Затем, грудь Алексея была обожжена в нескольких местах. У нас один свидетель, и он уверяет, что Алексей после того, как изнасиловал девушку, набил ей нутро землей и заставил изнасиловать ее Григория, потом  задушил ее и  разжег костер, чтобы сжечь  труп. Вот тогда якобы Григорий и схватил пистолет Круглова и прострелил ему ноги. После чего в состоянии аффекта хотел тут же, и сжечь раненого, но испугался и сам вытащил его из огня. Однако, стрельба  в ноги слишком разумное действие для состояния аффекта. Потом он испугался еще больше, бросил пистолет и убежал. Следы опять же подтверждают сказанное Григорием. Алексея  волочили к огню, затем оттаскивали, земля там со следами крови. Но более всего в пользу этого Григория говорит то, что видели мы. Круглов произвел крайне невменяемое впечатление.
Аркадий Григорьевич шагал по комнате, его сапоги  резко  и сильно скрипели. Петрович слушал майора и растерянно качал головой, его мутило от сказанного. Ему хотелось сказать что-нибудь неприятное майору, но тот был увлечен своим рассказом.
- Когда мы пошли в лес, Григорий сам напросился отыскать Круглова. Мол, он лучше знает, где тот мог прятаться. Он почему-то считал, что убийца  никуда не денется. К тому времени Круглов расчленил труп девушки и закопал его. Все это он проделал с прострелянными ногами. Как он хотел скрыть следы - ведь есть свидетель, людям надо объяснять, почему ноги перебиты и так далее. Может, он хотел куда уползти? Григорий потом рассказал, что заметил Круглова, когда тот целился в него. Тогда он и узнал, что этот сумасшедший разрезал девушку на части. Затем Григорий стал выводить его на нас. Дальнейшее известно. Этот Григорий в ходе допроса удивил  меня своей  неадекватностью. Может это связано с травмой, пережитой им. Кто бы на его месте не двинулся умом? Тем более, как ты говоришь, у него были предпосылки. Но как-то в итоге все складно у него получалось, словно он вел нас, а не мы его. Когда ему надо было, он замыкался, не отвечал.
Аркадий Григорьевич сел и замолчал, крупными ногтями застучал по столу. Петрович смотрел на майора как-то заискивающе, словно не знал, что тот придумает еще, и как от этого может поменяться жизнь. Майор помялся.
- Не знаю, имеет ли это отношение к этой истории. Но меня эта деталь сильно смутила и заставила серьезно усомниться в пристрастиях  вашего Григория. Если бы не она – все сошлось бы. Я навел справки. В той части, где он служил, как только узнали по поводу чего я интересуюсь делом Григория, рассказали. Григорий поначалу не устоял под нажимом особо озабоченных, а потом уже отказаться было труднее. Короче его там пользовали, как женщину, те, кому это было сподручно. У него на этой почве пошли отклонения психического свойства, вспышки немотивированной жестокости, отчаянные выходки. Начальство, как только узнало про все, перевели его в другую часть, а затем и вовсе комиссовало. Дело замяли. Как только я это узнал, все для меня стало опять неясно. Допустим Круглов – маньячный тип, специализирующийся на зрелых женщинах. Зачем он выслеживает Григория с Машей в лесу, глумиться там над ними, рискует?  Может, у Круглова что-то было с Григорием, может, они работали в связке? Зачем ему так светиться?  Я  задавал Григорию эти вопросы. Он отвечал, что ему больно вспоминать про армию, и никакого повторение гомосексуального опыта быть не могло. И как раз история  с Машей помогала ему забыть обо всем этом. Он говорил о том, что Алексей не мог знать об его армейском опыте. Но мне кажется, что в этой истории не могло не быть между ними какого-то притяжения.  Это все так смутно, неопределенно, что не занесешь в протокол. Ты сам, как думаешь?
Оглушенный информацией Петрович молчал. Осеннее солнце светило в окно, поблескивая на плавающей в воздухе пыли. Комната председателя была необжита,  и голоса в ней звучали гулко. Петрович поежился.
- Неуютно как-то. Я думаю тут не надо разбираться. Как сложилось, так сложилось. Только на деревне всем нужно  рассказать о том, что Григорий  сомнительный человек. Надо, чтобы люди знали. Надо избавляться от неясностей. А люди сами выяснят, что к чему.
Аркадий Григорьевич недобро замычал.
- Ну, Петрович, самосуд хочешь раскрутить! Его же затюкают тут, а он может и ни при чем во всей этой канители. Сам не уедет, так его выпрут отсюда. Хочешь избавиться от неудобного соседа? Так проблемы не решаются. А, может, тут не вина его, а беда. Так его за это еще и преследовать надо? К тому же без руки он теперь – какая от него опасность! Мне вот тоже высказали служебное несоответствие. На волоске вишу. Думаешь, лучше кому от этого  нагоняя стало? Чужой человек лучше нас здесь разберется? Наелись мы за свою жизнь строгостей разных.
- Но я же просто ясности хочу. И так мороз по  коже от всех этих извратов.
Запротестовал было Петрович, но майор прервал его.
- Ясности, Петрович, не добиваются  науськиванием людей друг на друга. Для начала надо помочь человеку.
Майор почти нависал над Петровичем, от него мягко пахло душистым одеколоном.  
- Надо быть сильнее своих страхов. Он теперь – втройне инвалид. Я вот что подумал: участкового я вам не могу поставить нового. Люди его плохо примут после всего, да и нет у меня людей. Григорий нам, как не верти, помог. Я уже написал представление на него – разоблачил маньяка, пострадал. Мы недоглядели, но сейчас с людьми туго, места наши глухие, может, у Алексея тут поэтому крыша съехала. Официально я не могу поставить Григория –  он без руки, диагноз у него уже был, лучше ему после всего этого не стало. Но на общественных началах, я думаю, он может справляться с должностью участкового. Уважать его местные будут, даже робость внушать может. Ты ему какую-нибудь должностенку, вроде сторожа, отпиши и станет он у вас за порядком следить. Тем более дел у вас немного. Отчеты я покажу, как ему писать.
Григорьевич решительно шагал по комнате, натыкаясь на мебель и не замечая этого. Его грузное тело производило много шума в маленькой комнате, глаза его бегали, и у Петровича начинала от всего этого болеть голова. Петрович усмехнулся.
- Тревожно как - то и смешно все. Хорошо, пиши рекомендацию. Ты предлагаешь  Вытого Григория в качестве наблюдателя общественного порядка в деревне. Заявилки с докладом  о ситуации тебе, чтоб писал. Пиши рекомендацию, а я распоряжусь.
Голос у Петровича нервно дрожал и поднимался все выше. Непонятная обида за Алексея подступила к нему.
– Не научились мы доверять друг другу, Петрович. Но я напишу тебе такую бумагу. Где у тебя тут ручка? Я во всем привык идти до конца.
Майор раздраженно бормотал и суетился. Об окно бились осенние поздние, но еще бодрые мухи. Лес за окном, казалось, был тоже покрыт пылью.


26.


Григорий стоял у дома председателя окруженный мужиками. Здесь были непоседливый Павел, настороженный Николай, Тихон и другие. Они осторожно осматривали Григория, державшегося снисходительно и небрежно. Он был одет не по погоде -  в тонкую белую рубашку. Пустой рукав у него не был завернут за брючной ремень, а болтался свободно – легкомысленно и независимо, что особенно смущало мужиков.
– Как руку подрезали, не больно?
Павел был болезненно деликатен.
– Ну, я же был уже под наркозом. Потом уже было тяжело
Григорий