части себя, дорогой безмерно, лишился. Не до забот иных стало, с состоянием здоровья не повязанных. Хором его строительство приостановилось, хоть и несмышленышу было ясно, усилия малые оставалось употребить, чтобы работы закончить. Труды кропотливые пропадали втуне, стали теперь неуместны. А ведь в неспешности величавой торжество наместниково предвещали, когда теремом, ввысь устремленным, гордыню свою потешит. Да не случилось. Крыжовник без ухода хозяйского урожая не дал. Ягоды, что на кущах произрастали, нелепы видом были и кислы зело.
Мирянином сделался Василько богобоязненным, Теперь вместо службы в конторе колхозной, откуда уволился, в Успеновку хаживал к батюшке тамошнему. Бездорожия не смущался и грязи, что болотом у нас зовется по недоразумению. Тот, видать, и надоумил Василька, чтобы деньги немалые, что от прошлой жизни остались, на благое дело употребить. На средства те накопленные рачительностью похвальной церковь в Захлюпанке соорудить на месте порушенной в годы безверья всеобщего и засилья безбожного атеизма, тем самым память светлую о себе на земле оставить. Во всем случившемся владыка волю провидения Божественного видел, которое в милости никого из грешных не забывает, до последнего за нас борется, из рук сатаны порываясь вырвать.
Так и поступил он, маетный, к наставлениям тем прислушавшись. И ныне, когда ты, читатель, к селу нашему полями и лугами пробираешься, купола золоченные с крестами во главиях тебе путь указуют в землю захлюпанскую. И нарече народ храм новый к вящему неудовольствию властей Церковью Плоти Васильковой Укороченной.
Сам же от повторных операций отказался. Увещаниями Антона Павловича пренебрег, который за функциональность пораженной части тела до конца боролся. Так с год всего после отъезда Майкиного и пожил, а затем помре. Бог его ко себе прибрал и в благости своей, бога русскаго, за грехи не докучал строго.
Что еще должно быть сказано: ни разу Федорончук в бытность свою дурного слова про Майку не вымолвил – тому мы все свидетели, - а ведь она случившемуся главная виновница выходит. Понял, видать, сермяжный, не для всех законы людские писаны, а в споре ее со Вседержителем не наше оно дело, чью-то сторону принимать.
После кончины своей погребен был при новой церкви. Там могила его по сей день находится, сельчанами досматриваема с любовью, которой усопшему не хватило при жизни. Да не судимы будем! Простили ему захлюпанцы обиды прошлые, потому как главным, что имел Василько, за все расплатился.
Ч а с т ь 6.
В с е р д ц е И г н а т а в з о р в а л а с ь г р а н а т а.
Что есть русскость наша? Она ли смысл потаенный роли той, что народу нашему на земле выпал? Куда, наконец, дорога, что колесница государства российского выбрала, всех выведет, и не есть ли движение самое ошибочным, потому как пути проторенные надлежит предпочесть, с опытом иных народов сообразуясь?
Друг и благожелатель мой! От тебя не скрою, доднесь вопросы сии нелегкие душу тревожат, и ответа на них простого у меня не сыщется. Бывает, мыслям скорбным о судьбах Родины предавшись, боль сердечную я испытываю, видя унижение великое, в кое Отчизна ввергнута. Во минуты такие отчаяния и безысходности кромешной, признаюсь, сомнения закрадываются в целесообразности всего сущего и в разумности самого провидения. Ибо не достоин народ наш русский жалкого и бесцельного прозябания, в коем против воли своей пребывает.
Зря разумник германский, словоблудием ученым занимаясь, в невежестве бюргерском изрек, что де каждый народ правительства и состояния дел своих заслуживает. Известно ведь, что русскому хорошо, немцу – смерть. А пуще всего они, ненавистники наши, мощи сокрытой в недрах народа русского опасаются.
Клеветникам же России многочисленным, что со времен веков минувших поизловчились в хулах и злословиях на государственность нашу выпестованную, здесь то замечу, что в усердии легкомысленном лягушке Эзоповой уподобляются, что пыжась, размеров вола стремилась достигнуть, да так и лопнула с натуги чрезмерной.
Пишут мне, языци иные, кои прежде за счастье почитали в лоне Российском находиться, под опекой надежной и защитой от врагов, числом превосходящих,- банабаки, чечены, армянцы многие, – теперь, слабостью власти Московской пользуясь, поспешили от нее ослободиться, свободу возлюбя сверх меры. Да еще и чернят державу брошену, что, мол, содержала в черном теле и роскошествовать не дозволяла. То не хотят помнить, сколь многим матерь Отчизна наша от себя жертвовала, чтоб чад своих неблагодарных в должном прозябании поддерживать. Ныне и того, что прежде в России имели, лишились и в зависти на нас поглядывают. Ну да вольному воля, теперь им корить некого.
Но не держит долго обиды в душе народ наш незлобивый. И доднесь дорога назад, в государственность нашу, никому не закрыта, ни грузинцам тем же, ни киргизцам прочим. Только вот, если дойдет до того, надлежит им всем уразуметь, кто в Отечестве нашем общем есть главным. Старшим братом народ наш русский звать стеснялись, почитая де постыдно младшим в семье состоять. Хотя, где оно семейство такое видно, чтобы в нем без старших и младших обходилось?
А потому, прежде чем разбирательство станет, принимать или нет назад братца очередного заблудшего, пусть руку воздающую да облобызает, а не со злобой чисто азиатской на благодетеля исподтишка косится. Но не сразу то будет, подождать им придется, занедужила нынче Россия и болезнью роста ослаблена.
Это все не промеж нас, славян, говорено. О тех же, кто родством по крови повязан, разговор будет.
Что есть русскость наша? – с того рассуждать починали, и чем она так от украинскости, белорусскости отличается, что и не уместиться им во державности единой? Да и спрашивал кто нас по-настоящему, прежде чем судьбы общие определять взялся? Сольются ли они, ручьи славянские в русском море, как поэт пророчествовал, или иссякнет оно в ожидании вод подмоги единокровных? Может ли море пропасть, оно сомнительно, и вопрос в том заключается. Или сами ручьи, что дорогу к большой воде не пробьют, так и иссохнут в пути, палимы солнцем нещадно? Так я все это понимаю, что дороги нам все ручьи с водою их малой, и с исчезновением каждого русскости нашей общей убудет. А море своего существования не лишится.
Ущербна она, идея, что во главу угла величие государства ставит, а не жизни конкретной благополучие. Воздохнет так гуманист из западников, жалостливый безмерно, с прозябанием во имя мирообустройства будущего несогласный. Нетерпивец, ему блага жизненные уже сейчас подавай, он в горячности минуты ждать не намерен. Трудом собственным благополучие и составь – такому ответствую. Своим преуспеванием ты задаче восстановление величия России поспособствуешь. И чем более во державе состоятельных членов будет, тем богаче она от того станется.
Во годину испытаний, на нас обрушенных, работой каждодневной с превратностями судьбы борись, а не сиди без дела, руки опустив от неудач временных. Али не вооружил тебя Господь ими, чтобы добывать хлеб насущный? Или для того, мнишь, чтобы принимать его из чужих?
А пойдут у тебя дела, не забудь в благополучии новоприобретенном о собратьях, которые в начинаниях не столь удачливы. Подсоби им словом и средствами, чтобы в дальнейшем могли сами на жизнь зарабатывать. Подмога твоя толковой должна быть: рыбарю купи новый парус, землепашцу – борону, чтобы не развращать бедняков подачками. Ибо, съев пищу и износив одежду, придут к тебе снова, чтобы опять давал.
И, наконец, помощь эту стремись прежде всего соплеменнику оказывать без стыда ложного за предпочтение свое. Ничего в том зазорного нет, чтобы из страждущих многочисленных, коих в лихолетье нынешнее без числа развелось, выбрать немногих количеством, к зову крови прислушиваясь. Надлежит в том пример брать с малых народов, окраины некогда единого государства нашего населявщих.
Поговори с ними, беженцами русскими, что во множестве сейчас ютятся по городам и весям российским без жилья и места работы, перебиваясь с хлеба на воду. Что заставило их бросить в землях далеких нажитое трудами многими и нищими в землю предков вернуться, столь неласковую к ним нынче? Погрозы ли жизням, тревоги военного времени? И такое, конечно, случалось.
Но больше тех придется, которые во Отечество возвратились, дабы русскость свою спасти. Не хотели они, чтобы дети становились грузинцами, литвинами, ляхами.
Вот они-то и порасскажут, что, когда тяготы наступили, понуждены были азиаты наши, кои прежде в пирах валтасаровых роскошествовали, ни в чем меры не зная, на кусок чурека простого перейти с водицею холодной. Стали те не в меру расчетливы, о законах гостеприимства былого, от излишеств заведенных, коими кичились, вспоминать забыли. Когда благ земных перестало на всех хватать, постарались куском тамошнего русского обделить, меж собой взаимопомощи не теряя. Они то, инородцы российские, деление на своих и пришлых затеяли, причем чужаком сплошь наш брат русский выходит. А раз так, следует склонность эту к взаимовыручке среди соплеменников у азиатов перенять, привечать в благотворительности единоверцев по преимуществу.
Вижу я, сколь брезгливо строчки эти иной гуманитарий перечтет, лицо искривляя усмешкою. Меня, Ивана Кореня, не преминет в черносотенцы записать отчаянные и ксенофобы. Не советовал бы ему с выводами спешить скороспелыми, как не все сказал по сему поводу.
Русскость наша не одной национальностью определяется, не внешним видом: лица курносостью, овалом или глаз голубизною. Не к тому призываю, чтобы антропологией – словом, чуждым для слуха, - пользоваться, соизмеряя с ней души порывы. Русскость – это состояние духа особое, где главенствуют доброта наша славянская и участие к ближнему, когда мыслей твоих полет достижением общего благополучия занят в державе, где всем хорошо и каждому из ее членов. Если человек таков, то и русской он, хоть и сущий жидовин внешностью.
Путь наш, что десницею Божьей на скрижалях книги его обозначен, в том состоит, чтобы благополучия, иным народам неведомого, достигнуть русским порядком пользуясь. Русская дорога в том и заключается, чтобы в движении по ней приноравливаться ко всем отстающим в преуспевании, из-за чего не очень поспешать приходиться, чтобы не быть никому в обиде. Пускай не коммунизмом великолепие грядущее зовется, век златой, когда воссияет Россия в красе полной и могуществе, зависть соседей вызывая. И будет то состояние новое, всем неведомое, от бездуховности западной свободное.
Нам же, детям России, что Родиной сейчас оставлены во чужбинах многочисленных, роптать на нее негоже. Не может сейчас она, матерь наша, благополучием многочисленных отпрысков заняться, сама требует догляда и заботы сыновей. Пастыри душ славянских! Надлежит нам возрождению Руси способствовать, к грядущему слиянию с ней земель, лукавством политиков отторгнутых, умы подготавливать. И тогда, коль сольются эти реки в державности новой, восстанет она из пепла, Родина наша, в величии необыкновенном, златом и дорогими каменьями блестя, да так, что очам человеческим дивиться на нее будет больно от лепоты
