КОРНИ ЯСЕНЯ
Славная была охота, – на этом сошлись все эйнхерии. Славная морозная ночь! На небо опрокинули полный котел лунного света, и снег далеко внизу сверкал и переливался что твой Брисингамен. В такую светлую ночь пограничной нечисти не отсидеться в ледяных трещинах, не слиться со скалой, не спрятаться в пещере – любая тень и всякий след заметнее повязки на глазу Одина. Да и у асгардских коней волчий нюх на порождения тьмы.
Повести дружину Вальгаллы в Пограничье Одина заставила кровавая вылазка троллей на мидгардские земли. Бой закончился лишь под утро: едва взяв виру головами с каменных исполинов Исхейма, дружина одноглазого аса встретила неизвестные создания, свирепостью и безобразием намного превосходившие троллей. Впрочем, идя в битву, помимо свирепости неплохо запастись сообразительностью. Эйнхерии, повинуясь приказам своего вождя, на полном скаку перестраивались то подковой, то клином, нападали с флангов, заходили в тыл неведомого врага и, наконец, обратили чудовищ в бегство. Позволив наиболее горячим головам немного погонять убегавших, Один вскоре прекратил преследование и велел поворачивать домой. Двойная победа вдвойне разгорячила охотников Асгарда, дружина неслась в обласканном луною небе, во весь голос распевая боевые песни.
– Ну, где бы на земле я так поохотился! – воскликнул Эгиль Щитоноша (это прозвище он получил уже в Вальгалле за то, что в последнем бою прикрывал гардарикского князя, у которого служил, щитом, выпавшим из отрубленной левой руки последнего; прикрывал и наносил удары, пока не погиб вместе со своим вождем). – Где бы сразился с такими врагами! Где бы насчитал столько метких ударов!
– То-то и оно, – без особого воодушевления проговорил Один, чуть придерживая могучего темно-серого коня, чтобы тот не слишком опережал дружину. Владыка асов, казалось, не разделял общего упоения боем. – Слишком много. С каждым разом все больше.
– Ты прав, царь, – отозвался летевший рядом с ним на своем кауром любимце Хенир. – Зло множится, и, похоже, источник его мощи – за закрытыми Вратами Утгарда. Но нам туда не пройти.
– Не пройти, – согласился Один. – Даже Тору не удалось. Здесь оказались бесполезны и Гунгнир, и Мьелльнир, и мудрость, и сила.
– Что же тогда их откроет, эти самые Врата? – удивился слышавший разговор асов Эгиль.
– Вернее, кто, – поправил Один. – Царь Утгарда.
– Но в Утгарде давно нет царей, – подал голос Тьодольв Старый, седой как туман в горах Ётунхейма. «Не хочу снова становиться мальчишкой», – заявил он, попав в Вальгаллу, и наотрез отказался от молодильных яблок Идунн – единственный из всех эйнхериев. Впрочем, силой этот старик уступал мало что только не Одину и Тору.
– Пока нет, – ответил Один. – Но пророчество говорит, что царь явится.
– «Он царь и узник, он враг и союзник», – нараспев произнес Хенир. – Двусмысленные слова. Кому он будет врагом? Если Асгарду, то Врата откроются нам на гибель.
Один поднял руку в предостерегающем жесте:
– Не делай врагом возможного друга. Утгард был драгоценным камнем среди миров, такая слава не уходит безвозвратно. Мы еще увидим его рассвет, как видим солнце нынешнего дня. И он будет так же прекрасен.
А рассвет и вправду был прекрасен. Небо покрылось румянцем первых солнечных лучей, целовавших самую яркую из звезд Короны Севера, которая горела высоко над горизонтом. Заря шла по вершинам гор, и ее легкие шаги оставляли розовые и золотые следы на снежных шапках. Эйнхерии притихли, очарованные. Буйные вояки, проведшие жизнь в походах, набегах и стычках, в Вальгалле научались понимать красоту.
– Смотрите! – неожиданно воскликнул Эгиль, указывая вниз.
На одной из вершин, почти сливаясь со снегом, лежал, вытянув вперед лапы и подняв голову, огромный белый волк. Присмотревшись, эйнхерии увидели исходившее от него еле заметное в солнечных лучах жемчужное сияние.
По знаку Одина дружина застыла в воздухе.
– Да смотрите же! ¬– Эгиль продолжал тыкать пальцем вниз. – Ребенок, тролли меня возьми!
Между лап волка лежал младенец, запеленутый в странное, похожее на блестящую чешую, покрывало.
– Надо его спасти! – озабоченно заметил Хенир.
– Оставайтесь здесь, – распорядился Один и тронул за гриву коня, которым управлял без поводьев. – Вниз, Слейпнир!
Конь заскользил вниз. Он так стремительно и, в то же время, плавно перебирал ногами, что, казалось, их не четыре, а все восемь.
Владыка асов спустился на вершину и остановил Слейпнира. Волк, похоже, не хотел ребенку зла, напротив, он как будто охранял его. Заметив Одина, великолепный зверь повернул к нему голову. Синие и глубокие, как само знание, глаза смотрели взглядом существа, умеющего создавать миры. Один почувствовал невольное благоговение и поклонился таинственному зверю. Тот нагнул голову в ответном приветствии, степенно поднялся и ушел по еле заметной тропинке, вьющейся среди снегов.
Оставив коня, Всеотец осторожно подошел к младенцу. Странное покрывало, напоминавшее чешую, оказалось золотистой змеиной кожей. В руках Одина оно развернулось, раскрыв крошечное тельце.
– Мальчишка! – довольно произнес Владыка асов. – Это хорошо. По мне, лучше, когда мир спасают мужчины.
Теплые руки Всеотца надежно защищали от мороза. Таинственная находка чувствовала себя вполне удобно и не выказывала ни малейшего страха. Напротив, уставившиеся на Одина пронзительно голубые глаза смотрели с явным любопытством. Больше всего малыша заинтересовала покрытая рунами золотая повязка, он неумело потянулся к ней, улыбаясь беззубым ртом.
Один притворно нахмурился:
– Прочь свои маленькие лапы! Будь ты хоть самим Изначальным, я не для того отдавал глаз, чтобы потешить какого-то мальчишку.
Он снова, как мог, завернул кроху в его колдовские пелены, укрыл сверху походным плащом и вскочил на коня. Слейпнир заржал, повернул голову и попытался губами дотянуться до ребенка.
– Похоже, ты его знаешь, – заметил Один. – Жаль, что не можешь рассказать, откуда, и подтвердить мои догадки. Или опровергнуть их.
Царь вернулся к своей дружине. Эйнхерии сгрудились вокруг него, норовя рассмотреть удивительную находку.
– Дай подержать, – попросил Хакон Златовлас, побочный сын Одина от мидгардянки.
–Лапы прочь! – проворчал Один. – Это мой трофей.
– Что ты с ним делать будешь? – спросил неугомонный Эгиль.
– Что ты делал, когда жена приносила тебе детей? Растить! – ответил Один.
– Ты хочешь усыновить его, вождь?
– Я его уже усыновил. Только что. На Хеймдалля у Фригг молока не хватает, ему девяти кормилиц мало, а на этого хватит вполне. И будьте с ним почтительны, это – князь Асгарда, второй после Тора.
– Не торопишься ли ты, царь? – спросил Хенир, удивленный его решением.
– Если эта встреча не случайна, – ответил Один, – то сломанный меч нам цена, коли не воспользуемся такой возможностью. А если я ошибаюсь – что же, вырастет нам с тобой попутчик. Тоже дело. Втроем улаживать миры сподручнее, а этот малец, может быть, уже сейчас знает больше, чем мы оба.
– А имя у него есть? – поинтересовался Хакон.
– Локи, – сообщил царь асов.
– Странное имя. Что оно означает?
– Все. Или ничего. Поживем – увидим.
Один привычным жестом тронул коня за гриву и, повинуясь этому движению, Дикая Охота понеслась к Радужному Мосту.
СТОРОНА ЗМЕЯ
ВЕТВЬ ПЕРВАЯ
Куах!» – лягушка оттолкнулась от твердого, словно щит, и такого же круглого листа кувары. Ее шумный, полновесный прыжок на мгновение спугнул зыбкую гармонию летней ночи. Но вскоре все успокоилось, и мир снова стал нереальным и бесплотным, как бывает только в Месяце Богов.
Сидевший в челне юноша перестал грести и замер. Был он плечистый и крепкий, словно вырезанный из сухого древесного корня, но казался не более земным, чем тонкий ободок месяца высоко над его головой или игра айсари в водах озера. Служили тому причиной огненно-рыжие волосы, густыми прядями лежащие на плечах, и узкие зеленые глаза лесного духа или игра лунного света, – никто не взялся бы сказать, да еще такой ночью. Впрочем, кое-что указывало на принадлежность юноши осязаемому миру, где так любят разные (чаще всего неточные) определения. Вытатуированные на щеках знаки – две горизонтальные прямые, а поверх них две волнистые полосы – знаки змеи и волка – говорили о том, что это утгардец. Ноги его обтягивали кожаные штаны, грудь прикрывала кожаная же безрукавка, зашнурованная черным, с серебряными концами, ремешком. Сапоги для дальних дорог и лук с колчаном за плечами наводили на мысль об охотнике.
Дивное зрелище открывалось его взору. Синий, прогретый за день воздух, струился нежными волнами, приводя на память рассказы о накидке Речной девы. В глубокой синеве мерцали золотистые, пурпурные, молочно-белые, ярко-голубые и зеленые, как молодая трава, огоньки, нанизанные на тысячи невидимых нитей. Нити тянулись от лазуритового неба до самого дна озера. В небе, в садах богов, созрели звезды и сочными разноцветными гроздьями клонились к земле. Светляки танцевали среди деревьев, призрачный блеск их крыльев сливался со светом звезд в вышине и вместе с ним отражался в воде. На праздник Побеждающего Солнца девушки пускают по рекам зажженные светильники: такие же светильники, зажженные богинями ночи, заполнили озеро, отражаясь друг от друга и согревая своим огнем снежно-белые цветы лаувейи. Благоухание нежных, прохладных цветов навевало грезы о неведомом. Была одна из тех чудных ночей, которые даже душу зрелого воина наполняют неожиданным счастьем.
Кружащиеся в небе и на воде огни приняли в свой хоровод белую, украшенную серебром, лодку и ее хозяина. Но юноша словно бы не замечал волшебную игру земли и неба. Он вслушивался в окружающий мир.
Среди следивших за ним айсари озера, надо думать, завязался прежний спор. Одни из водяных жительниц, надувая хорошенькие алые губки, утверждали, что ни одну девушку не привлекут скуластое лицо, узкие зеленые глаза и рыжие волосы. «И вовсе не узкие, – обижались другие, – а прищуренные. Всякому мужу пойдет такой прищур! Видно, как он догадлив, как ловок умом. И разве не силен он, не статен, не красивы его движения?» «Да что ж из того! – возражали первые. – Его волосы не заплетены в косу, как подобает воину, и нет на руке боевого браслета – знака мужества. Быть ему Посвященным, носить длинное платье, словно женщине! Вот брат его – истинный воин, и в свое время станет Хранителем престола. Его приняли бы мы в свои объятия, его убаюкали бы своими песнями, но приходит он на наше озеро только днем, когда мы спим!»
Сидевший в лодке рыжеволосый утгардец и не догадывался, что айсари уже не первый раз говорят о нем, и что этот спор спасает ему жизнь. Если озерные девы полюбят кого единодушно, – поминай как звали. Заворожат волшебными песнями и увлекут на дно, в свой хрустальный дворец.
Впрочем, сейчас ему было не до колдовских песен. Одна мысль занимала ум: не идет ли кто по следу. Утгардца не покидало ощущение, что за ним следят.
Ночь в Месяце Богов полнится звуками. Стрекот цикад, шуршанье цветов, дождем осыпающихся с деревьев, голос аймы, лунокрылой спутницы Великой
