Но вот здесь, на Вратах, сомкнувшихся столь плотно, что они больше походили на стену из литой стали, руны гласили:
«Волк и Змей Врата отворят, смертному Бог станет как брат».
Загадочные слова складывались в предчувствие. На водах памяти закачалась лодка с рыжеволосым гребцом, которого он спас от тени.
Послышалась тихая музыка. Врата медленно отворились. Из них хлынул поток теплого света, сравнимого с весенним солнцем. Раздалось пение соловьев, запахло полевыми медоносными цветами. Навстречу ему шел юноша, почти мальчик. Золотые кудри слегка развевались от ветра, синие глаза смотрели дружески и понимающе. Юноша протянул ему руку. И тут в грудь прекрасного отрока вонзилось что-то острое, что он принял за стрелу. Юноша упал. Складки белого плаща на груди окрасились кровью, из них торчал стебель незнакомого ему растения с расцветшим снежным цветком. Над юношей стоял рыжеволосый. Что-то заставило его поднять глаза, и он увидел, наконец, семь звезд, которые высматривал в облике сокола. Корона Севера сияла над его головой. Он засмеялся и показал утгардцу, чтобы тот встал рядом. [/i]
ВЕТВЬ ТРЕТЬЯ
В Утгарде готовились к Празднику Побеждающего Солнца. Ворочали на вертелах поросят, начиняли сливами уток, пекли особые хлебы – сурии, круглые, сладкие и долго сохранявшие жар очага. Девушки вышивали многоцветные пояса и покрывала на изображения Владычицы, шили новые белые одеяния для Посвященных, ее служителей. Парни припасали подарки для своих суженых, меж тем как их отцы совместно с отцами будущих невесток устраняли последние помехи к сговору, неизбежные при обсуждении приданого и, особенно, доли жениха, получаемой при выходе его из отцовского дома. В Утгардалоку, где проходили основные церемонии многодневного праздника, прибывал разномастный народ: именитые вожди родов, их дружинники, крестьяне из окрестных сел, охотники и рыбаки из дальних лесов.
Среди толпы, собравшейся на городской площади в поисках нехитрых развлечений, резко выделялись три путника в черно-зеленой одежде. Они шли молча, не обращаясь друг к другу ни словом, ни взглядом, но видно было, что все трое составляют нерасторжимое целое. Видимо, ими двигало великое стремление, и шли они к немалой цели, но Лекко давно уже не встречал столь безмятежных лиц. Ни малейшего напряжения, ни единой тени во взгляде и улыбке. Каждый держал в руке деревянный посох, оканчивающийся заостренным бронзовым двузубцем. Меж двумя остриями сверкал темно-голубой камень. Знак Изначального.
Увидев едущего верхом Лекко, они, не сговариваясь, подняли посохи и начертали ими в воздухе руну мира. Лекко соскочил с коня и бросился к служителям Изначального. Он и сам не знал, что его притянуло, о чем хотелось спросить или попросить. Низко поклонился и остался стоять, смущенный своим детским порывом.
Один из путников, по-видимому, старший, снова улыбнулся, обнажив крепкие белые зубы, и осторожно приложил острие посоха к груди Лекко. Потом показал на не заплетенные рыжие волосы сына Ярме и сделал движение обеими руками, как будто разрывал лист бумаги. Лекко услышал, как застучало его сердце. Чего бы он ни дал, чтобы разорвать не им заключенный договор с Владычицей! Он поцеловал державшую посох руку и почти бегом вернулся к нетерпеливо ожидавшему Тарре.
– Какого тролля? – буркнул старший брат. – Что ты все время лезешь на рожон?
– Что я сделал? – с невинным видом спросил Лекко.
– Я тебе должен объяснять? – возмутился Тарре. – Где это видано, чтобы Посвященный общался с Путниками?
– Общался? Я не сказал им ни слова! – в глазах Лекко плясали все зеленые тролли Пограничья.
– Ну да! – Тарре бросил удила, готовый выйти из себя. – Младенцы, и те знают, что Путники даже друг с другом не разговаривают, и не заговорят, пока царь не вернется. Но ты же к ним побежал не славного праздника пожелать. И руками они не просто так махали.
– Для чего ты нарываешься, для чего? – раздраженно продолжал Тарре. – Вчера на Совете выскочил… Если бы не старейшина Найме, тебе на рот железо бы надели, не понимаешь, что ли? То-то радость – на празднике с удилами ходить! И если кто из Посвященных узнает о твоих шашнях с Путниками, неприятностей не оберешься.
– Я еще не Посвященный, – отрезал Лекко. – Вот сделаете из меня бабу, тогда сам к ним не подойду. Стыдно будет.
Младший сын Ярме пустил коня вперед, мало заботясь о том, что наследника обгонять не положено. Тарре не стал его останавливать. Он уже раскаивался, что затеял этот разговор.
В душе наследник Хранителя престола понимал брата. Ладно бы, второй сын Ярме родился хилым или смирным. Но во всем Утгарде не было следопыта лучше, и никто пока не сумел превзойти его в умении стрелять из лука. Убитых троллей за «незаплетенным» числилось больше, чем за любым из тех, кто носил косу. Но на следующий год ему исполнится два десятка зим, и прирожденный воин обречен стать полуженщиной, зависящей от защиты тех, кем мог бы предводить. А все потому, что Лекко выпало родиться младшим в семье Хранителя престола. По стародавнему обычаю младший сын правителя становился главой служителей Владычицы. Это была немалая поддержка вождю, но для того, кто не имел призвания к подобной роли, означало прижизненную смерть. И хоть бы отдавали в святилище Владычицы с детства, чтобы Посвященный не знал, чего лишается. Так нет, ему позволяли вырасти, кем хочет, а потом говорили: будешь делать то, что предписывает обычай!
…За городом Лекко немного остыл. Теперь братья ехали вместе. Утгардские кони, о которых поговорку сложили, что за таких не жаль отдать солнце, луну и красавицу Фрейю, быстро домчали их до зеленых холмов, поросших священными деревьями березайти. Изящные белые, с черными метинами, стволы, словно светящиеся изнутри, источали тонкий душистый запах, погружавший в дремотную задумчивость. Это была Роща исполняющихся снов.
Братья расседлали коней и оставили пастись на опушке.
– Дальше я пойду один, – заявил Лекко.
– И не думай, – Тарре всем видом показал, что на этот раз уступать не намерен.
– Зачем ты вообще здесь? – разозлился Лекко.
– Присматривать за тобой. А то Видящая сны скажет одно, ты наплетешь другое. Отец решил: будет лучше, если я послежу. Говори с ней, сколько хочешь и о чем хочешь, но ответы буду запоминать я.
– Пошли тебе Изначальный крепкую память! – ехидно отозвался Лекко.
В сердце рощи находилось огромное старое дерево, прародитель окружающей белой грезы. Братья приблизились к дуплу в теле исполина. Дупло напоминало пещеру. Темнота внутри была столь плотная, что невозможно становилось определить его глубину.
– Кто без дела ждет, ничего не выждет! – сипло закаркала темнота.
Тарре воспринял сказанное как приглашение и занес было ногу, чтобы спуститься в дупло.
– Нет! – выкрикнула невидимая вещунья. – Пусть рыжий спустится! Один. С ним говорить буду.
Лекко посмотрел на брата с таким выражением, будто хотел сказать: «Что, съел?» Тролли в зеленых глазах уже не плясали – неслись вприсядку.
– Наврешь – убью, – грозно пообещал обескураженный Тарре.
– Разумеется, – во весь рот ухмыльнулся Лекко, ныряя в дупло.
….Внутри непроницаемая тьма оказалась светом. Обиталище пророчицы было уставлено наполненными маслом глиняными плошками величиной не больше ладони. В них горели фитили, скрученные из пуха нитари, того, что шел на легкие ткани для женских одежд. Удивительным казалось, как огонь до сих пор не спалил дерево вместе с его обитательницей. Среди светочей Лекко увидел сидевшую на дне дупла очень маленькую, высохшую от старости женщину с растрепанными серыми волосами. Волосы сливались с такой же серой одеждой, так что старуха казалась укрытой только ими.
– Гладкий! – старуха послюнявила палец и вытащила на поверхность плошки утонувший в масле фитиль.
На Лекко она не глядела.
– Рыжий, а веснушек нет, – продолжала она голосом простуженной вороны. – Ни бугорочка, ни волосочка, ни бородавки.
Она поднялась, ковыляя, подошла к Лекко и погладила его руку.
– Божья кожа, – рассмеялась она, показав четыре желтых клыка.
– Что? – растерялся Лекко.
– Прежде чем тебя родить, мать змея видела, да? Змей – золотая кожа…
Лекко не помнил, чтобы когда-нибудь чего-нибудь боялся. Но тут он почувствовал, как холодеет. Видящая повторила то, что рассказывала ему мать. Мать опасалась за Лекко,– сон мог быть истолкован по-разному, – и открыла его только сыну. Но, выходит, Видящая все знала.
– Золотой змей, – продолжала старуха. – И белый волк. У Изначального обликов много. Одного в снегах нашли, другой в палатах родился. Разные, совсем разные, а едины. У Изначального обликов много…
Она замолчала и вдруг резко проговорила:
– Служить будешь!
– Это я и так знаю, – сказал Лекко.
– Не знаешь, – хитро прищурилась старуха. – Как его зовут?
– Его? Владычице я буду служить. И старшему брату.
– Ничего не знаешь! – рассердилась Видящая. – Глупый! Божье тело, смертный ум! Но без этого нельзя, нельзя… У Изначального обликов много. Среди смертных, среди богов…
– Чего ты ищешь? – без всякого перехода спросила она.
– Помощи Утгарду, – ответил Лекко.
– Помощи проси у Бога.
– Боги не помогут тому, кто сам себе не помогает, – сказал сын Ярме.
– Станешь на многих надеяться, ни один не поможет. Найди одного – придет сила многих.
– Царь должен явиться в Утгард. Где мне искать его? – спросил Лекко.
– Ищут в пути. Умеешь видеть – найдешь. Жемчужина в раковине спрятана, а та песком засыпана, иногда и сором.
– Так можно вечно искать, а у нас нет вечности в запасе. Если зло отворит Врата, Утгард падет, и другие миры тоже.
– Крыша серебром крыта, – пробормотала старуха, глядя на застывшие в душном воздухе огни. – Там не ищи, ищи рядом. Тот, кто хранит глаз одноглазого, о нем расскажет. Он знает.
Старуха строго взглянула на Лекко и махнула рукой: мол, пора и честь знать.
…– Что она сказала? – Тарре подскочил к дуплу.
Ошеломленный тем, что услышал, Лекко не заметил, как позволяет брату вытащить его из дерева.
– Сказала: надо отправляться в путь. Но не сказала куда. Хотя…. Подожди… Крыша серебром крыта… – Лекко в волнении схватил Тарре за плечо. – Валаскьяльв! Палаты Одина! Я прав. Царя надо искать в Асгарде!
Тарре недоверчиво и хмуро посмотрел на брата.
– Потом поговорим, – промолвил он.
– Гладкого ищи, как сам! Слышишь, божья кожа?! – каркнуло дупло. – А ты, медведь, пойдешь, куда он скажет. Не пойдете – пропадете!
Выкрикнув эти слова, дупло забормотало: «Цепи снять надо… цепи… цепи…» – и затихло.
– Ну что? – Лекко приподнял краешек рта в уничтожающей усмешке. – Теперь веришь… господин мой Тарре?
ЛИЛА
[i]Он провожает взглядом вереницу всадников. Кони выплясывают, в сознании своей красоты и силы, под светлобородыми
