писать жену немецкого посла Риббентропа. Случаем, не читали?
- Нет, - признался Ботов.
- Я – тоже. Не знаю, дописал он роман? Потом его перевели в соседний лагерь, в ста километрах – вверх по Индигирке.
- А Вы, бабуля, где воевали? – насторожился Ботов.
- Где воевала, там в живых почти никого не осталось. Военная тайна.
- Понимаю теперь, почему Вы суровы к детям и внукам. Привычка?
- Много ты понимаешь в колбасных обрезках! – дала пространную оценку Ботову старушенция и вновь задремала.
«Странная страна: награждает тех, кто неустанно трудится над созданием печальной статистики, а непосредственных участников, статистов, так сказать, никто и не помнит. Да и упомнишь, разве? Их более 25 миллионов».
Рассказ Второй.
- Сыночка, но почему ты всегда поешь «С Интернационалом воз пряников в рот людской?» - смеялась мама. - Одним возом всех не накормишь.
- О чём ты, родная? – заступался за Андрейку отец. – Я читал про одного жида, так тот пятью хлебами мог всех накормить.
- Богохульник! Типун тебе на язык! Не слушай его, сынуля.
Андрейка и не слушал. Он знал, кто пятью рыбками и хлебом сумел прокормить толпу народа. Звали Его Христос. Был Он Богом в образе человека – пацаны на поляне рассказывали. Ещё рассказывали, что предки фашистов Его гвоздями прибили к кресту, но Он притворился мёртвым, и потом пришёл Его отец, разозлённый за сына, всех фашистов перекоцал и, заодно, жидов, за то, что те выдали фашистам сына.
Лёнька Панин, из соседней квартиры 25, с серьёзными намерениями доказывал, что Христос – это былинный герой, и о Нём Лёнька читал в сборнике русских сказок. А Венька Марфин был убеждён, что Христос – это Бог, потому что бабка часто крестилась и говорила: «Господи, Иисусе Христе!»
На иконе Христос выглядел измождённым, и над головой Его светилась дуга, называемая церковниками нимбом.
- Нимб – это ещё не доказательство, что Христос был Богом, наоборот, нимбы рисуют над многими покойниками. А Бог бессмертен, Он не может быть покойником, - разглагольствовал Лёнька.
Но с Марфиным трудно поспорить. Он был на два года старше Андрейки, на год - Лёньки Панина и закончил второй класс начальной школы.
- А «Христос воскрес, воистину воскрес»? Значит, умер, а потом ожил.
- В воскресенье так говорили? Старики и старухи? Ха, они поздравляли друг друга с выходным днём, - не сдавался Лёнька. – Это нам училка в школе рассказывала.
- Дура ваша училка. Умрёт, ей никто нимба над головой не нарисует.
Незаметно, как всегда, перекидывались на любимую тему о покойниках.
На лесной поляне, где обычно гоняли мяч – лес начинался сразу за детским садом, через дорогу – слушать рассказы о покойниках было не так сикотно как, скажем, скрываясь в подвале дома. Подвал ветвился под грузным телом всего здания, утаскивал в закутки, словно в водяные воронки, запирал в деревянных сарайках, заглатывал без остатка маленьких и пугливых детей.
- Помните, пацана в жёлтых шортах? Он на каникулы, в гости в 79 квартиру приезжал в прошлом году? Один пошёл в подвал за великом и пропал. Милиция ещё приезжала с собаками, помните? Не нашли. А неделю назад старый хрыч из 64-ой увидел призрак пацана в подвале. Естественно, в штаны наложил. «Всё, говорит, бабка, скоро копыта отброшу, говорит, пацан за мной приходил». Ходит призрак пацана по подвалу, всех предупреждает, что сарайки 14,38, 51 и 79 людей жрут и косточки не выплёвывают.
Пацана, конечно, Андрейка не помнил, тем более, в жёлтых шортах, но из 64 кваритры злой, крикливый старик – персонаж реальный. Его ненавидела детвора всей округи, за буйный нрав и, легко улавливаемую детьми, неоправданную ненависть к ним; желали, чтобы поскорее он сдох и квартира его сгорела дотла. Доподлинно было известно, что старик по ночам отлавливал детей, силком затаскивал в свою квартиру и лупил их там солдатским ремнём. По утрам он нашпиговывал батоны белого хлеба иголками и скармливал их дворовых собак.
Андрейке было чего опасаться. Год назад он нашёл слепого щенка на свалке. Видимо, выбросили подыхать. Вырос щенок в породистого пса, русского гончего чистых кровей. Папа говорил, что охотник из Шарика получится отменный, все признаки – на морде. Очень Андрейка боялся за пса.
Это только в художественных фильмах существуют умные, натасканные и злые на врагов собаки. На самом деле Шарик был глупым и доверчивым псом, хлопот от которого было не меньше, чем маминых слёз.
- Ковёр в зале весь уссал. Стыдно в гости подруг пригласить. Сандалии новые изгрыз. Почему он на свалке сдох? – сокрушалась мама.
Андрейка ловил прицельные взгляды живодёра из 64-ой квартиры и догадывался, что очередной жертвой экзекуций старик выбрал Шарика. Пёс отличался мощью, здоровьем, красивыми подпалинами, доверчивой мордочкой и слыл во дворе рекордсменом по некоторым соревновательным дисциплинам, особенно – по длине собачьего хрена.
Ставили пса в круг, и кто-нибудь, из желавших, начинал доить пса.
Правило одно:
- Чур, дрочим до победного, пока яйца не вылезут.
- А если так и останется – с яйцами наружу?
- Не ссы, не останутся. Мы по куньке ему вичкой, которой меряем, пару раз шибанём - сразу в себя вберёт всё своё хозяйство.
Сосед, Лёнька Панин, обучил пса отыскивать в лесу похотливые парочки. Шарик, поносившись по кустарникам, порезвившись вдоволь, выскакивал на полянку, подбегал к Лёньке и, глядя куда-то в сторону, жалобно начинал скулить.
- Внимание, парни! – поднимал руку Лёнька, точно просился к доске в классе: - Где-то недалеко ебутся!
Повторять Лёньке не надо было. Все срывались с места, бежали, потом пробирались крадучись за Шариком…
Утомившись от подглядывания и подслушивания, давали Шарику команду: «Голос!» и с улюлюканьем и гоготом провожали, исчезавшие в зарослях, обнажённые парочки.
- Старик говорит судье: «Иду по парку, смотрю, а они в кустах ебутся». Судья: «Не ебутся, а сношаются. Прошу, в суде не выражаться!» Старик: « Иду по парку, смотрю, в кустах сношаются. Подхожу поближе, вглядываюсь – ан, нет, всё-таки ебутся!»
- Смешно! Не ебутся, а сношаются!
- Чего смешного? Думаешь, твои родители не сношаются?
- Мои, точно, не сношаются.
- А откуда ты взялся? Не из ****ы, что ли? А как туда попал?
- Я родился сам по себе. Это научно доказано. И меня нашли.
- Ро-дил-ся! Выпал из манды и башкой уронился.
- Меня аист принёс!
- А кто аиста ****? Сосед, что ли?
- Что, и капусту отцы – тоже? Меня в капусте нашли.
- Вот я знаю, как детей в мам втыкают.
- Как? Вот так: чпок-чпок?
- На пьяной козе! Мне бабка говорила, что меня на пьяной козе делали.
- Я у одного мужика в бане видел дрын – аж! до колена!
- Стоячий?
- Какой стоячий? Говорю же – до колена. Стоячий, наверно, в подбородок бил бы больно.
- Десять раз вокруг ноги, через жопу – в сапоги!
- Таких, длинных, не бывает.
- А какие лучше: длинные и тонкие, или толстые и короткие?
- Лучше – в форме слонового хобота: им хорошо со стола яблоки красть и в жопу себе заталкивать.
- А покойники сношаются?
- Ты чего, говна объелся?
- Нет, песню вспомнил: « Я лежу с тобой в маленьком гробике, ты костями прижалась ко мне. Череп твой, аккуратно обглоданный, улыбается ласково мне…»
- Ох, и голос у тебя противный! Как баба под конём визжишь, а не поёшь.
- Василий Иванович поймал золотую рыбку. Ну, там – денег мешок, конфет вагон. А третье желание: « Сделай мне такой же, как у коня, что пасётся вон там, вдали!» Приходит домой, штаны снимает: «На, Петька, любуйся и завидуй!» А Петька: «Вот это да! Вот это ****ень у тебя, Василий Иванович!»
- Покурим, пацаны, нашинских, а потом в жопотёры поиграем!
Из дубовых листьев, скрученных в гаванские сигары, и немного серы с сосенок – чтоб родители не унюхали запах курева.
- Слабак! Слабак, кашлянул! Настоящий курильщик никогда не закашляет! У него лёгкие крепкие, прокуренные, не то, что у некоторых маменьких сынков.
- Сам ты – гондон, штопаный колючей проволокой.
- За такие шутки в зубах бывают промежутки.
- А ты не залупайся!
- … тот его спрашивает: «Как табак называется, старпом?» «Как табак, как табак называется – «Волосы любимой женщины», салага!» Тогда юнга набивает трубку. Идёт по палубе, курит. Старпом подзывает: «Ну-ка, салага, дай-ка твоего табачка затянуться! Ух, ты! Как табак твой называется, салага?» «Как табак, как табак называется? Как у Вас, товарищ старпом: «Волосы любимой женщины». Старпом говорит: «М-да? Близко к жопе щиплешь, паря!»
- Что, у женщин на жопе волосы растут? Гамадрилы какие-то!
- Подрастёшь, и у тебя из жопы шерсть клочьями будет торчать.
- На жопе – шерсть, на куньке – волоса!
- Смотрите, а он козявки лопает: из носа – в рот, из носа – в рот!
- ГМРП, ГМРП! (Городская милиция разрешает пёрнуть).
- Фу, вонючка! Уползай отсюда!
- Я же предупредил: ГМРП!
- … а старуха говорит: «Это внучек голубка пустил». Они едут в одном купе, грузин отвечает ей: « Ещё одного голубка пустит, я ему всю голубятню разворочу!»
- Нет, ты про червяка расскажи! Или вот: «То ли шлак в манде, то ли манда в шлаке? А-а, вспомнил! Мандишлак!
- Не Мандишлак, а Магнийшлак – город такой.
- Остёр ты на язык, как я погляжу. Побрей-ка мою жопу!
- Закрой рот! Здесь вафли не летают!
- Скачет ковбой по степи, видит дерево. В дереве – огромное дупло и всё изрешечено пулями. Любопытно ему стало. Слез с лошади, просунул голову в дупло, а там его кто-то хвать за уши! Притянул: «Соси, - говорит, - тебе понравится!» Видит ковбой, дело плохо: отсосал, высунул голову из дупла, отскочил, достал пистолеты и с двух рук все обоймы всадил в дупло. Опять любопытно ему стало: кого он там укокошил? Просунул голову в дупло, а там опять хвать его за уши: «Я же говорил, что тебе понравится! Соси снова!»
- Пить хочу.
- А я ссать. Не дадим друг другу умереть?
- Сами сосите эту гадость. Я бы чего-нибудь похавал. Жрать охота!
- Андрюха, расскажи ему про колодец. Сразу жрать рсхочется.
- Я подхожу к колодцу, что возле бараков «бритоголовых», следом – тёханка, маленькая такая! Я ей место уступил, думаю, наберёт воды, оставит мне попить, чего самому кажилиться. Она стала спускать ведро, рукой придерживала эту… на которую цепь накручивается.
- Понятно – бадью. Дальше, давай, не буксуй.
- Вдруг вижу: её ноги перед моим лицом мелькнули. Она – бултых! головой в колодец. Я ещё такой удар глухой слышал. Колодец – метров пять глубиной. Тут все как заорут!
- Кто - все? Ты же говорил, что один с тёткой был. Сам, наверно, и орал, как недорезанный?
- Я домой ушёл. Потом ещё Лёнька ко мне приходил. Помнишь, Лёнька? В общем, пожарники вытащили тёханку только вечером. Она уже синяя была. Утопла, сказали, сразу. Я потом мясо не мог три дня есть – всё утопленницу видел.
- Повезло тебе. На твоих глазах хоть тётка утопла в колодце, а тут, день за днём жизнь проходит и ничего не случается.
- Пацаны, в «Чику» сыграем? Всемером – самое то!
- Денег нет. Да и старшие увидят, обязательно накостыляют.
- Давайте, в «Кассу» сыграем?
- Ты ещё в классики поиграй с девками.
- Интересно, а девки умеют материться?
- Ещё как умеют! Сам видел. Стою как-то за домом, ссу на стенку. Проходит из третьего подъезда – бантик на башке, в розовых гольфах – улыбается и говорит мне: «Не *** себе – струя!»
-
