прозвищу Чебасик, местные жители не то, чтобы сильно уважали, но все же уважали так, как уважали бы любого другого на его месте представителя силовой структуры, не мешавшего им вести нормальный образ сельской жизни: постоянно красть в колхозе все подряд с частичной потерей чувства меры; по ночам гонять на мотоциклах и ревностно мстить тем, кто в нарушение основных принципов социалистического равенства, вдруг подался в фермеры и своим горбом заработал бешеные деньги, которыми делиться с односельчанами не хотел. А такие единоличники с кулацкими наклонностями в селе имелись.
Чебасик был пришлым, то есть родственных корней в селе не имел; с русалками и водяными, до назначения участковым, не общался; замеченным в дележе краденного колхозниками у государства не был и - значит, ходил под постоянным подозрением, числясь у местных "засланным казачком".
Чебасик служил Родине так тихо и обреченно, что совершать при нем, кроме привычных и предписанных советским строем краж и мелкого рукоприкладства, больше ничего сельчанам не хотелось. Не проглядывался в преступлениях кураж. Даже пьяные драки протекали вяло, без энтузиазма и надежды на то, что Чебасик вдруг возникнет ниоткуда с табельным оружием в руке и пригрозит пятнадцатью сутками наказания с отработкой в коровнике.
Все же две заботы его допекали - анонимные письма и Куб для курения хлебного вина, на "земле", то есть на стенке которого был выгравирован рецепт высидки не только боярского очень доброго по крепости ржаного дистилята, но и головного напитка села под названием "Кособрылка".
Перегонный аппарат (куб) торжественно, всем селом утопили в Чихачевском пруду еще в шестидесятых годах двадцатого века - на пике кампании по борьбе с самогоноварением.Разобрали несущую стену корпуса завода по производству газированных напитков из Иван-Чая, разрушили печь, в которую был вмонтирован чугунный куб, изнутри облицованный широкими и толстыми пластинами серебра, и вместе с бардой,еще не остывшей после перегонки, зацепили за "уши" и протащили на тракторе главного кормильца по селу, как государственного преступника.
А следом, глотая пыль лесостепи, изнуренные собственным воем, жертвенным блеянием и душераздирающим мычанием, двигалась, организованно покачиваясь, вся колхозная и дворовая скотина района. Говорили, что так торжественно в последний путь не провожали даже Героя Соц. Труда, Секретаря Райкома, товарища Пархоменко, хотя скотиной он был не меньшей, чем любая из того стада.
Горестные предчувствия скотину не обманули.
Через месяц, после того как утопили куб, надои молока сократились вдвое и падеж скота увеличился на треть. Скотина будто жить без куба больше не хотела. Коровы растерянно шатались по лугам, забредали в болотные низины, поднимали там морды к небу и требовали: "Му-у - даки, ба-арды на-адо!"
"Ра-а-а-аки давай!" - вторили им козы и овцы так жалостливо, что некоторые бабы в селе готовы были поменять православие на буддизм и уверовать в переселение душ.Собаки больше лаять не хотели, а только подскунячивали тем и другим. И когда, ко всем бедам, окончательно законсервировали завод газированных напитков по той причине, что вместе с кубом утопили и рецепты приготовления газированного чая, также выгравированные на чугунных стенках куба, участились случаи алкогольного отравления привозным, ректификованным спиртом,были зафиксированы попытки суицида и первые случаи хронического алкоголизма.
И без лекторов Всероссийского Общества "Знание" стало ясно, что в селе перегнули палку и местной Властью безжалостно была прервана пищевая цепочка.
Скотина больше не получала долгожданной барды и раки. Насильно закормленная сеном и колхозной смесью злаковых культур, она не носила уже в себе высококачественного молочного продукта, превышающего жирностью на 1,4 процента среднестатистические показатели по стране.
А недостаток в костных тканях фурфурола и зернового масла по формуле С12 Н34 О и полное отсутствие альдегидов и эфиров в кишечном тракте приводили к повышенному образованию метанола в мышечных тканях домашнего скота.
Короче, мясо еще можно было колхозникам жрать, - поскольку не съедобного мяса не бывает, - но, кроме пользы, от него был один вред.
Народ в селе из-за потребления вредного молока и мяса быстро скурвился, стал злобным и подозрительным: уже всецело не доверял постановлениям партии и правительства, ленился перевыполнять планы последних пятилеток и все круче заваливался в поголовное пьянство.
Как яркий представитель силовой структуры, Чебасик считал делом чести вернуть селянам насильно искорененные после разрыва пищевой цепочки человеческие качества, как то: доброта, отзывчивость, наивность, трезвый образ жизни - независимо от того, в каких объемах потребляется ими алкоголь ежедневно. А для этого надо было во что ба то ни стало извлечь из пруда куб, переписать рецепт курения "кособрылки" и, согласно предписанию, составленному им же самим, вновь утопить бражный куб в пруду.
Проблема же с анонимками решится сама по себе: едва Чебасик зачтет на общем собрании рецепт, как народ сразу подобреет и двинет брататься с доносчиком и сексотом.
До встречи с Чебасиком я не догадывался о генеральной его мечте - отыскать рецепт "кособрылки". Я просто пил "кособрылку" выкуренную тещей по одному из рецептов деда.
Вкусом "кособрылка" сильно напоминала текилу с ржаной отдушиной, но ожидаемой добротой и порядочностью с первых десяти заходов отнюдь не наполняла душу, скорее - стыдом и жгучим желанием с утра вести только трезвый образ жизни... хотя бы до шести часов вечера, пока жара не начинала спадать.
Вообще-то дед никогда не скрывал от любопытных рецепт курения "кособрылки", что, впрочем, делало напиток в глазах Чебасика еще более загадочным и по степени секретности не уступавшим какому-нибудь золотому кладу 4-го отделения РСХА, припрятанному в Альпийских горах.
В "кособрылке", как в Марксизме-Ленинизме, было три составных части.
Это - собственно, сама трава "кособрылка", по строению, химической, физической форме и фармацевтике не уступающая "Кузьмичевой траве" или горной эфедре. Ее выщипывали с корнем возле Чихачевского пруда и укладывали на дно бражного куба вместо соломы.
Это - уникальная, чистейшая, отфильтрованная черноземом вода, пласт которой залегал в границах двора и картофельного поля тестя. (Всякий раз, по приезду в село после годового отсутствия, мне приходилось вновь привыкать к воде в течение недели. Пять дней из которых я дристал, как Будда перед вечным восхождением в Нирвану, а день, затаив дыхание, слушал и поражался звуковой полифонии, искусно исходящей из моих недр под непрестанным натиском газов. Не вру, в тот день я мог сыграть увертюру к "Интернационалу" не уступив в исполнительском мастерстве малому духовому оркестру).
И третьей составной были грибы. В селе их называли "луговые опята".
Паразитировали опята в болотной низине, где разнотравье смердело под кизяком и набирала витамины со стронцием вековая плесень.
Из-за сложной клетчатки грибов, привыкание к ним проходило у меня особенно болезненно, хуже, чем к воде.
Впервые я испытал клиническую смерть, когда, обнаружив на столе пустой кухни еще горячую сковороду жаренных с картошкой опят, скрытно оприходовал треть. Не то, чтобы помолиться, я даже матерное слово выговорить нормально не успел - рухнул под стол и умер.
На грохот прибежал дед. Я уже вознесся, как полагается в таких случаях, к потолку и оттуда с любопытством наблюдал, как он сосредоточенно и зло вливал в рот какого-то парня, очень похожего на меня, стакан "кособрылки".
... потом дед поднял голову и строго приказал:
- Спускайся. Чего там порхаешь, как бездомный? Ишь ты, взял дурную привычку: слопает, видишь ли, всю закуску, не спросясь, и порхает себе; трется холодной тушкой о лампочку Ильича.
Так я узнал о шестом законе земного фотосинтеза, гласящим: "Наедимся - пить не станем!"
Дух жадного любопытства или любопытной жадности - до сих пор не могу определиться в ощущениях - трижды принуждал меня повторить эксперимент с грибами. И каждый раз в самый ответственный момент появлялся ниоткуда дед, сетуя на то, что я по бестолковости своей никак не могу усвоить порядок употребления данного продукта:
"Сперва выпил, и только потом закусил опятами. Без привычки можно и скопытиться", - терпеливо учил он и непременно добавлял: "Еще повезло, что внучка не видела, иначе от ушиба головы я ни тебя, ни себя не сумел бы в чувство привести.
И то - правда. Жена была собственницей знатной. За испорченного, по недосмотру, мужа она могла в сердцах даже деду поставить на вид или вынести общественное порицание.
Я ведь перенес глубокую психологическую травму, когда от нее же и узнал, что вилочковая железа высохла и отмерла в моей грудине еще за долго до вступления мною в пубертатный период. А ьез нее иммунная система не желала полноценно включаться в работу и защищать, прежде всего, мою голову от заимствованных глупых мыслей, которые, как мусор, накапливались, смердели и вгоняли жену тревожным предчувствием в тоску. Ей, видите ли, стыдно за меня.
Легко было рассуждать жене и деду: их тут всех от луговых опят защищал врожденный иммунитет. А мне этот иммунитет пришлось героически приобретать, уговаривая организм, что лишние лимфоциты ему не помешают.
Лишь на пятой попытке, замученный экстримом организм, догадался, что не надо умирать сразу же от испуга, едва обнаружив в своем пищевом тракте сложную клетчатку. Лучше - попытаться ужиться с луговыми опятами, жеманно поторговаться, потом резко расслабиться, получить удовольствие и задуматься: "Почему я так усердно травлю его (организм) грибами? Должны же стоять за всем этим какие-то скрытые замыслы и стратегические цели?"
Итак, пятая попытка началась с несанкционированного проникновения в домашний погреб. Там, на месте,я влил в рот полбанки маринованных опят и по привычке стал ждать спасителя.
Дед не шел.
Время на глазах теряло медлительную текучесть и начинало подергиваться, точно больной в предсмертной агонии.
Дед не шел.
Видимо, решил: "Да и хрен с ним! (то есть со мной). Выживет - его счастье! Не выживет - значит, планида такая, хреновая".
"На самонадеянных упрямцах черти в ад уголь возят", - с прискорбием подумал я о том, что полностью не прошел инструктаж по технике безопасности, невнимательно слушал наставника и, вообще, с юношеским максимализмом проигнорировал много важного, и парализованный этими банальными выводами, неосторожно тряхнул головой.
Глазные яблоки тут же совершили полтора оборота вокруг своей оси,потом, сорвавшись из гнездовий, опали перезревшими плодами и повисли на шейных долях позвоночника.
Я разглядел собственный мозг с необычного ракурса и сильно разочаровался в промыслах божьих. Скорее, это были не промыслы, а происки.
Никакой Вселенной с темной материей, размазанной по бесконечности миллиардами галактик, я не увидел, как не заприметил и
