родстве с русалками, отращивали свои волосы: крепкие, водостойкие, длиной – до копчика.
Глава 3.
Чума – гарантия здоровья.
Тридцать лет назад Коммунистиха почти убедила правление колхоза в том, что она была первой красавицей всего района. А район включал в себя десяток деревень, три села и районный центр городского типа.
Правление колхоза, в свою очередь, убедило Гену Кособрылку,- который в то время еще не был Коммунистиком, - что только он в силах обуздать неуемную красоту и буйный нрав сельской горлопанки и, таким образом, привнести хоть какой-то вклад, хоть какую-то мизерную пользу в «дело Ленина», вечно живое и пока еще побеждающее.
Гена подчинился воле большинства.
По обычаю, после свадьбы, потаскал Коммунистиху за косу, сам отстегнул ее, разглядел жену, напился и через две недели, не приходя в сознание оступился на лестнице сеновала и с трехметровой высоты наконец обуздал молодуху.
Дочку делали наспех, но шуму было не так много, как об этом после свидетельствовали соседи:
«Ведра гремели, звенели литовки и лопаты, бурильная установка работала в полную силу и сваи трещали от мерных ударов на стройплощадке».
На самом деле Гена в глубоком обмороке и потустороннем сознании стыдливо представлял, что он занимается скотоложством, поскольку при падении сильно ударился головой о круп коровы, но не нарушил ее привычной позы во время дойки.
А Коммунистиха в то время, доившая корову, живо представила, как молодой муж перепутал ее с крупнорогатой скотиной. Ощущения оказались непривычными и не радостными.
Из создавшегося триумвирата только корова, пожалуй, была близка к оргазму. Она громко дышала и просила хозяйку на немом языке танца о сверхскоростном темпе дойки, притоптывая и потряхивая довольной мордой, будто требовала: «Порви мне вымя! Нет, порви меня всю!»
Скоро Коммунистик отлепился и отпал, словно высохшая мозоль, но долго еще продолжал биться в конвульсиях, бездарно распыляя энергию в пустоту.
А Коммунистиха, потрясенная вероломным нападением, оставила под коровой ведро, впервые заполненное до краев в вечерней дойке, и пошла в дом. Думы ее были суровые, а предчувствие подсказывало, что такие молниеносные обуздания ни удовольствия, ни радости избавления от возрастных угрей ей не принесут. Что уж говорить о зачатии и будущих детях?
Вот и весь шум, услышанный соседями. А через девять месяцев родилась дочь. И не надо было доказывать биологическое отцовство Гены, потому что сверху –вниз, по пояс, девочка была - вылитая Коммунистик.
Даже дед Пердяк, впервые увидев этого ребенка , полностью подтвердил ее схожесть с Коммунистиком. А потом не сдержался и похвалил.
- Я словно на выставке художника Пабло Пикассо побывал. Твоя дочь будто с картины "Герника" сошла. Ну, прямо вылитая "Герника".
Так с малолетства и прилипло прозвище Герника к подруге моей жены.
К тридцати годам Герника отрастила волосы до копчика и со спины стала очень походить на русалку.
Но жена, то ли из ревности, то ли из вредности, по привычке и врожденному кастовому величию, утверждала, что со спины Герника похожа на человека, а вот в анфас она – вылитая русалка.
Я говорил жене:
- Наверно выгодно иметь такую подругу в светлое время суток. На ее фоне и Зубаха выглядит писаной красавицей.
Ясен пень, красивые дети рождаются в страсти и любви. Герника родилась от отчаяния и несбыточной мечты Коммунистика – убить свою жену с особой жестокостью.
Попытку обуздания Коммунистик повторил через восемь лет. Тоже – при необычном стечении обстоятельств.
Герника родилась от отчаяния и несбыточной мечты Коммунистика – убить свою жену с особой жестокостью.
Попытку Коммунистик повторил через восемь лет и, тоже – при странном стечении обстоятельств.
Он тогда узнал новое слово –пацифист, и в неустанной борьбе за мир во всем сельском мире мечтал, чтобы селяне наградили его этим громким прозвищем.
Как-то вечером, возвращались домой из продмага по центральной улице.
В левой руке Коммунистиха свободно несла авоську, набитую тремя буханками хлеба, пачкой сахара, трехлитровой банкой растительного масла, десятью банками сельди в собственном соку, кульком конфет «Дунькина радость» и кругом колбасы «Собачья радость», а правой рукой подбирала с обочины дороги куски ПГС и швыряла в спину мужа, сопровождая каждый бросок привычным напутствием:
- Шевелись, скотина! Чего понурил голову, козел?! Веселей переставляй копыта, баран! Опять нажрался, свинья?! Идет, трясется, как верблюд двугорбый. Бу-бу-бу – чем не доволен, хорек?! Иди, давай, не оглядывайся, Пегас безрогий! Знаю я твою собачью натуру – нажраться, да под забором поваляться! У-у, ебимот членистоногий!
Но вдруг швырнула в него чуть сильнее булыжником, чем могла бы швырнуть баба, изголодавшаяся за восемь лет по мужику. Ну, вообще-то, так себе швырнула: не зло. Какой-никакой, а мужик-то свой...
И надо же, именно от этого булыжника ловко увернуться Коммунистику! Словно спиной разглядел – прыг в сторону!
Булыжник еще метров десять пролетел и упал в высокую траву под откосом. А оттуда кто-то оглоушил неожиданным детским вскриком, потом, слабеющим голоском, послал всех к ****ой матери и стих, должно быть, навсегда.
- Ну, что, раскрутилась, кобыла, по сто второй?! – вытянув шею и пытаясь разглядеть в кустах жертву, констатировал довольный Коммунистик: - Прибила пацана камушком. Корячится теперь тебе пятнаха строгого режима. Виновата – понесешь наказание!
- Почему вдруг я виновата? – подивилась наивности мужа Коммунистиха, тоже стараясь разглядеть в траве детский трупик. – На хрена было отпрыгивать? Если бы ты не увернулся умышленно, никого бы и не пришибло. Ты виноват – тебе и сидеть в тюрьме.
- Не вижу логики! – слабо возмутился Коммунистик, чуя какой-то подвох: - Ты убила, а я – сиди? Так выходит?
- Не видишь, потому что не туда смотришь. Вдруг это – не наш, не местный? Вдруг это – цыганенок? Вон, у них табор - в километре. Наши дети в такое время по кустам не прячутся, а дома сидят, в «дурака» режутся с дедами.
Коммунистик женскую логику не любил, а логику жены вообще терпеть не мог только потому, что она у нее была, а не трезвому мужику противостоять этой логике представлялось делом невозможным.
- Какой бы цыган не был, но ведь – человек, все-таки, ребенок, - неуверенно пролепетал он, предвидя, как бесцеремонно будет раздавлен этой самой женской логикой.
- Кто спорит? – хитро согласилась жена. – Хоть не мытый, хоть не чесаный, а все равно – ребенок. Отвечать придется: ни тебе, так обоим нам. Жаль, Герника сиротой останется. В детдом ее сдадут. По ночам будет она вскакивать, ручонки детские тянуть к окошку и кричать: «Мама, мама, за что тебя папанька в тюрьму упрятал?..
- На жалость давишь?
- Куда там? Где у тебя жалость? В каких штанах доживать осталась эта самая жалость?
У Коммунистика, который по утрам, едва разлепив глаза, твердил как молитву: «Задолбала меня эта жизнь, скорее бы сдохнуть!», и у которого, кроме похмельного отвращения к реальности, других пацифистских чувств не возникало, вдруг что-то живое и очень болезненное внутри шевельнулось, отдалось уколом в сердце, прополоскало мозги адреналином и разбудило в нем человека разумного.
Еще остаточным явлением давили мысли Вселенского масштаба: о каких-то свободных радикалах, образующихся при правильном питании; о евреях, которые должны попросить у него прощения за то, что натворили в 17-ом; об Исламе вообще и о баранах – в частности, которых приносят в жертву за то, что они в Австралии пропердели озоновый слой,.. но уже трезвый расчет и крестьянская смекалка сверкнули усиленными разрядами в нейронных связях головного мозга:
- Снимай трусы! Есть идея! – приказал он жене.
- С ума сошел? – сразу разгадала агрессивные намерения мужа Коммунистиха. – У меня там все давно заросло и комком к заднице присохло. Хотя бы – пять лет назад, когда Фаллопиевы трубы еще гудели, как Домский орган под исполнительским давлением Гарри Гродберга или Хельмута Вальхи? Тогда я поняла бы, тогда я поприветствовала бы! (Блин, культурная какая!)
- Будем препираться? Не до жеманства сейчас. Кокетничать станешь потом, а сейчас надо действовать быстро и решительно. С цыганами я договорюсь – чтоб не писали заявления и не заводили дело по факту убийства. Я им расписку дам: когда родишь, компенсируем им нашим пацаном – и проблема закрыта, - поделился Коммунистик первой трезвой идеей с женой.
- А вдруг снова девчонка получится? – высказала сомнение Коммунистиха: - Оставим у себя?
- Опять бабская жадность душит? Тебе – лишь бы чего-нибудь урвать!
- Ладно, успокойся! Уже трусы снимаю... Но расписку цыганам без меня не давай. Тебя, осла лопоухого, обязательно обведут вокруг пальца. Я знаю это точно. Чует мое сердце – чем чреваты эти игры. Еще и коленками во что-то мягкое уперлась.. Ну, давай, начинай ласкать, что ли, пацифист отчаянный? Будем внедрять сына Вовку.
Ведра опять гремели, звенели литовки и лопаты, бурильная установка билась в полную силу и сваи трещали под ударами.
Собаки от страха выли на луну, а Колькин отец, перепутав ночь с утром, прицепил родовую, наследную корягу к трактору «Беларусь» и отправился трудовыми подвигами досрочно выполнять планы очередной пятилетки.
В нелегких условиях проходило повторное обуздание Коммунистихи. В таких нелегких, что цыганенок, видимо, не вынес шумовой атаки, оглох, ослеп и отполз помирать куда-то в сторону. Но в какую сторону – никто до сих пор не знает, потому что нигде цыганенка не нашли.
Зато Дядя Балдей в мельчайших подробностях пересказывал историю повторного обуздания Коммунистихи.
А узнал он ее от Чумы – главврача сельской больницы.
Откуда Чума мог знать эту историю – существовало несколько версий.
Я склонен был придерживаться версии деда. Хоть он в своих рассуждениях и опирался на косвенные улики, но – какие веские! Они нисколько не уступали прямым.
- В результате ссоры коммунистических кликуш, обычно страдают беспартийные тихушники, - размышляя, дед чертил кривым пальцем в воздухе невидимые схемы: - Ссорятся взрослые – страдают дети. Страдают взрослые – потешаются дети. Таков Всемирный закон тяготения противоположностей: плюс – к минусу, мужик – к бабе, конь – к овсу, сметана – в борщ, льготы – начальникам, советским самолетам – удачное приземление. А в результате образуется страшная, вонючая, фекальная энергия, которая может убить, нанести увечья, удушить и на всю жизнь оставить калекой.
Шишку на лбу у Чумы видел? Это ему прилетело в 10-летнем возрасте. А он на три года старше твоей жены, то есть моей внучки, Это что значит? - требовал дед от меня расшифровки его невидимых схем.
- Это значит, что надо вычесть из года рождения жены еще три года, и мы получим в знаменателе год рождения Чумы, - изводил я деда простыми арифметическими действиями и свои мозги, не приспособленные к точным наукам. – А потом четырехзначное число превратим в двухзначное, путем сложения каждого числа, два последних в знаменателе тоже сложим и получим единое точное значение - от одного до
