бестолковый бычок, засунув голову в ведро, продолжал ею изредка мотать из стороны в сторону. - Да-а, кроме дома надо и для вас хлев делать.
Напоив скот, Василь подбросил мимоходом охапку сена овцам, находящимся в загоне, взял топор, надел на ноги снегоступы и направился в лес искать подходящие деревья для строительства. Деревья он решил искать выше по течению реки, где он ещё не бывал, но как ему рассказывал Древан, там в бору были стройные сосны. И если он за зиму не сможет вывести заготовленные бревна на своем коне, то по весне можно сплавить бревна по речке.
С одного дерева неожиданно посыпался снег. На Василя сверху смотрела белка, определяя, насколько можно опасаться этого неуклюжего человека, медленно идущего по рыхлому снегу в своих сплетенных из веток снегоступах. Белка недовольно зацокала и, сбивая снег с веток, прыгая с одного дерева на другое, скрылась из виду.
- Ишь какой хвост пушистый! Ладно, беги пока. Скоро приду сюда охотиться, тогда моей будешь. Из нескольких белок можно будет шапку сшить... Надо Сивояра попросить, чтобы научил шкуры выделывать. - Пробубнил себе под нос Василь. От постоянного одиночества он так часто разговаривал сам с собой.
Путь Василя пересекла сильно припорошенная снегом тропинка, ведущая от речки в лес. Было видно, что с начала снегопада по ней никто ещё не ходил. Василь свернул на тропинку и шагов через двести вышел на небольшую полянку, на которой за плетнем стояла знакомая корова с кривым рогом и уже подросшая телочка. Недалеко от плетня была землянка, на крыше которой лежала большая копна сена. У входа в землянку горел небольшой костерок, видимо не пуская в неё холод.
Василь подошёл к землянке:
- Эй, хозяева, погреться не пустите?
- Добрым людям всегда рады. - Раздался слабый голос Зимавы.
В сумраке землянки Василь разглядел зарывшуюся в сено Зимаву. На её худом осунувшемся лице все также ярко блестели большие глаза.
- Ой, Василь! - Слабым голосом и в то же время обрадовано проговорила она. - Ты извини, но угостить тебя нечем. Перестала коровка доиться.
- Ты чего в сено-то зарылась?
- Никак не согреюсь. Дрова, которые заготовила, кончились, а снегом весь хворост в лесу завалило. Пока по снегу лазила — вся промокла и замерзла. Жар у меня. Вон травку заварила, пью, да что-то не помогает.
К жердям, перекрывающим потолок землянки, было привязано множество различных пучков травы.
- Как рука-то?
- Действует, только вверх полностью поднять её не могу, да немного иссохла она, — нету в ней той силы, что была. Ну ничего, и правой справляюсь. А ты чего от меня скрылась-то?
- Так ты ж знакомых встретил, и за тебя можно было не беспокоиться. А кому я нужна? Я уж привыкла одна.
- Ты ела хоть сегодня?
- Там чуть зерна осталось, так мочи нету каши сварить.
Василь решительно подошёл к Зимаве и начал отбрасывать с неё сено:
- Всё, вставай! Помрёшь здесь одна. Теперь со мной будешь жить.
Перед Василем лежала Зимава, одетая в толстую дерюгу с прорезью для головы и подпоясанная веревкой. Из-под дерюги с трудом узнавался весь латаный и перелатаный сарафан, подаренный Сухотой. Василий расстегнул свой полушубок и поднял Зимаву на руки: она была лёгкая как пушинка.
- Василь, не надо. Вши у меня. Никак я их не выведу. Ещё подцепишь...
- Ничего, не загрызут.
- А как же коровка-то?..
Василь усмехнулся:
- Ну куда же мы без коровки-то?! И её возьмём, милую.
Укутав сколько было возможно Зимаву отворотами своего полушубка, Василий вышел из землянки, ногой сломал часть плетня, в котором стояли животные, сунул веревку, привязанную к рогам коровы, в руки Зимавы и направился в сторону своего жилища. Молодая телка пошла вслед за коровой.
- Вот и для бычка моего невест приведем.
От этой неуклюжей шутки Зимава улыбнулась и ещё крепче прижалась к широкой груди Василя. Она вдыхала незнакомый ей мужской запах, прижималась щекой к мокрой от пота рубашке Василя, изредка поднимала голову в надежде увидеть его глаза, но видела только кучерявую от огня горна кузницы бородку, и ей, несмотря на её немощь, стало понятно, что жизнь её переменится, но что будет дальше, ей не хотелось об этом думать, - ведь сейчас было так спокойно и умиротворённо.
Василь занёс порядком замерзшую Зимаву в ещё неостывшую кузницу, а сам пошел растапливать печь в бане и запаривать веники. Зимава с любопытством осматривала небогатое убранство кузницы, различный инструмент, разложенный на полках и висящий на крюках, вбитых в стену, и по привычке всё ещё куталась в своё убогое рубище. Вошедшего Василя она спросила:
- Это что, всё твоё?
Василь молча кивнул головой.
- А я думала ты воин.
- А я оказался обыкновенным кузнецом.
- Это даже лучше. Всё кровь не проливать.
- Я воевать зарёкся: теперь я возьму в руки меч, только если будет угроза жизни моим близким. - Немного помолчав, добавил. - Или чести. Там уже баня растопилась. Пойдем, пока погреешься, а там и парок подойдёт.
Взяв Зимаву за руку, он буквально втащил в начинающую наливаться жаром баню. Василь взялся руками за дерюгу, которая была одета на Зимаву, разорвал её и бросил в огонь. Затем оглядел и жалкое подобие сарафана, вернее то, что от него осталось. Одним движением он разорвал и эту одежду, и эти тряпки полетели в огонь вслед за дерюгой. Зимава ахнула и прикрыла свой стыд руками: под сарафаном у неё ничего не было. Перед Василём стояла очень худая женщина с узкой талией и непропорционально широкими бедрами, и было непонятно: это её недостаток, или, наоборот, достоинство? Василь решил, что это скорее достоинство. И фигуру этой женщины совершенно не портила чуть укороченная нога из-за неправильно сросшейся кости.
Зимава испуганно смотрела на Василя, всё ещё прикрываясь руками.
- Что стоишь? - Василь скинул рубашку, оставив штаны, чтобы совсем не испугать Зимаву. - Лезь на полок, сейчас я тебя попарю. - Он взял в руки по венику. - Сам я потом попарюсь. Вот прогрею тебя хорошо, - враз всю хворь как рукой снимет. То ты меня лечила, а теперь я тебя буду...
- У меня больше нечего одеть...
- Я там тебе свою рубашку приготовил. Первые дни в ней походишь. Там у меня материя есть, из неё потом себе сошьёшь одежду. - Зимава продолжала испуганно смотреть на Василя. - Ну что ещё?
- А где я спать-то потом буду?..
- Ну уж извини. Лавка у меня одна, одеяло тоже одно. Как-нибудь уместимся вдвоём. Лезь давай!
Зимава вздохнула и, больше не прекословя и смирившись со всем, полезла на полок.
Напаренная и вымытая, сытая и согревшаяся теплом бани и человечным отношением к ней Василя, она лежала вместе с ним на узкой для двоих лавке, положив ему голову на плечо. Василь, обняв её за худые плечи, рассказывал, как он выбирал место для жилья, как Древан, Бажен, Сивояр и другие славяне помогали строить ему кузницу и баню, как выделили ему скот, и многое другое, что произошло за прошедшие полгода с момента, когда они расстались.
- А ты-то как жила? Смотрю, и сено наготовила, и зерно у тебя есть. Помогал кто?
- Траву я руками рвала, а затем сушила. Людям помогала, всякую хворь излечивала. А они мне зерно в благодарность давали. Молочком да кашей питалась. А коровка-то как моя?
- И коровка, и телочка рядом с бычком стоят. Бычок одурел от радости, — знать весна скоро.
- А сено там осталось, жалко — пропадет.
- Не пропадет. Завтра на коне съезжу туда и привезу. Вот снег сойдёт, мы с тобой дом построим из кирпичей, с печкой, как у ромеев.
- Как у кого?..
- У ромеев. Народ такой есть, шибко умный и многое умеет. Ничего, и у нас не хуже будет. Ты мне кирпичи поможешь делать. А пока тебя откормить надо, видишь - какая худая.
Зимава всхлипнула.
- Ты чего?
- Меня ещё никто так не обнимал. А в качестве кого я с тобой жить-то буду?
- Хозяйкой вижу тебя, если конечно захочешь.
- Василь, зачем я тебе? Ты - воин знатный, и кузнец. А у меня одна нога короче другой. Все будут на тебя пальцами показывать и смеяться...
- Не говори глупости. У тебя - нога, а у меня — левая рука не совсем хорошо работает... Главное — в тебе человечность есть. Можно сказать вытащила меня из того света.
- Откуда, откуда?..
- Потом расскажу. Неужели ты думаешь, что я тебя брошу погибать одной в лесу? Я сказал хозяйкой, - значит хозяйкой.
- Что, и дети будут?
- А почему бы и нет? На все воля Божья.
Зимава всхлипнула и опять уткнулась ему в плечо, и было не совсем понятно, что это: смех от радости или слезы от горя. Василь покрепче прижал Зимаву к себе, и всхлипы перестали.
Конец первой части
