Синее платье

задремала. Ей снился сон. Тот самый сон, где она в синем платье и Горский с огромными белыми, как у ангела, крыльями. Они парят над садом, расцвеченным иллюминацией, играет музыка медленного вальса, их опьяняют ее волнующие звуки и близость друг друга. Но вдруг Горский отпустил ее и, взмахнув крыльями, полетел куда-то вверх, к облакам, и вскоре скрылся из вида. А Саша полетела вниз. Она отчаянно махала руками, но это ей не помогало, и она поняла, что сейчас неминуемо разобьется…
Она проснулась. Саша не сразу поняла, где она. Горский держал ее в объятиях. Его руки были слабыми и холодными, а глаза светились невероятным синим светом.
Но вот взгляд Горского начал тускнеть... Саша, привстала,  судорожно вцепилась в худые плечи Горского, и, мотая головой из стороны в сторону, словно в бреду зашептала: "Не надо... не надо... ну, пожалуйста...". Потом, спохватившись, лихорадочно начала кутать его в одеяло и лежащие рядом на стуле старые шинели. Тщетно. Да и что могли сделать эти несвежие тряпки? Разве могли они согреть его? Тогда, сорвав с Горского весь этот ненужный хлам, с протяжным стоном "Не-е-е-т!" Саша кинулась к Горскому и обняла его, изо всех сил прижала к себе в неистовом объятии, отчаянно стараясь не пустить в неведомое, куда неумолимо уносили его большие, белые, как у ангела, крылья.    

Очнулась Саша под вечер. Первое, что она увидела, было лицо Маши. Она сидела рядом с ней и гладила ее по волосам. Все, что было потом, Саша почти не помнила. Так, отдельные картины всплывали в памяти: маленькое кладбище недалеко от госпиталя, доктор с бородкой, отдавший ей личные вещи Горского и крепко сжавший на прощанье ее безвольную руку, слезы Маши и какие-то ее ласковые слова...
Странно, но сама Саша почему-то не плакала. Она была очень спокойна. Очень красива и очень спокойна. Как ангел.


Глава 15.


По приезде домой Саша слегла. Заболела. Доктора не могли определить, чем именно. Симптомов было много, все они были разные, некоторые исключали друг друга. Иногда обнаруженные симптомы неожиданно исчезали, потом вдруг появлялись снова. Как, чем, а главное, от чего ее лечить, врачам было непонятно. Наконец, Василий Борисович сказал, чтобы Сашу оставили в покое. Он догадался, что никто и ничто не в силах ей помочь, пока она сама этого не захочет. Болезнь ее не телесная, а душевная.
Месяц Саша не вставала. Она ничего не просила и ничего не хотела, просто лежала и смотрела в пространство перед собой. Маша и Васильевна иногда пытались ее покормить. Задача была непростая. С огромным трудом проглоченная пища почему-то не хотела задерживаться в Сашином желудке и очень настойчиво просилась наружу. Саша так исхудала, что, глядя на нее, Маша не могла сдержать слез, а Васильевна рыдала в голос. Они поняли, что Саша не хочет ни есть, ни пить, ни дышать. Она не хочет жить. И никто не сможет ее заставить делать то, что она не хочет.
Как-то утром, вернувшись из дома, куда она ездила навестить родителей, Маша увидела почти бестелесную фигуру в длинном ночном халате, которая стояла на парадном крыльце усадьбы и держалась за колонну. Фигура жмурилась от солнца и жадно вдыхала теплый весенний воздух. Вдруг она отделилась от колонны и сделала несколько шагов навстречу Маше.
Маша подоспела вовремя и поймала подругу у самого пола. И все же на лбу у Саши стала набухать огромная шишка. Маша стала хохотать, как сумасшедшая, потом из глаз ее ручьем полились слезы. Сашка решила жить! Наконец-то! В глубине души Маша почти не сомневалась, что рано или поздно это желание придет. Только она боялась, чтобы оно не пришло слишком поздно, когда у ослабшего Сашиного организма уже не будет сил это желание осуществить.
А Саша сидела на ступеньках, с удовольствием вдыхала апрельский воздух и терла свою вполне оформившуюся шишку.
Через месяц она почти пришла в себя. Худоба и бледность, правда, еще остались. Иногда кружилась голова и внезапно охватывала слабость. Но это пустяки. Саша знала, что скоро все это пройдет. Непременно пройдет. Ей нужны силы. Много сил. Ведь у нее на руках раненые, папа, дворовые. И Маша. Особенно Маша, потому что она ждала ребенка. Ребенка Павла.
Саша с самого начала догадалась об этом. Но известие о Горском, свое горе заставили Сашу забыть об этом. И вот теперь с Машей они чувствовали себя примерно одинаково. Тошнота, слабость, головокружения подруги испытывали почти ежедневно. Только причины были разные.
Несмотря на собственное самочувствие, Саша не позволяла Маше ничего делать. Теперь Саша заставляла Машу есть буквально насильно, а пища выкидывала с ней те же самые фокусы, что недавно с Сашей. Но сильнее физического Сашу волновало душевное самочувствие подруги. Маша часто впадала в глубокую меланхолию, плакала, говорила, что Павел ее непременно бросит, а если и не бросит, то его могут убить.
Саша, как могла, успокаивала ее, хотя ей и самой было очень тревожно. Она была уверена, что брат никогда не бросит беременную подругу. Но то, что его могут убить, было вполне реально. Месяц назад она написали ему письмо, где обо всем рассказала. Каждый день они с Машей  ждали ответа, а он все не приходил. Глаза у Маши не высыхали.
Когда Саша собралась ехать в Петербург и там пытаться узнать что-то о судьбе брата, письмо от него, наконец, пришло. Павел обещал приехать через месяц и велел Маше готовиться к свадьбе. И еще он писал, чтобы Маша берегла себя и ребенка и что он очень по ним всем скучает. Маша снова ожила, и у Саши отлегло от сердца.
Месяц пролетел незаметно. В конце мая приехал Павел. Через две недели они с Машей обвенчались в небольшой красивой церкви в имении Машиных родителей. Народу было немного, но свадьба удалась. Маша была очень красива в платье розового атласа с высокой прической, украшенной живыми цветами. Еще через две недели Павел снова уехал. Он пообещал Маше, что не будет снова рваться на фронт и постарается найти себе достойное занятие в Петербурге. По-этому у него будет возможность часто приезжать в Орлино.
В декабре Маша родила сына. Назвали его Николаем.


Глава 16.


Закончилась война.
Потом грянула революция. Волковы лишились практически всего, что имели. Павел погиб. Михаил Тимофеевич умер, так и не поняв, что, собственно, произошло и почему его, немощного, полураздетого старика, выгоняют на улицу из собственного дома. Саша с племянником и Машей ютились в маленькой комнатушке деревенской избы, куда их пустила крестьянка, дети которой когда-то учились в школе Софьи Николаевны.
А через несколько лет Маша умерла от тифа. Саша осталась совсем одна с маленьким Николенькой на руках. Она растила его, как собственного сына.
В тридцатые годы Саша чудом избежала расстрела и отделалась десятью годами тюрьмы.
В Великую Отечественную Николай воевал. Вскоре после войны женился. У него родилась дочь Наташа.
Наташа была Сашиной любимицей, как когда-то она сама была любимицей Васильевны. Николай работал, его жена училась, и маленькая внучка была полностью на попечении Саши. Друг друга они обожали, и у них было полное взаимопонимание.
Наташе было пять лет, когда опять пришла беда. Сашу снова забрали. На этот раз ее отправили на поселение. Дворянское происхождение, как ни крути. Николая уволили с работы. С большим трудом он устроился работать не по специальности, за грошовую зарплату. Фронтовик все-таки, награды имеет. А с матерью человеку не повезло.
В пятьдесят третьем, после смерти Сталина, Саша вернулась. Наташе было почти восемь лет, но Сашу она не забыла и приняла сразу. Саша поселилась у Николая в Ленинграде. С его женой отношения сложились неважные. Она ревновала свою дочь к Саше, которая, несмотря ни на что, была для Наташи кумиром.
Поэтому, когда Николай предложил построить для матери небольшой домик в Орлино, Саша с радостью приняла это предложение. Постепенно домик утеплили, сбоку пристроили веранду, разбили садик и огород. Вскоре Саша стала жить там постоянно, никого не обременяя своим присутствием, лишь изредка наезжая в Ленинград. Наташа каждое лето проводила у бабули в Орлино и считала это время самым счастливым  временем в жизни.


Глава 17.


Наташины дочери, Таня и Мариша, стояли у бабули за спиной в маленьком чулане и, боясь пошевелиться, вместе с ней смотрели на синее платье, которое роскошными лазурными волнами раскинулось на кованом сундуке с серебряными вензелями. Наконец, Саша уловила какой-то шорох у себя за спиной.
- Бабуль, а бабуль, это платье - твое?
- Мое, Танюша.
- Вот, видишь, я же тебе говорила! Бабуля, а может быть, ты его наденешь, ну, примеришь?
- Я?! Да Господь с тобой, деточка, - бабуля замахала морщинистыми руками и засмеялась. - Я пока в своем уме, Танюша. Что люди-то скажут? Пожалуй, скорую вызовут.
- Бабулечка, так мы никому не скажем. Ты не для людей, ты для нас с Таней, здесь, на чердаке, - к осаде подключилась Мариша. - Поучишь нас манерам светским, как ходили, как подол придерживали, как раскланивались. Мы же ничего не знаем.
- Да, бабуль, просвети, а то ведь опозоримся.
Саша стояла в раздумье. Идею насчет бала-маскарада девчонкам подкинула? Подкинула. Помочь обещала? Обещала. Вот и помогай. Не отвертишься. Сама их учила слово свое держать. И девочки  знали: раз бабуля сказала, все - железно. Обещание свое выполнит непременно. Видно, придется надевать платье-то. Саша ощутила легкое волнение, но строго сказала:
- А ну, марш отсюда. Когда буду готова, позову.
Девочки пулей вылетели из чулана. Саша принялась раздеваться. Пальцы не слушались, голова стала кружиться. Ох, уморят девчонки старую дуру, ох, уморят… Наконец, с одеждой было покончено. Предстояло одеть платье. Вроде ничего особенного. Но когда тебе за восемьдесят, да еще это волнение. Эх, была бы рядом горничная Наташа. Ну, ладно, с Богом. Только бы не упасть раньше времени.
Платье все норовило выскользнуть из рук. Подол путался под ногами, а ворот никак не хотел находиться. Но вскоре ее упорство было вознаграждено, и ворот все же нашелся. Саша надела платье и перевела дух.
Осталось его застегнуть. Задача при сложившихся условиях была почти невыполнимая. Крючки были расположены на спине. Начинались они ниже талии, а заканчивались у шеи. Саша приуныла. Без посторонней помощи она не обойдется, это ясно. Но уж очень не хотелось звать Таню и Маришу на помощь. Тогда пропадет весь эффект. Нет, надо самой. Знать бы как.
Саша начала снизу. После первых пяти крючков она села отдохнуть. Оставалось еще двадцать пять. Легче умереть.
Снизу, сначала тихонько, потом все более настойчиво стали подавать голос Таня и Мариша. Саша грозно рыкнула на них. Внизу все стихло.
Отдыхая после каждой пятерки крючков, Саша добралась до лопаток. Сил больше не было. Она решила, что заслужила более длительный перерыв. Чтобы даром не терять время, Саша принялась искать бархотку с продолговатой жемчужинкой. Она должна быть вместе с платьем. Ага, вот она. Саша застегнула ее на морщинистой шее. Курам на смех. Ох, девчонки! Делают посмешище из бабки на старости лет. Ладно, еще пять крючков... Ну, кажется, все. Теперь, Александра Михайловна, соберись с духом и взгляни в зеркало, пугало гороховое.  
Зеркало стояло в дальнем углу чердака. Это было чудом уцелевшее после всех потрясений большое старинное