Синее платье

поторопиться. С Наташиной помощью она надела платье, уложила волосы, чуть тронула духами мочки ушей. На шею она надела черную бархотку с продолговатой жемчужиной. Саша подошла к зеркалу. В нем отразилась изящная юная женщина, чуть бледная, но это ее совсем не портило. Наоборот, эта бледность очень шла ей, подчеркивая утонченную красоту и очарование.
- Ну, барышня, пора. Небось, уже обыскались вас. Я пойду узнаю, как там внизу, и вернусь за вами. Надо Павла Михайловича подготовить.
Наташа ушла, а Саша вдруг почувствовала невероятную слабость. Она сидела у трюмо и не могла пошевелиться. Она совершенно не представляла, как спустится вниз, к гостям, к родителям, вернее, как она спустится к нему. Сейчас ей казалось, что это выше ее сил, хотя еще вчера она, в сотый раз проговаривая про себя тщательно подобранные фразы  на французском, чувствовала себя довольно уверенно. И вдруг эта слабость. Как некстати. Да, мама права, в самый ответственный момент…
- Барышня, вас ждут! Быстрее. Без вас за стол не садятся. Софья Николаевна в себя пришла и, кажется, очень сердита, хотя делает вид, что все хорошо. Но я-то вижу. Ну, идите же!
Саша с трудом поднялась со стула и сделала несколько шагов к двери. Ноги были тяжелыми, словно на них были пудовые гири. Голова кружилась, воздуха не хватало. Сердце колотилось так, что Саша боялась, оно может выпрыгнуть из низкого выреза платья. На пороге она  перекрестилась и вышла из комнаты.  

Сказать, что Софья Николаевна сердилась, значит, ничего не сказать. Она была в ярости. В отличие от мужа она поняла, что приезд Горского далеко не случайность. Ах, старая дура! Ведь будь она немного внимательней, сразу бы заподозрила неладное. Эта внезапная Сашина веселость и лихорадочный блеск глаз, эта затея с грандиозным балом и ее необычная покладистость. Да, Софья, а ты так гордилась своим умом и знанием собственных детей. Что ж, в Саше она не ошиблась. Но Павел! Он, конечно, был немного легкомысленным (это, видимо, передается по мужской линии), но чтобы настолько! И ведь как складно разыграли все, негодники, как по нотам. Сейчас главное, чтобы гости не заметили ее смятения. Что будет дальше, она старалась не думать. Софья Николаевна понимала, что Саша, если решилась на такое, пойдет до конца. Но кругом полно гостей! Нельзя допустить публичный скандал. Ни в коем случае!Руки у нее связаны. Ах, детки, детки, все продумали. Остается только молиться. Только молиться. «Господи, молю тебя, Господи…»
Софье Николаевне казалось, что большего потрясения, чем то, которое она испытала, увидев Дмитрия Аркадьевича в своем доме, ей уже испытать не придется. Но она ошибалась.
Дверь гостиной распахнулась. На пороге стояла… В первое мгновение Софья Николаевна даже не поняла, кто это. А когда поняла, стала медленно оседать вниз. На ее счастье, рядом стояло кресло, и она опустилась не на пол, а на его мягкий бежевый плюш.
Саша вошла в гостиную. Эффект был даже большим, чем она предполагала. Разговоры, как по команде, смолкли. Все взгляды были прикованы к ней. Даже музыка стала тише.
Как ни в чем не бывало, приветливо улыбаясь и словно не замечая произведенного впечатления, она пошла через зал к отцу. Михаил Тимофеевич как будто увидел привидение. Он стоял, боясь пошевелиться. Саша взяла его под руку и поцеловала  в щеку.
- Папочка, не волнуйся, все хорошо.
Не давая опомниться ни родным, ни гостям, Саша громко  сказала:
- Господа, мне бы хотелось выполнить свое обещание и спеть вам несколько романсов. Если вы не против, конечно.
Господа, конечно, были не против. Сашино предложение было встречено с воодушевлением. Многие гости чутьем улавливали, что что-то происходит, и некоторые очень хотели понять, что именно.
Общество перебралось в комнату, смежную с гостиной, где стоял рояль. Дождавшись пока все рассядутся, Саша неторопливо открыла ноты, поставила их на пюпитр и заиграла вступление.
Она знала, где он стоит, хотя ни разу не бросила взгляд в его сторону. Он стоял у окна, скрестив руки на груди, и внимательно смотрел на Сашу.
Она запела. На первых тактах ее голос немного дрожал. Она не добирала дыхание, и поэтому голос был несколько мелким. Постепенно он набирал силу и приобретал окраску. Сашино исполнение становилось все более выразительным и глубоким, передавало все нюансы чувств и оттенки переживаний. После первого романса Саша сразу же начала петь второй. Уже никто не обращал внимания на ее голос. Зрители сидели, не смея пошевелиться, скованные какой-то невидимой силой, которая исходила от маленькой фигурки в синем платье.
Саша закончила петь и сняла руки с клавиш. Пальцы дрожали. В комнате повисла тишина. Наконец, раздались аплодисменты. Саша встала и поклонилась. Зрители кричали «Браво!» и требовали продолжения. Но тот, ради которого она пела, ради которого она затеяла весь этот бал, грозящий обернуться скандалом, как изваяние, застыл у окна, не снизойдя до аплодисментов.
Вдруг он отошел от окна и направился к Саше. Она на всякий случай незаметно оперлась рукой о крышку рояля. Не говоря ни слова, только посмотрев ей в глаза, он склонился над ее рукой. Саша похвалила себя за предусмотрительность и еще крепче вцепилась в черное дерево. Так же, молча, он отошел.
Наступило время приглашать гостей за стол. Саша заметила, что мама держится молодцом, да и папа, похоже, вновь обрел дар речи.
Саша помогала матери рассаживать гостей. К ней подошел Павел.
- Александра, кто бы мог подумать! Появиться в таком виде перед родителями и соседями! Молодец! Платье тебе очень идет. Выглядишь потрясающе. Я и не знал, что ты можешь быть настолько обворожительной. Знаешь, сегодня я в первый раз пожалел, что ты моя сестра. Везет же Горскому, всегда ему достаются лучшие женщины.
- Не всегда. Во всяком случае, я ему пока не досталась.  
Зеленые глаза лукаво засверкали. Слова брата немного ободрили Сашу. Внешняя беспечность давалась ей нелегко.
- Александра Михайловна, разрешите засвидетельствовать вам мое почтение и выразить восхищение от вашего пения, - Горский вновь склонился к ее руке.
Этот поцелуй был совсем не такой, как у рояля. Тот был  душевным порывом, а этот лишь необходимой учтивостью.
- Как, разве вы знакомы? Ах, да, ты мне что-то говорил про бал у князей М-ских, - Павел слегка переигрывал.
- Да, мы встречались на балу у князей. Я даже имел счастье танцевать с Александрой Михайловной вальс. И я очень прошу вас, мадемуазель, не откажите мне в этой любезности и сегодня, - голос Горского был мягким и глубоким.
- Возможно, Дмитрий Аркадьевич, возможно. Если обязанности хозяйки позволят, я с удовольствием окажу вам эту любезность. А сейчас извините, господа, мне надо дать распоряжения слугам. Павел покажет вам ваше место за столом.
Саша вышла из зала и поднялась наверх. Она хотела перевести дух. Она вошла в свою комнату. На стуле у порога сидела старая няня Васильевна. От ее маленькой сгорбленной фигурки со сложенными на коленях морщинистыми руками веяло печалью и осуждением.

…Васильевна растила Сашу с самого рождения. Софья Николаевна полгода после родов не вставала, и маленькая Саша была полностью на попечении Васильевны. Своих детей у нее не было, поэтому всю свою нежность, любовь и заботу Васильевна отдавала Саше. Она была предана своей барышне бесконечно. И Саша обожала няню. Васильевна была поверенной всех Сашиных тайн. Она первая, раньше, чем Софья Николаевна или Маша Ланская, узнавала о Сашиных радостях и печалях. Чаще всего именно к ней бежала Саша за советом. Покрывая Сашины проступки перед родителями, Васильевна, тем не менее, строго выговаривала ей за содеянное наедине. Огорчить няню для Саши было гораздо мучительнее, чем родителей. Конечно, бывало, что они обижались друг на друга, но совсем ненадолго, так как обе очень переживали такие моменты. Саша всегда первая приходила мириться. Уткнувшись головой в заштопанный нянин передник, она долго сидела, не говоря ни слова, шершавые пальцы гладили ее волосы, и на душе опять становилось легко и спокойно...
И вот сейчас Васильевна сидела, словно немой укор. Саша решила осторожно прощупать почву и невинно поинтересовалась:
- Няня, почему ты здесь? Что-нибудь случилось?
- Не дело, ты задумала, матушка, не дело.
- Да ты о чем, няня? Не пойму я тебя что-то.
- Все ты понимаешь, Саша. И я понимаю. Ты другим сказки рассказывай, я сердцем все вижу. Погубишь ты себя, Саша! Погубишь. Что с матерью-то будет? Не переживет она этого.
- Чего этого, няня? Ты говоришь загадками. Я отказываюсь тебя понимать.
- Уймись, Саша. Пока не поздно, уймись. Не доводи до греха. Да как тебе такое в голову пришло! Стыд какой! Вот уж не думала, что на старости лет краснеть мне за тебя придется.
- Довольно, няня. Мне уже пятнадцать лет, знаешь ли, и я сама буду решать, что стыдно, а что нет. Никто, и ты в том числе, не вправе мне указывать, как себя вести. Понятно?!
Саша круто повернулась и, шурша юбками, вышла из комнаты. Конечно, Васильевна не заслужила подобных слов в подобном тоне, но Сашины нервы были на пределе, да и няня слишком много на себя брала.
Саша испытывала сильную досаду. Васильевна, поняла то, о чем сама Саша только смутно догадывалась. Только бы няня не поделилась своими догадками с мамой. Тогда все пропало.

Ужин был в самом разгаре. За столом Саша сидела рядом с Михаилом Тимофеевичем и своей подругой Машей. Место Софьи Николаевны находилось довольно далеко, почти на другом конце стола. Это было очень кстати. Саша еще так и не придумала, что она скажет матери по поводу своего туалета. Тут на случайность не сослаться.
Софья Николаевна была очень оживлена. Она, видимо, рассказывала что-то очень забавное, потому что ее рассказ часто прерывался смехом гостей. Потом Саша услышала, что мать говорит о своих школах, о трудностях в приобретении книг для читальни, о необходимости поднимать всеобщую грамотность населения, о введении обязательного начального образования и так далее. Софья Николаевна блистала красноречием. Саша знала, что ее мать говорить умеет. Но чтобы так! По окончании речи раздались аплодисменты.  
Михаил Тимофеевич, улучив момент, когда соседи по столу были заняты разговорами и закусками, осведомился у дочери, что, в конце концов, происходит, и что за платье, в конце концов, на ней надето. В душе Михаил Тимофеевич был совсем не против Сашиного туалета. Наоборот, синее платье определенно ему нравилось, оно очень шло Саше. В нем она была невероятно хороша. Но уж чересчур открытое. Девушке ее возраста и положения…
- Папа, ты помнишь итальянскую певицу в Мариинском? На бенефисе Кшесинской?
Еще бы он ее не помнил! Божественный голос, чувственная красота, мировая слава и абсолютная недоступность - набор качеств, сводящий с ума любого мужчину, а таких любителей женщин, как Михаил Тимофеевич, повергающий в глубокий и длительный шок. Таких женщин не забывают. Но Саше знать это не обязательно.
- Певицу? Певицу… Какую певицу? Итальянскую?…Ах, да в Мариинском… что-то припоминаю.
- А ее платье?
И платье ее он тоже помнил. Простое, черное, элегантное платье, идеально сидящее на ее точеной фигуре, с декольте, от которого ему становилось трудно дышать. Да, платье очень даже… Михаил Тимофеевич вытер вспотевший лоб.
- Платье?