"Изнасилованная страна"

можно будет смотреть по телевидению. Остаётся название. Оно должно быть ёмким, сильным, начисто отвергающим всякое сопоставление. Вот сейчас модно подводить итоги двадцатого века. Что если так: «Деятель культуры столетия»?
  - Национальная премия «Деятель культуры столетия»,- поправил режиссёр.

                                                       17
  - Отлично!
  - А я в свою очередь, имея кое-какие выходы на министерство культуры, сделаю премию тысячелетия. Тебя это устроит?
  - Слишком претенциозно. Там ведь всё-таки был девятнадцатый век.
  - Так ведь я не буду сравнивать тебя с репиными и суриковыми, а награжу в честь них, как продолжателя истинного реализма. Опять же слово «столетие» ты уже забрал. Не повторяться же.
  - Пожалуй, других вариантов у нас нет. Что ж, за работу?
  - Мой телефон помнишь? Нужна будет помощь – звони.
  - Взаимно, Женя, взаимно. Коль такое затеяли, надо доводить до победного конца.
  - Полностью с тобой согласен.
  И дело закрутилось. Уже через неделю и Евгений Робертович, и Анатолий Спартакович имели каждый и помещения с соответствующими табличками, и толпы помощников, многие из которых действовали совершенно бескорыстно, хотя наряду с поддержкой официальных органов быстро нашлись частные спонсоры-рекламодатели.
  Приятели почти не созванивались. Как истинные люди искусства, они могли увлечься любой творческой работой, поэтому когда в оргкомитете Евгения Робертовича встал вопрос, кого, собственно, награждать, председатель даже растерялся на минутку. Тянуло устроить какой-нибудь многоступенчатый отбор, с важным видом утверждать или отвергать номинантов, обсасывая каждую кандидатуру, как ножку рябчика, и только верность лавочному уговору и глубокое уважение к отечественному искусству уберегли его от нарушения первоначально принятого плана. В смежном же оргкомитете сразу знали и по секрету передавали близким и друзьям фамилию победителя этого года.
  Наступление дачно-южного сезона в какой-то мере затруднило работу заговорщиков, но, с другой стороны, и облегчило: сопротивление врагов было минимальным. Ведь известно, что в летние месяцы наши северные музы улетают в Подмосковье и Минводы, а некоторые достигают берегов Турции и даже более дальних стран. Но надо отдать должное и опыту самих инициаторов новых премий: они умели, где надо, уговорить, где надо, надавить, используя самые разные рычаги.
  Таким образом, когда на базарах появились яблоки, а в столице люди, способные составить оппозицию новшеству, всё уже приняло вид полностью готового блюда с заранее одобренным вкусом. С трёхдневным перерывом при помощи разных, но живущих под одной крышей телеканалов россияне смогли стать свидетелями двух торжественных вручений. Декорации, дамы и банкеты получили самые доброжелательные отзывы приглащённых. Национальная премия «Деятель культуры столетия» вполне заслуженно была вручена известнейшему режиссёру Евгению Робертовичу К., а всероссийская премия «Тысячелетие» - настоящему мастеру и гордости отечественной

                                                         18
живописи Анатолию Спартаковичу Н.

  В определённый круговоротом времён день Москвы коснулась осень. Первыми это заметили дворники, а также бездомные, которым стало неуютно ночевать в сквере муз. Однако сам сквер оставался неизменным: хвойные деревья здесь преобладали, а глядя на них, и дубы, ясени, тополя словно напитывались вечности и не поддавались тлетворному дыханию северного ветра.
  Время точно останавливало своё течение в пределах сквера: оттого-то и приходили сюда пожилые люди, чувствовавшие, что здесь они не стареют и могут неторопливо размышлять о жизни, которая тем дороже становится, чем ближе к закату.
  В такой жёлто-зелёный день на той же лавочке вновь встретились режиссёр и художник. Как люди, знавшие друг друга сто лет, они поздоровались на «ты». При этом режиссёр поймал себя на мысли, что гордится своими дружески-фамильярными отношениями с таким признанным деятелем, как Анатолий Спартакович, а сам художник, хотя и «тыкнул», сразу понял, сколько уважения к Евгению Робертовичу прибавили ему последние события, отчего привычная его насмешливая манера общения представлялась совершенно неуместной.
  - Давненько, давненько не встречались,- посетовал режиссёр.
  - Это верно. Свободного времени, знаешь ли, совсем нет. Ко всему прочему прибавились ещё и утомительные заседания оргкомитета.
  - Да-да, хочешь – не хочешь, а надо. Положение обязывает.
  - Обязывает. Как говорят, право принимать решения приятное, но и ответственное.
  - А могу узнать, какого рода решения? Если не секрет, конечно.
  - Ну, что ты, Евгений, какой секрет? Оказываем кое-какую помощь маститым художникам. Знаешь, не все вписались в дикие законы рынка. Помогаем выставляться и так далее. Средств, конечно, немного, но кое-кто кое-что нам перечисляет.
  - Да-да, у нас примерно то же самое. Но вот, Анатолий, какая штука…
  - Неужели и у тебя?..
  - Что, тоже?.. Та-ак…
  Они задумались об одном и том же, понимая, что такой сложный вопрос лучше решить прямо сейчас, сообща, чтобы в случае необходимости было на кого покивать.
  Мимо них пробежал мужчина лет сорока, старательно державший дыхание; через минуту красивая женщина в брючном костюме прокатила коляску с лупоглазым малышом.
  - Да,- начал режиссёр,- старый я стал, тяжело мне всё это. Фильмы-то я давно уже не снимаю. Оставалась педагогика. Так нет же, навязал себе на шею этот оргкомитет. Два десятка бездельников, и каждому я зачем-то

                                                        19
нужен, у каждого какой-то интерес. Заседания – переливание из пустого в порожнее. Распоряжаться-то, собственно, нечем, так, плёвые суммы. В последнее время и письменные обращения «от имени…» мало кого впечатляют.
  - Что там говорить? Я давно уже не от оргкомитета обращаюсь, а от себя. Напомнишь пару картин, вроде узнают. Тогда ещё что-то пробиваешь. Да и то больше, как ты говоришь, для других. А у меня уже не такой возраст, чтобы заниматься суетой и чьими-то мелкими амбициями.
  Они снова помолчали пару минут, и на этот раз первым к разговору вернулся художник, который вспомнил, что ему пора домой.
  - Ты говоришь, стали задумываться о следующем годе?
  - Мне это не надо, сам понимаешь. Но традиция есть традиция. Ежегодное присуждение и всё такое.
  - Хм, традиция. По-моему, сейчас вообще нет никаких традиций. Да и почему я должен о ком-то заботиться? А может, я не хочу.
  - Вот именно: не хочу. И главное, какой смысл тогда во всей нашей затее, если всё это будет повторяться каждый год? Сам подумай: есть заслуженный человек – Анатолий Спартакович Н., лауреат премии «Тысячелетие», а если таких лауреатов будет несколько, десятки,то премия просто обесценится.
  - Вот-вот. Как это я раньше не подумал. Разве может быть столетие и тысячелетие в две тысячи втором году, в две тысячи третьем? Они один раз… И я тоже не хочу каждый год ставить рядом с тобой ещё кого-то. Это просто несправедливо.
  - Так что же, Толя, распускаемся?
  - Без всяких сожалений, Женя. Зачем нам этот мартышкин труд? Ну, я имел в виду то, что сейчас… после наших присуждений…
  - Понимаю, понимаю. И полностью разделяю твоё мнение. Вот только повод…
  - Отсутствие средств! Кто против этого возразит? Да там всё держится только на моём имени. Уйду – и оргкомитет лопнет, как мыльный пузырь.
  - У нас тоже. Без меня никто не потянет. Но лучше хороший повод. Вот отсутствие средств подходит. Когда нечего делить, никто не станет претендовать на наследование.
  - Ну, и ладненько. И никаких дублей!



                                         ..
                                                В суде

  В маленькую комнатку без окон, со слабой лампочкой впустили мужчину лет сорока пяти. Снаружи у двери встал милиционер с автоматом. В

                                                        20
помещении не оказалось даже стула, только древний коричневый письменный стол, какой-то большущий стенд, повёрнутый лицевой стороной к стене, и несколько пустых коробок. Мужчина, посомневавшись, сел на пол, прислонился к столу и от нечего делать стал рассматривать его резные углы.
  Долго скучать ему не пришлось. Дверь открылась, и вместе с шумом голосов из коридора вошёл ещё один подсудимый, который с минуту препирался с конвоем и, наконец, добился своего – снятия наручников.
  - Привет блатным!- весело сказал он мужику у стола.- Будем знакомиться?
  Тот поднялся на ноги, и собратья по несчастью пожали друг другу руки.
  - Николай… Коля, - представился первый.
  - Получается, тёзка!- обрадовался другой.- А я Скатов Николай Кириллович. Ну, рассказывай, сколько душ загубил. А то меня всё в одиночке держат, по людям соскучился, по разговорам. Со следователем, сам знаешь, по душам не поговоришь.
  Скатов залез на стол и сначала сел, потом вообще улёгся.
  - Да, теперь мы никому не нужны. Совхоз хреновую дал характеристику. Жена сказала: «Зачем тебе в тюряге новая одежда, оставь нам». Старший сын мой размер уже носит, в армии отслужил, во флоте.
  - Значит, ты деревенский? Колхозник?.. Механизатор, шофёр?
  - Не, скотник. Учился, но…
  - Понятно. Тогда тебе нечего бояться. Кормильцам у нас много не дают. У тебя, наверное, кража? Или всё-таки грохнул кого по пьяному делу?
  - Что вы!.. Он ведь и не нужен был по нормам. Телята сдохли, а другим лишнего давать нельзя было: малые ещё. Бригадир сказал: «Оставил бы до завтра». Как же, стоял бы он до завтра. У нас тоже умных много.
  - Довольно туманно,- усмехнулся Скатов.- Если ты так же рассказывал следователю, то он, наверное, не раз пил валерьянку. Начнём по порядку. Кто – он?
  - Кто?- не понял Коля.
  - Ты говоришь: «он не нужен», «он стоял бы»…
  - Так комбикорм… Для телят.
  - А, понял, ты украл мешок кормов.
  - Ну!
  - Теперь ясно. Только один мешок? И сколько же он стоит?
  - Так в том-то и дело, что на два МРОТа тянет.
  - Ишь ты! Сто пятьдесят с небольшим рублей. Ну, братан, готовься к высшей мере наказания.
  - Шутите? Сейчас высшую не дают.
  - Твой случай исключительный: спас телят от переедания и, стащив мешок, не дал стащить оный бригадиру.
  - Не, бригадир – нормальный мужик. А воровство оно и есть воровство, он прав. Чё уж тут оправдываться…
  - Ну, ты даёшь! Впрочем, если готовишь последнее слово, то всё

                                                        21
нормально. Может, разжалобишь раскаянием. И одет ты правильно. Жена твоя – сообразительная женщина.
  Скатов, который в начале разговора склонился к собеседнику, поменял положение своего тела на сто восемьдесят градусов. Ноги вытягивать не стал, но от блестящих зимних сапог его до бесформенной кроличей шапки сотоварища расстояния оказалось не более, чем с ладонь.
  - Да, ей теперь одной семью тянуть. Где на ту одежду денег наберёшься?.. Я вообще хотел пиджак одеть, так говорит: замёрзнешь, пока казённое выдадут.
  - Во как! Всё учла. Но вот настроены вы с нею пессимистически. Это неправильно. Настрой должен быть только на победу. Вот как я. Ущерб государству нанёс на полторы сотни миллионов, но добьюсь, что передо мною ещё и извинятся.
  - Как это? Так не бывает!
  - Откуда ты знаешь? Опыт, что ли, большой?.. Тут всё от тебя самого зависит. Новости слушаешь? Чиновника одного в Москве судят: полмиллиарда украл. Говорят, оправдают: нет состава преступления. Ещё