"Изнасилованная страна"

один суд идёт – по поводу гибели в Чечне двадцати солдат. Им прикрытия, вертолётов, не дали. Там вообще глухо. Скорее всего, дело спустят на тормозах, и никто перед мамашами погибших пацанов не ответит. Вот что говорят факты. А ты: «Так не быва-ает!»…
  - Дак может, не всё выяснено? В армии ж всегда бардак. Сын рассказывал…
  - Бардак, Коля, везде, и им, бардаком, надо уметь пользоваться. У меня в деле выяснено, как ты говоришь, всё до мелочей, а я не боюсь, что сяду. Я их, гадов, ещё на всю Европу опозорю. Судью Кислицыну. У тебя кто судья?
  - Не знаю.
  - Как не знаешь? Надо было спросить у адвоката.
  - Я его ещё не видел.
  - Что-о?!. – Скатов сел на столе-лежаке и с удивлением уставился на Колю.- Ты не нанимал адвоката?
  - Так дают же… бесплатного…- растерялся тот.
  - Бесплатно дают только срок, деревенская твоя голова!.. Ну, ты получишь по полной программе. Молись, чтоб не было ещё и конфискации.
  - Да вы чё!
  - Так вас и надо учить! Нет, я не понимаю. Диктатура пала, государство даёт возможность защищаться всеми мыслимыми и немыслимыми способами, так нет же, не пользуются. Что тебе стоило собрать тысчонку рублей и дать любому, самому захудалому адвокатишке? Он бы только два часа посидел над твоим делом и нашёл бы целую кучу всяких смягчающих обстоятельств! А они всегда есть. В любом деле. В твоём тем более… А бесплатный твой сейчас прибежит, глянет в бумажки впопыхах и на суде будет забывать, за что ты здесь оказался: за кражу мешка или за его

                                                        22
изнасилование. Потом попросит дать тебе по минимуму.
  - Дак а чё мне ещё надо?
  - Ты что, в самом деле не понимаешь?..- Скатов даже развёл руками.- Вот голова садовая! Точнее, тыквенная. То, что он попросит минимум по данной статье, ещё не значит, что тебе этот минимум дадут. Решать будет судья, а судья слушает не пожелания, а аргументы. И если у защитника их нет, то плохо твоё дело. Ну, а взяться им неоткуда, сам понимаешь. Он с тобой не беседовал, тактику поведения и твои будущие ответы на вопросы судьи и прокурора не обсуждал, дело, соответственно, заранее, спокойно и вдумчиво не читал. И будет этот господин на суде присутствовать чисто формально, а тебе от него ни пользы, ни вреда.
  - А чё делать-то? Мне в деревне сказали: «Не трать деньги зря. Адвокат положен по закону…»
  - Ага, положен. На дальнюю полку… Теперь уже поздно рыпаться. Следующий раз будешь умнее. Шутка,- Скатов хихикнул и снова вытянулся на столе, который, наверное, десятки лет служил верным помощником разным судьям и был разжалован в угоду новомодной импортной мебели.- Вот я, например,- заговорил он снова, - поднял на ноги шесть общественных организаций. Из них четыре – заграничные, европейские. Три правозащитные, две экологические, одна пацифистская. Плюс шум в газетах, включая центральные. Неужели не слышал? Два раза по телевидению в мою защиту выступал депутат Госдумы, говорил, что уверен в моей невиновности. А эти организации мне и адвоката наняли. Суперквалификация! До этого одного террориста оправдал. У адвоката в помощниках ещё двое. И всё бесплатно. Все на мне зарабатывают известность. Ещё и моей жене какую-то премию выдали. За то, что я преследуюсь за убеждения. Адвокат Кайгородов – умница, такие выверты с моим делом производит. Даже следователя поменяли. Короче, я такие силы поднял, за моим процессом следит столько журналистов, что я фактически уже не могу быть осуждён. Ну, может быть, на два-три года условно. Так я их  почти отсидел, пока шло следствие… Да нет, и того не дадут. Эти иностранные общественники такие зануды, так уже всем надоели, что меня прямо с суда прогонят домой. Если б они вступились за тебя, то получилось бы, что не ты украл мешок, а у тебя директор совхоза – десять мешков. И всё было бы подтверждено ссылками на статьи из Всеобщей декларации прав человека…
  - А как же сто пятьдесят миллионов?- недоумённо спросил Коля, который был явно подавлен монологом соседа.
  - Да что те миллионы?.. Вообще-то как раз в миллионах вся суть. Но это отдельная история… Хотя можно и рассказать. Тебе сколько лет, Коля?
  - Сорок три.
  - Да-а? Неплохо выглядишь. А мне тридцать четыре. Что ж, ты мужик в возрасте, должен понять мою теорию. Только блатным на зоне не передавай.

                                                        23
А то возьмут на вооружение, и тогда нашему гражданскому обществу хана.- Скатов покрутился на столе, устроился поудобнее и положил под голову обе руки.- У меня было много времени поразмышлять о жизни и прежде всего о юридической системе. К защите я готовился основательно. Потом адвокаты всё взяли на себя, иностранцы без конца лезли на свидание. Ну, им-то не очень позволяли, а вот жену стал видеть часто. Но не в этом дело. В одиночке моей было всё: газеты, книги, информация из интернета. И вот однажды меня осенила гениальная догадка: у нас в стране садят только до какого-то предела вины, а если совершишь больше этого потолка, то никогда не сядешь. Сама судебная система тебя оправдает, потому что она не приспособлена проглатывать крупное. А так как мою защиту взяли на себя другие, я стал копаться в источниках, сопоставлять и собрал десятки доказательств своего открытия. Понимаешь, Коля, десятки! Со всей страны. По совершенно разным преступлениям.  – Лежачее положение мешало Скатову жестикулировать, и он приподнялся.- Нахожу где-нибудь в газетах два похожих дела. По одному двадцать лет, по второму – ничего. Почему?.. Не обязательно – общественный резонанс, внимание прессы, знакомства и хорошие адвокаты. Это не всегда. Главное – масштаб преступления. Тогда я задался другой целью: вычислить ту границу, до которой человеку накручивают на всю катушку, а выше которой полная неприкасаемость.
  - Да чё там? Если ты крупный чин, то тебе ничего не будет, хоть человека зарежь.
  - Не только это, Коля! Я ж тебе говорю: не только это. Я-то не крупный чин, и меня, сам понимаешь, подобный вывод не устраивал. И факты, факты позволяли сделать заключение, что необязательно принадлежать к бомонду, чтобы оказаться выше закона. Кстати, господа из элиты тоже иногда садятся. И при внимании газет, и с дорогими адвокатами. Если масштабик преступления маловат. Вот так… Ты слушай дальше. Я нашёл эту границу. Как только понял, что всё дело в величине преступления, даже по ночам стал работать. Мне в последнее время вообще боялись делать строгий режим, и я сидел, как на курорте, только без солнца. Я ж одновременно был и борец за мир, и политзаключённый, и защитник природы. Ну, а теперь слушай самое главное. Ты человек простой и на плагиат не способен. Роковая граница находится примерно в таких пределах: полмиллиона рублей или пять трупов. То есть если украл больше или убил шестерых-семерых – оправдают и отпустят. Ну, а если не дотянул – получишь всё, что положено по статье.
  - Дак это чё, закон такой?- не понял Коля.
  - Ну\, я в тебе не ошибся! Как со стенами говорил… Да, Колюнчик, закон. Только нигде не опубликованный. Но, надеюсь, судье Кислицыной известный. У меня-то сумма в триста раз больше этого предела.
  - Это вы в деньгах столько… украли? Или по-другому как?
  - Я назвал условную сумму. Таких денег у меня нет и никогда не было. Просто меня обвиняют в нанесении государству ущерба на сто пятьдесят

                                                        24
миллионов рублей.
  - Обвиняют? Дак вы не наносили?
  - Нет, конечно. И скоро мои адвокаты это докажут.
  - А чё говорят? Как это – на сто пятьдесят миллионов? Авария какая-нибудь была?
  - Нет. Я продавал военные секреты… Якобы, конечно. Это в обвинении. А то ещё подумаешь…
  - Шпион, получается?.. Ну, тогда я не согласен.
  - С чем? Может, ты не понял? Я говорю про обвинение, а не про то, что на самом деле.
  - За шпионаж расстреливают или дают пятнадцать лет. Если вы не виноваты – другое дело. А так получается, больших шпионов милуют, а мелких садят. Ерунда…
  Скатов усмехнулся:
  - А я тебе говорю: всё зависит от масштаба. Вот если б ты украл десять вагонов комбикорма, а не мешок, тоже был бы сейчас спокоен и не боялся зоны.
  - Не-э, не может так получиться,- упорствовал Коля. – Мешок есть мешок. За два должно быть в два раза больше, за четыре – ещё в два раза. А как же. Простая арифметика.
  - Ну, ты даёшь! По твоей арифметике я получу тысячу лет заключения. Нет, здесь, Коля, высшая математика, тебе не доступная… О, за нами.
  Действительно, дверь стали отпирать, и вскоре показался милиционер в бронежилете. В своём громоздком наряде он не мог войти внутрь и потому пригласил Скатова на выход. Тот принял гордый вид и не торопясь свесил ноги со стола.
  - Ну, всё, это был мой последний разговор в качестве подследственного. Давай, Коля, на прощание поспорим, кому больше дадут? Хотя бутылку с тебя уже не сдеру.
 
  О приговорах друг друга они никогда не узнали да и не особенно этим интересовались. «Мешочный» процесс закончился через два часа, и получил наш скотник все свои пять лет: сказалось то, что на суд не приехал ни один свидетель, кто мог бы выступить в пользу подсудимого, к тому же испуганный бригадир говорил о Коле только плохое, да и сам горе-воришка отвечал опрометчиво и невыгодно для себя.
  Его элитный тёзка Скатов Н.К., выдержав полтора десятка судебных заседаний, в первый раз получил два года. Адвокаты подали аппеляцию. Был новый приговор, затем новая аппеляция… Кажется, дело продолжается до сих пор.




                                                         25
                           Высшая школа

  Вахтёр на входе контролировал пропускной режим, но не рискнул остановить Валентина Аркадьевича, одетого, как теперь говорят, стильно, даже слегка броско. К тому же на руке его, придержавшей дверь, блеснули маленьким солнцем часы, которые явно превосходили ценой весь первый этаж университета.
  - Спонсор,- оправдательно шепнул вахтёр стоявшей рядом уборщице и вместо желаемого презрения почему-то выразил почтение и растерянность.
  - Да, обувь чистая,- согласилась старушка.
  Как и всякий приличный бизнесмен последней волны, Валентин Аркадьевич занимался спортом и потому легко и без одышки поднялся на третий этаж, где с некоторым неудовольствием ступил на потёртый линолеум своими новыми, с первым блеском ботинками. У двери нужной ему кафедры, естественно, увешанной всякими объявлениями, стояли двое студентов, по виду старшекурсники, и тихо беседовали. Валентин Аркадьевич солидно, то есть не останавливаясь, стукнул один раз в дверь и вошёл.
  Кабинет оказался полон пожилыми преподавателями, возмущённо и – как успел заметить Валентин Аркадьевич – на разный манер обсуждавшими что-то вокруг стола завкафедрой. Они посмотрели на вошедшего с раздражением. Валентин Аркадьевич это заметил и постарался спокойно встретиться глазами с главным человеком, от которого зависел госэкзамен сына. Неожиданно его попросили подождать. Он удивился и посмотрел было на стул, но в повторной просьбе ясно прозвучало слово «коридор».
  С корнеговской полуулыбкой Валентин Аркадьевич ответил: «Хорошо» и повернулся к двери. Клубок самых разных чувств – унижения, желания сказать что-нибудь веское и остаться или рассердиться и уйти вообще –  остановил его руку на претенциозном набалдашнике двери, но ни одна из эмоций не возобладала, и он вышел.
  В глазах его не