что позволила ему жена, это взять во двор закуску. С «гостями» тоже возникла проблема. Без всяких возражений согласился поздравить именинника только известный местный халявщик дед Вася, от которого даже молодёжь с пивом и та пряталась. Остальных же доминошников, зорко высмотрев появившиеся на игральном столе бутылку и огурцы, быстро загнали в квартиры жёны. Вот тут-то и подвернулся Владимир Дмитриевич, согласившийся поддержать компанию сначала чисто морально, а потом и рискнувший принять один раз по пятьдесят.
Сначала беседовали о политике. Последние события на Балканах всех насторожили, и даже быстро захмелевший Вася выразился в том духе, что всё идёт по плану. Потом Колян вздумал вспоминать свою трудовую биографию, которая в годах-то насчитывала всего лет тридцать, а в устных рассказах, с подробностями и эмоциональными оценками могла растянуться на целое столетие. И начал свои воспоминания он ещё с того времени, как подростком перевыполнял совхозное задание – набивал травой ящики с редиской, набрасывая овощи лишь верхним слоем.
Вечер незаметно переходил в ночь, но именинник говорил и говорил, умудряясь не повторять того, что уже успел рассказать Владимиру Дмитриевичу и прочим собутыльникам в течение предыдущих десятилетий. Ещё бы. Переехав в город, Колян хотя бы месяц успел поработать здесь в каждой организации, включая закрытое оборонное предприятие.
- А ты помнишь, Володька, когда тебя прозвали МВД, а?.. Не помнишь. А я всё помню. Когда по телеку начали показывать «Следствие ведут знатоки». Это я первый обратил внимание, что Митрошкин Владимир Дмитриевич сокращённо будет МВД. Так ты и стал ментом. Хотя выше слесаря никогда не поднимался,- именинник захохотал.
- А я тебя Мюллером прозвал. Помнишь?
- Это не прижилось.
- Не прижилось, да. Я жене говорю: Мюллер, а она: Коляшка-алкашка. И обо мне тоже раньше: мой алкашка.
- Не, то ерунда. А вот МВД прижилось. Вон дед Василий. Василий! Тапочком тебе по голове! Спишь?.. Спит, хвост поросячий. Так дед и сегодня
35
мне: «Позвать бы МВД, но он в завязке».
- Я – да. А этого старого хрыча ничто не берёт.
- Точно. Ещё с нашими внуками будет выпивать… Между прочим, на работу устроился. Сторожем. Вон тот хозяйственный, что на углу, через ночь охраняет. Сегодня как раз выходной, если не брешет. Я говорю: «Тебя убьют там, убогого». А он: «Хозяин велел чуть что в милицию звонить, а драку не учинять». Во как!
Около двенадцати Владимир Дмитриевич, устав бить комаров, пожал приятелям руки и пошёл в свой подъезд. За спиной он слышал, как Колян расталкивает деда и шутливо обзывает «нализанной скотиной». « Ну всё,- подумалось Митрошкину,- теперь будет тишина. Шпаны тоже нет. Лето. Все в парке. Когда-то и мы там драки учиняли…»
Он поднялся на свой второй этаж и, нащупывая в темноте дверь – лампочка была только на четвёртом,- почувствовал резкий укол.
- Проклятый гвоздь!- выругался Владимир Дмитриевич вслух. – Говорила жена загнуть его в стенку, так всё некогда. И я тоже дурак: чего так сильно шарить? Можно было присмотреться да потихоньку. А то прямо вогнал в палец. Ну, конечно, кровь!
Он инстинктивно прижал руку к груди и, расстроившись – рубашка-то нормальная, не рабочая – кое-как левой рукой открыл дверь.
«Ничего, сразу застираю,- успокоил себя Владимир Дмитриевич.- Не наделать бы ещё глупостей». И он сильнее прижал руку, чтобы не капнуть на палас.
Как назло, ничего подходящего для перебинтовывания руки не подворачивалось. В кухне только мокрая посудная тряпка и чистенькое полотенце. Подношение невестки на Восьмое марта – набор из трёх простых, но ярко-цветастых полотенец. Вручала подарок внучка Валюша и теперь всякий раз проверяет, пользуется ли ими бабушка. Лучше не трогать. В аптечке то же – ни бинта, ни ваты, одни таблетки.
За окном в темноте что-то мелькнуло, и Владимир Дмитриевич вспомнил: жена приготовила марлю – затянуть на время жары форточки – и, простирнув, повесила на балконе. Он открыл дверь и, поймав марлю, стал дёргать её, чтобы снять с прищепок. Те скользили влево-вправо и упорно не отпускали ткань. Пришлось немного переклониться, однако с одной рукой ничего не получалось. «Господи, боюсь порвать, когда всё равно потом выброшу»,- раздражённо подумал Владимир Дмитриевич, чувствуя капли крови, стекавшие под рубашкой по телу, и сильно рванул тряпку вниз. Тупая боль в груди вдруг заставила замереть сердце, отнялись руки, и он соскользнул вниз. На асфальт упал плашмя, но голову не разбил. Сердце так и не заработало, и через пятнадцать минут Владимир Дмитриевич начал остывать. Впереди у него было ночное путешествие по всему городу, а окрестных жителей ждала пугающая новость: «Нет больше МВД. Кончился МВД», которую, подвыпив, дед Вася будет повторять года два.
36
Крутые
Вечерний час пик в этом городе всегда заметно затягивался. Причиной тому было похожее на щупальца расположение его районов и то, что мало кто имел работу рядом с домом.
Лет триста прижимался городок огородами и пристанями к небольшой реке, по которой в прошлом веке возил разный товар купец Солёных, богач и щедрый благотворитель. Но в индустриальную эпоху всё изменилось в какие-нибудь двадцать-тридцать лет. С разных сторон в небольшом отдалении от города стали возникать строительные заводы, благо, песком, известняком и тому подобным богатством недр уезд славился ещё со времён победителя турок и предприимчивого местного управителя генерала Рыдванова, служившего при Екатерине Великой. Между заводами и городом налаживалась транспортная связь, вокруг цехов росли, как поросль около большого дерева, барачные посёлки, которые порой добирались до городских окраин.
В какой-то период промышленное строительство затихло, если не считать нового хлебозавода, весьма удачно заполнившего один из пустырей, но произошёл всплеск строительства жилищного. Всё те же заводы из-за смены поколений столкнулись с кадровой проблемой, и, дабы привлечь на своё производство молодёжь ближайших деревень, начали воздвигать пятиэтажки, а к ним магазины, кафе, ателье, и потенциальные трактористы и доярки, едва окончившие десятилетку, сотнями потекли в город, соблазнившись квартирами, асфальтом и отсутствием огородов. Но если другие города в эпоху бурного панельного строительства окружили себя белыми микрорайонами-привидениями без всякого учёта законов архитектуры и эстетического вкуса, то нашему городу необычайно повезло с одним незаметным поначалу для большинства жителей назначением на должность. Главным архитектором стала молодая и амбициозная выпускница столичного вуза Маргарита Евгеньевна Кубрак. За пять лет она получила два выговора по партийной линии за принципиальность, а город – чёткую планировку, широкие, обсаженные соснами улицы к каждому окраинному заводу и десятки отреставрированных зданий в историческом центре. Казалось бы, бурные девяностые, завершившие собою век двадцатый, всё до мелочей изменили в укладе нашей жизни, однако ни переход на частную экономику, ни смена собственников не изменили того, что каждый участочек города по-прежнему подметался, подбеливался, приводился в порядок всё тем же предприятием, учреждением или жильцами дома, за которыми был когда-то закреплён Маргаритой Евгеньевной. Грозная и энергичная архитекторша давно вернулась на свою родину в одну из южных областей, а привитая ею традиция жила и – вот парадокс – со временем становилась
37
крепче.
Итак, вечер в этом городе отличался переполненными автобусами и троллейбусами, кратким наплывом людей в продовольственные магазины, после чего отработавший своё народ сменялся группами и парочками молодёжи, и начиналась ночная жизнь – со своими традициями и своими героями.
Город неожиданно приобретал новый вид, который при дневном свете почти не проявлялся. Загорался неон на фасадах казино, баров, клубов, и эти небольшие по сравнению с госучреждениями или заводами зданьица, благодаря искусственному свету, теперь выпячивались, укрупнялись. Кто проезжал мимо них днём – не замечал, но ночной автомобилист здесь крепче держался за руль: ярко расцвеченные строения словно выступали на проезжую часть. Выступали, привлекали, манили; и сотни горожан молодого и среднего возраста, чуждые домоседства, как пылесосом, вытягивались невидимой силой из квартир и каждую ночь тянулись сюда. Одни шли и ехали развлекаться и тратить деньги, другие – заботиться о чужом досуге и зарабатывать: для официантов, поваров, крупье, музыкантов начинался рабочий день.
В каком качестве шёл сегодня в родное заведение Станислав Ильич Шацкий, он и сам затруднился бы сказать. С одной стороны, это была последняя в его жизни ночная смена. С другой – многодневные хождения по кабинетам ради оформления пенсии закончились, и с завтрашнего дня Станислав Ильич уже мог прийти в родной «Элефант» в любое время, примоститься у стойки и, лениво отвечая на приветствия знакомых посетителей, хоть до утра просидеть со стаканом пива, нисколько не беспокоясь о заказах и прихотях клиентов.
Барменом он был профессиональным и отдал этой профессии два десятка лет. А вот на пенсию уходил досрочно, по инвалидности, оставаясь внешне бодрым, подтянутым и быстрым на движения мужчиной, которого проседь пока не старила, а украшала.
Две основные напасти подкарауливают ту значительную часть человечества, которая преданно посвящает жизнь какому-нибудь одному-единственному роду занятий, а уж какая из двух напастей – зависит от твоего рабочего положения: трудишься стоя – получишь варикоз, сидя – геморрой. Станислава Ильича доконали ноги, точнее, вены и суставы, и даже сегодня, зная, что идёт в свой ночной клуб последний раз, он испытывал привычные чувства обречённого на страдания человека.
В общем-то, эта заключительная смена была совершенно формальной. Шустрый и простоватый новичок Коля уже прошёл необходимую стажировку, хорошо освоился во всех тонкостях и мог работать без подстраховки со стороны опытного напарника. Позавчера под утро (специфика заведения) состоялся торжественный банкет на двадцать персон, на котором Станислав Ильич кормил и поил коллег, а они поздравляли и
38
Напутствовали его. Владелец клуба досрочно выдал расчётные и даже прибавил от себя приличную выходную премию. Одним словом, сегодняшняя рабочая ночь должна была стать переходной к малоподвижному пенсионерскому состоянию, которого Станислав Ильич, несмотря на невозможность трудиться дальше, немного побаивался.
Как бы то ни было, он привычно за четверть часа до открытия последовал на рабочее место, переоделся, разобрался с напитками и пересмотрел посуду. Привычно же обслужил и первого клиента – хорошо одетого, но странного в поведении молодого человека, который два-три раза в неделю брал бутылку самого дорогого коньяка, садился в угол и углублялся в экран своего ноутбука, от которого его не могли отвлечь ни музыка, ни пьяные возгласы, ни липучие проститутки.
Коля явился точно ко времени,
