является непревзойдённым мастером надувательства.
– Отнюдь, – ответил Норандо, – я буду рад ему, если он сумеет меня позабавить. Ведь люди в большинстве своём ничтожны и оттого скучны.
Последние слова явно предназначались всему роду человеческому. Человеческий род воспри-нял их спокойно.
Первые слова отшельника относились к нибелунгу, и они ему не понравились.
– Я прибыл сюда вовсе не забавлять вас.
– Конечно, конечно, – согласился Тарталья, – ты появился здесь совсем с иной целью. Напри-мер, для того, чтобы соблазнить ещё одну доверчивую королевну. Но здесь нет такой, приятель.
– Ах, сударь, – с горечью молвил Абдалак, – я вижу, вы намерены ещё долго попрекать меня изящным психологическим этюдом, сыгранным на ваших глазах. Попробуйте понять, что настоящий мастер, а я без ненужной скромности отношу себя к таковым, не имеет права сидеть сложа руки. Он вынужден постоянно шлифовать своё искусство, даже рискуя при этом своей безупречной репутаци-ей.
– Если твои коварные проделки рассматривать как мастерство или даже искусство, то, конечно, оно заслуживает высочайшей оценки, – честно признал принц. – Хотелось бы только догадаться, ка-кую преотличную шутку ты заготовил для нас сегодня.
– Долой шутки. Когда речь идёт о философии, я серьёзен, как никогда, – заверил его просве-щённый карлик. – Последнее время я честно пытаюсь разобраться в трудах Спинозы и Гегеля и, соз-наюсь, чувствую себя полным ничтожеством, неспособным хоть что-нибудь уразуметь.
– Не переживай, – стал утешать его добрый отшельник. – Ты не один такой на свете. Уж поверь мне, что большая часть всех королей, президентов, министров и других замечательных людей, какие только водятся на свете, не имеют даже малейшего понятия ни о Гегеле, ни о Спинозе. Их подлинные интересы никогда не выходили за пределы весёлой пирушки, убогого детективчика и пошлой эстрад-ной песенки, но это не мешает им повелевать народами и, неизвестно, с какой целью, присваивать себе высшие научные звания.
– Вы даже не можете представить, какой камень только что сняли с моей души, – обрадовался Абдалак. – А то я боялся, что познанию истины мешает робость моей души.
– О да, – сказал Труффальдино, – мне ещё не приходилось встречать существа с более робкой душой, чем у тебя, милейший. Нет сомнения, такой редкий самородок вполне пригоден для занятия философией в кругу приличных людей.
Дунул ветер и принёс с собой далёкие неприятные звуки: то ли вой, то ли визг.
– Не нравится мне это, – сказал гном и сразу же полез на дерево.
Спустился он так же быстро, и лицо его выражало неодобрение.
– Волки, – коротко сказал он. – Бегут к нам. Это стая Серого Зубоскала. Большая стая.
– Бедные мои кролики! – запричитал Безумный Отшельник.
– Я сумею защитить эти кроткие создания! – громко крикнул Тарталья и быстренько обнажил меч, который успел заскучать от долгого безделья.
– Да, да, пусть неприятель трепещет!
Такой воинственный возглас издал Труффальдино и стал разыскивать свою палку.
Тем, кто самозабвенно мечтает о подвиге, судьба обязательно пойдёт навстречу.
Если не предпочтёт возложить лавровый венок на другую голову.
– Сейчас вы узнаете, что надлежащее слово сильнее меча, даже самого тяжёлого, – самодоволь-но сказал Абдалак и поспешил навстречу волкам.
Звери бежали уверенной рысью, построившись острым клином. Впереди мчался Серый Зубо-скал, отличавшийся от всех необыкновенно широкой грудью, мощными лапами и совершенно неве-роятными по величине клыками.
– Куда это, друзья, вы так торопитесь? – спросил гном, удобно устроившийся на высокой ветке.
Серый осадил настолько резко, что остальная стая, не сдержав движения, плотной массой нава-лилась на него. Пришлось вожаку преподать своим соратникам короткий, но ощутимый урок вежли-вости.
– По всей видимости, вам наскучил этот несовершенный мир, и вы вознамерились безотлага-тельно перейти в иной мир, откуда никто ещё не возвращался. Вы уверены, что там вам будет намно-го веселее? – повёл речь Абдалак после того, как взъерошенная аудитория немного успокоилась.
– Что за чушь ты несёшь? – прорычал Зубоскал и строго сверкнул золотыми искрами безжало-стных глаз.
– Вполне возможно, что это чушь и даже редкостная чушь. Но если вы интересуетесь кролика-ми, а не ноктюрнами Шопена, то и вами тоже тут кое-кто интересуется, – любезно предупредил доб-рый гном
– И кто же это? – полюбопытствовал Серый.
– А ты поднимись на тот большой камень и внимательно присмотрись к дому отшельника. Ви-дишь там двоих незнакомых тебе гостей?
– Вижу, только нам они не помешают. Скорее от страха окочурятся.
– Ха-ха, – сказал гном, – что-то я не слыхал, чтобы эта парочка была пугливой. Ты хоть знаешь, как их зовут?
– Как?
– Того, что в красном одеянии, зовут Волкобоем, а того, что в синем, у него в руках книжица, величают Шкуродёром. Кстати, эта книга является полезным руководством по качественной выделке шкур в полевых условиях. Хочешь с этими ребятами поближе познакомиться?
Умный Зубоскал отвечать не стал. Просто промолчал, глаза его тихо потухли, даже морда как-то сузилась. А потом решительно повернулся и не без достоинства двинулся в обратный путь. За ним последовали и остальные.
Стоило посмотреть, с каким невинным выражением лица вернулся гном к отшельнику. Словно цветочек на полянке сорвать отлучился.
– А где же волки? – робко спросил хозяин.
– Они передумали, – скромно объяснил Абдалак. А потом не сдержался и расплылся в широкой улыбке. – Я ведь говорил, что слово сильнее меча.
Чужой триумф всегда трудно перенести.
Как острый резец под рукой умелого мастера быстро проникает в податливое дерево, так откро-венная удача другого глубоко ранит даже не слишком честолюбивого.
Поэтому Труффальдино нервно шевельнул кончиком носа и не удержался от бесцеремонного вопроса:
– Всё равно я не могу понять, каким ветром тебя, малютка, к нам принесло. Чем мы тебе так ин-тересны? Не нашёл чем заняться?
– Ещё ни один человек не скончался от чрезмерной вежливости, – пробурчал отшельник, с уко-ром поглядывая на оруженосца. – И этот не помрёт.
– Вас удовлетворит, – спросил нибелунг, – если я скажу, что тот ветер дул с северо-запада? Что же касается интереса, то у меня его всегда в избытке, когда предоставляется возможность побыть в обществе предельно деликатных людей.
– Сдаюсь, – сказал Труффальдино, – опять я промахнулся. Но постараюсь больше не плошать.
– Не стоит слишком сильно терзаться. Тем более, что я всегда превыше всего ценил в людях умение раскаиваться в своих неловких ошибках, – полувеликодушно сказал гном.
Тарталья пришёл на выручку любимому слуге:
– Я позволю себе изменить неудачную форму только что прозвучавшего вопроса. Нам очень хочется узнать, что может заставить гнома, обитающего в подземельях, где царят вечная темнота и непотревоженый покой, покинуть безопасную пещеру ради обсуждения классической философии.
– На этот вопрос мне легче всего ответить, – ответил Абдалак. – Всё началось с того, что я влюбился в красавицу Армиллу, дочку главного садовника короля нибелунгов.
– Это говорит о хорошем вкусе, – похвалил его оруженосец. – Великий Гёте женился на дочке садовника веймарского герцога.
– Надеюсь, ему повезло больше, – сказал гном. – Не знаю, какими достоинствами обладали та-мошние дамы. Моя же избранница была необыкновенно красива, как павлин, но, увы, ленива, как кошка. Очень скоро я убедился, что единственным способом облегчить своё существование, изму-ченное семейными утехами и ценными указаниями по части подлежащих исполнению домашних ра-бот, является чтение заумных книг. Моя лучшая половина не менее двух недель с почти неиссякае-мым терпением переносила моё диковинное увлечение литературой, но когда я взялся штудировать Иммануила Канта, её нейтралитет стал улетучиваться.
– Послушай, любовь моя, что пишет этот замечательный немец, – просвещал я свою избранни-цу: – «Свобода немыслима без морального закона, а моральный закон – без свободы».
– Вот как? – отвечала моя хорошенькая супруга. При этом ни один мускул не дрогнул на её пре-лестном личике. – Не забудь принести из погреба картошку.
– А вот ещё: «У Бога нет потребности находить удовольствие в благосостоянии отдельных лю-дей».
– Удивительное совпадение, – рассеянно заметила моя добрейшая Армилла.
– А что тебя так удивляет, ангел мой?
– Ведь и у политиков тоже нет такой потребности. Но ведь бог, как утверждает твой любимый Кант, является совершенной субстанцией, чего никак нельзя сказать о политиках. Откуда же такое сходство в устремлениях?
Когда обнаруживается, что жена сверх других недостатков ещё и умнее мужа, последнему оста-ётся только один самоотверженный способ: бежать без оглядки. Вот почему я здесь.
– Ваше бегство, – сказал Тарталья, – вполне объяснимо: господство и подчинение всё-таки не до конца совместимы с милыми нашему сердцу истиной, красотой и свободой духа. И потому правы мудрецы, утверждающие, что человек вещь слишком несовершенная и оттого почти непознаваемая. Очевидно, в этом они не ошибаются, если речь ведут о главным образом о женщинах. Нам, мужчи-нам, понять женщину так же трудно, как вбить гвоздь в струю Ниагарского водопада, – согласился Тарталья со всеми философами сразу. – Будем надеяться, что здесь, в нашей мужской компании, вы получите признание и сопутствующее ему интеллектуальное облегчение.
Абдалак с подозрением посмотрел на него, однако следов насмешки на лице принца обнару-жить не сумел.
– Из того, что женщины необъяснимы, – безмятежно продолжал принц, – ровным счётом ничего не следует. Ведь и вращение Земли вокруг своей оси и магнитное поле, окружающее её, тоже можно отнести к необъяснимым фактам. Но это обстоятельство не может послужить причиной нашей голов-ной боли. Нас смущает лишь непременное желание всех женщин повелевать.
Тут Труффальдино снова захотел вставить своё слово.
– Если мы хотим говорить одновременно о женщинах и философии, – сказал оруженосец, – то лучше всего начать наше рассмотрение с формы и содержания.
– Что ты имеешь в виду? – спросил Тарталья, часто впадавший в грех недогадливости, когда его слуга начинал делиться сокровищами своего разума.
– Всего лишь неизбежный конфликт формы и содержания, разрешение которого возможно лишь в рамках диалектики.
– А я наивно считал, сказал принц, – что достаточно одной красоты, чтобы истина и благо со-единились нерасторжимыми узами. Но, похоже, ты хочешь несомненной привлекательности формы противопоставить не столь удачное содержание.
– Нет, нет, – поспешил откреститься оруженосец. – Я только хотел сказать, вслед за немецкими философами, что на этом свете всё прекрасное в своём развитии с самого начала влачит бремя собст-венного отрицания.
– Вы тут упомянули об истине. А есть ли у вас надёжный метод, позволяющий отличить её от предрассудков? – поинтересовался Абдалак. – Он особенно необходим в тех случаях, когда мы ведём речь о женщинах.
– Умоляю вас, – не выдержал отшельник. – Больше ни слова о женщинах. Отнеситесь с уваже-нием и пониманием к моему одиночеству.
На том умная беседа и закончилась.
После ужина,
