(Ещё раз об «Уроках чтения» А.Гениса <АСТ, М., 2014>)
Русские пишут не обязательно со смыслом (стр. 305)
Бумажные книги я читаю, будто с шилом в заднице (стр. 102)
Я жду, когда нонфикшн поднимется по другому склону горы, чтобы на вершине встретиться со стихами, первыми научившимися отбирать факты и фильтровать базар (стр. 230)
Летом 2013 года я уже откликнулся («Вот теперь насладимся до опупения») на газетный вариант этой книги. Сегодня приходится вернуться к этому сочинению А.Гениса, так как в скомпонованном виде книга воспринимается совершенно иначе. К тому же до ряда глав мне в 2013 году не удалось добраться.
Многие страницы книги А.Гениса свидетельствуют о том, что его наблюдение о «необязательности смысла» (стр. 305) не лишено оснований, что сам автор «Уроков» вовсе не является каким-то исключением в этом отношении. Похоже на то, что А.Генис не только читает какие-то тексты «с шилом в заднице» (стр. 102), но, случается, таким же способом осуществляет свои, как он говорит, «расследования» и таким же образом пишет известную часть своих сочинений, включая и рассматриваемое. Что же касается третьего эпиграфа – о будущем жанра нонфикшн, выглядит странной занятая А.Генисом позиция пассивного ожидания этого прекрасного будущего (стр. 230). Не чувствуется, чтобы А.Генис сделал всё от него зависящее для приближения этого будущего (хотя бы – в данных «Уроках»), в отборе фактов и «фильтрации базара».
Как говорили в старину, - «тому следуют пункты».
1
В главе “Svoe, no chuzhoe” А.Генис рисует удручающе одностороннюю картину западного влияния на русскую литературу XIX – XX веков: Вальтер Скотта – на Пушкина, Диккенса – на Достоевского. «Дальше – больше. Булгаков начинал с Уэллса, Платонов восхищался Хемингуэем, у Бабеля он даже слышен … Без Хемингуэя не было бы той русской прозы, которая в конце концов смогла его если не преодолеть, то отодвинуть».
Много ли осталось от Вальтер Скотта в «Борисе Годунове», «Евгении Онегине», «Медном всаднике», «Пиковой даме»? А где встречное влияние русской литературы на европейскую, начиная с середины XIX века? В.Соловьёв называл Лермонтова «родоначальником ницшеанства», а из ницшеанства выросли из наших Горький с Маяковским, на Западе – Гамсун и Дж. Лондон и много других и там, и здесь. С середины XIX века и до 1917 года русская культура была равноправной частью европейской с живым взаимным влиянием. Как читали на Западе Достоевского, Толстого, Чехова и, конечно, не только их! В романе Томаса Манна «Доктор Фаустус» Кречмар так просвещал своего воспитанника Адриана – «завлекал его в необозримые дали русского, английского и французского романов» (пер. Н.Ман): именно в такой последовательности Манн перечисляет языки, на которых написаны эти тексты. Поль Валери говорил о трёх чудесах в истории человечества: античности у греков, Ренессанса в Италии и русской культуры XIX века. И никакому, ушибленному западной цивилизацией А.Генису этого уже не отменить, как бы он ни пыжился (у каждой эпохи – свой Смердяков)!. Роберт Пенн Уоррен, которого мы знаем по его роману «Вся королевская рать», в 1962 году опубликовал книгу «Триумф романа», в которой проследил, в том числе, как столица европейского романа перекочевала в середине XIX века из Западной Европы в Россию. Бернард Шоу одну из своих лучших пьес «Дом, где разбиваются сердца» (1913 – 1917) сопроводил пояснением: «фантазия в русском стиле на английские темы». Его хорошее знакомство с творчеством Чехова несомненно.
Лучшее у Булгакова не несёт никаких следов влияния Уэллса, стоило ли вообще упоминать о таком пустяке с таким торжественным тоном!
Теперь – о Хемингуэе. Бабель старше его на 5 лет, в своих публикациях 1918 года в «Новой жизни» он – уже вполне сложившийся Бабель. Когда юный Хемингуэй ещё только накапливал фронтовые впечатления. «Конармия» опубликована в том же 1926 году, что и «Фиеста». Каким образом А.Генис отличает «влияние Хемингуэя» в «Одесских рассказах» (1931) от самого Бабеля, которого мы знаем по 1918 – 1926 годам, он вряд ли сможет объяснить. Скорее всего, по своему легкомыслию, А.Генис даже не догадывается о существовании такой проблемы. Платонов «восхищался Хемингуэем», когда всё самое важное своё уже написал: и «Чевенгур», и «Котлован», и «Шарманку», и «14 красных избушек», и «Ювенильное море и т.д. Так что стеснительное предположение А.Гениса о возможном влиянии Хемингуэя и на Платонова беспомощно повисает в воздухе. В известной писательской байке Хемингуэй признаёт, что Платонов пишет лучше него. Хемингуэй мог познакомиться с рассказами Платонова в сборнике советской прозы, изданном в 1936 году на французском языке.
Поразительно, что А.Генис не только очень кособоко освещает взаимодействие двух культур, но и само западное влияние, на котором он, казалось бы, сосредоточился, изображено им просто карикатурно. Он почему-то уделяет внимание одним англосаксам и совершенно пренебрегает такими важными вещами, как сильное влияние немецких романтиков в начале XIX века, Ибсена на Горького и многим подобным. Ограничивается какими-то частными, в значительной степени нехарактерными и неубедительными, примерами. Книги «далеко не всегда отвечают за то, что написано на обложке» (стр. 334). Глава, о которой мы говорим, тоже не отвечает за своё название.
История русской литературы XIX века – первой половины XX явно недостаточно изучена А.Генисом, его лихие партизанские рейды в эту область часто вызывают лишь грустное недоумение.
2
Таинственная фраза А.Гениса (стр. 323) «если вглядеться в русскую революцию – разонравится Блок и квас» отсылает к его более ранней (1993) публикации «Швы времени»: А.Генис (Сочинения в 3 тт., т.2, Екатеринбург, 2003, стр. 151) так комментирует реализацию ленинского лозунга «грабь награбленное!». «Есть варварская производственная поэзия в том, чтобы чинить сарай крышкой от рояля. Не зря и наша интеллигенция с пылом принимала участие в экспроприациях. Может быть, отсюда тот духовный подъём, которым пронизаны почти все мемуарные свидетельства о самых первых послереволюционных годах. Скажем, издательство «Всемирная литература» выпустило, перевело, отредактировало и откомментировало сотни томов прошлой литературы в самое неподходящее для этого время – в Гражданскую войну. Видимо, разруха только подчёркивала сладость революционной робинзониады. Другое дело, что семена для посева брали из чужого огорода».
А.Генис и я читали, несомненно, разные мемуары. По моим наблюдениям многие десятки мемуаров, опубликованные «Архивом русской революции» и в альманахе «Минувшее», свидетельства И.Бунина, З.Гиппиус, А.Амфитеатрова, Н.Тэффи и других, дневники Блока, Пришвина, Чуковского, проза М.Булгакова, А.Весёлого, А.Ремизова, Б.Пильняка, М.Цветаевой, Е.Замятина, А.Платонова, письма В.И.Вернадского сыну, курс истории Г.В.Вернадского (Русская история. М., 2001, стр. 331) и т.д. говорят лишь о безумном разрушении всех устоев общества, включая хозяйство страны, её немалый производственный потенциал. Никакого «духовного подъёма», никакой «сладости робинзониады»! Никаких признаков «радостной робинзониады» нет и у участников «Всемирной литературы» Блока и Чуковского. Радостные ноты мы найдём, пожалуй, у одной лишь Ларисы Рейснер, что понятно, она – в первых рядах разрушителей. Довольно сдержан Ю.Анненков – придворный советский портретист. Но и он достаточно быстро разочаровался в своих надеждах на предстоящий расцвет нового – революционного искусства. Л.Рейснер и Ю.Анненков ко «Всемирной литературе» не причастны.
Даже если поверить лживому утверждению А.Гениса о разбойном поведении участников «Всемирной литературы», то каким образом эти два десятка петроградских литераторов отражают поведение всей русской интеллигенции («не зря наша интеллигенция с пылом приняла участие»)?! А.Генис ухитряется мерзко лгать буквально каждой своей запятой!
Разные там Луначарские и Бедные (и «тутти кванти», как говорил Ленин) причастны к мародёрскому по своему смыслу самообеспечению новой власти (худющий Зиновьев за голодные годы Гражданской войны так отожрался, что еле в двери пролезал). Но как раз о них А.Генис молчит, «политкорректность», видите ли!
Вернёмся ко «Всемирной литературе». Насчёт «сотен томов», будто бы выпущенных «Всемирной литературой» в годы Гражданской войны, А.Генис, по своему обыкновению, лжёт. Бумаги катастрофически не хватало. Каталог «Всемирная литература» (М. – Л., 1927) включает 116 названий книг, считая и 11 пьес Шекспира, изданных отдельными выпусками. Даже если очень осторожно предположить, что издательские возможности в сравнительно благополучные годы нэпа всего лишь в 2 -3 раза превышали то, что имелось в годы Гражданской войны, на время Гражданской войны придётся всего 19 названий. В действительности же нэповский ренессанс отличался от тех жутких лет значительно заметнее. А планы в 1919 году были, конечно, грандиозными: 1500 томов по 20 печ. листов плюс 2500 томов «народных» - по 4 печ. листа.
Теперь о «разбойниках» из «Всемирной литературы». От века деятельность переводчиков и комментаторов считалась делом благородным и весьма похвальным. Они помогали читателю преодолеть языковой и культурный барьер, приобщиться к сокровищам мировой культуры. И лишь на три года Гражданской войны, применительно к двум десяткам литераторов из Петрограда – сотрудникам «Всемирной литературы» неумолимый (на почве своего невежества) А.Генис объявляет такую деятельность «разбойным присвоением», да ещё и обнаруживает у них радостное воодушевление от этой «робинзониады»! С какого непереносимого похмелья подобная мерзость могла померещиться?! Горький выколотил для них пайки, чтобы спасти их от голода (совсем непричастный ни к «радостной робинзониаде» «Всемирной литературы», ни к раскочегариванию мировой революции А.Ремизов должен был довольствоваться «осьмушкой», т.е. – 50 граммами суррогатного хлеба. Попробовал бы А.Генис, я уж не говорю – пару лет, а хотя бы несколько дней посидеть на такой диете!). В.Шкловский («Сентиментальное путешествие», 1929, стр. 224) пишет, что Горький собрал писателей во «Всемирную литературу», чтобы они не писали «что хотят». Возможно, и этот аргумент упоминался в переговорах Горького с властями. А беспардонному А.Генису почему бы ради красного словца не поглумиться над замученным большевиками Блоком и его коллегами по «Всемирной литературе»!
3
Мир «достался нам без инструкций и пояснений» (стр. 76). Спасибо А.Генису, он спешит восполнить этот божественный недодел, хотя бы применительно к одной лишь изящной словесности. Но здесь мы встречаемся с какими-то неожиданными странностями. На обложке читаем: «детальная инструкция по извлечению наслаждения из книг». Однако, на титульном листе – ни звука о «детальной инструкции». Даже если посчитать, что «камасутра» соответствует такому определению, это – всё же довольно редкий случай, когда обложка заметно содержательнее титула. Заголовок аннотации соответствует титульному листу, то есть – косвенно
